Да здравствует король

Какого черта?

Он все еще не двигается, и это неестественная неподвижность в нем. Это необъяснимо, но в нем должно быть больше движения. Его мышцы должны дергаться, его равновесие должно начать сдавать, его пульс должен стучать в венах, его грудь должна двигаться вверх и вниз в ровном ритме.

Или в ярости, как у меня сейчас.

Вдох, выдох. Вдох, выдох.

Черт, легкий ветерок в воздухе должен ласкать его волосы и перебирать локоны.

Но этого совсем не заметно, его неподвижность делает его почти статуей. Как будто даже стихии знают, что нужно держаться подальше.

Отсутствие реакции позволяет мне быстро осмотреть те его части, которые я могу рассмотреть.

Его плечи напряжены под рубашкой, натянутой вокруг груди, из-за жесткости верхней части тела. Короткие рукава рубашки позволяют мне видеть мускулистые мышцы его рук, почти полностью покрытых великолепными татуировками. Мне хочется провести пальцами по его рукам, исследуя их одну за другой, пока он рассказывает о том, что за ними скрывается. Со своего места я могу разглядеть широкого дракона в японском стиле, обвивающего верхнюю половину его правой руки, над целым рядом татуировок поменьше. Я вижу розы, фигуры из греческой мифологии, кинжал, слова «memento mori», череп. Его левая рука менее татуирована, на ней видны золотистая кожа и вены, ведущие к сжатым кулакам.

Его тело говорит о часах, проведенных в тренажерном зале, хотя он не слишком громоздкий. И он высокий. Даже наклонив голову, он возвышается надо мной.

— Мне очень жаль.

Звук моего голоса, кажется, нарушает транс, в котором он находится, его неподвижность разбивается, как стекло у наших ног. Он медленно поднимает голову, и я впервые вижу его лицо.

Он прекрасен.

Золотистая кожа его рук переходит в точеное лицо, ничем не тронутое, кроме заживающего пореза на носу, который только усиливает опасные вибрации, исходящие от него. Если бы меня спросили, я бы сказала, что он ближневосточного происхождения.

Его нижняя губа немного больше верхней, и у него самые густые и длинные ресницы, которые я когда-либо видела. Они расположены под густыми бровями и обрамляют пару темно-зеленых глаз.

У меня перехватывает дыхание, когда наши взгляды сталкиваются, потому что выражение его глаз — полная противоположность прежней неподвижности в его теле.

Они стреляют чистым ядом в мою сторону.

Взгляд такой откровенной враждебности, что сила его взгляда почти отбрасывает меня назад.

Он выглядит разъяренным.

— Заткнись, блять. — Рычит он, хватает чашку в моей руке и швыряет ее в стену позади меня.

4

Чашка с грохотом ударяется о стену, и она реагирует на это приятным вздрагиванием.

Я не знаю, кто она.

Не то чтобы мне было наплевать на всех остальных студентов, но я знаю, кто ходит в АКК. Я должен одобрить каждого из них, прежде чем они будут официально приняты.

И я точно знаю, что я ее не утверждал.

— Прости? — Спрашивает она, неуверенно нахмурив лицо.

Американка.

Мое лицо опускается, а глаза темнеют от ее акцента. Ярость, которую я старался держать под строгим контролем, вырывается из меня.

— Ты еще и тупая, помимо того, что неуклюжая, блять? — Яростно спрашиваю я. — Я сказал тебе заткнуться, пока я решаю, что с тобой делать.

На этот раз ее реакция — не нерешительная.

В ее глазах вспыхивает гнев, и она скрещивает руки на груди.

— И кто ты, твою мать, такой, чтобы разговаривать со мной в таком тоне? — Гневно требует она.

Моя рука вырывается и хватает ее за шею, мои пальцы крепко обхватывают ее горло.

Кем бы ни была эта девушка, я собираюсь преподать ей урок, как уважать главных.

Она замирает в моей хватке, ее глаза открываются в страхе. Ее руки поднимаются, чтобы схватить мои и попытаться оторвать мои пальцы от себя.

Ее руки толкают и тянут, пытаясь ослабить мою хватку. Ее страх ощутимо витает в воздухе, и это чертовски пьянит.

— Роуг. — Сикстайн говорит нерешительно, дрожь наполняет ее голос, когда она подходит ко мне, как человек подходит к опасному животному.

В глазах девушки быстро мелькает осознание, и я внутренне ухмыляюсь.

Она слышала обо мне.

Эта мысль посылает разряд похоти прямо к моему члену.

Я хочу, чтобы она точно знала, кто я и на что способен, прежде чем я уничтожу ее.

Это сделает вкус победы намного слаще.

— Дай ей поблажку, это ее первый день здесь.

Слева от меня Феникс переключается со своей позиции незаинтересованного зрителя и подходит к Сикстайн.

— Не лезь в это, Сикс. За лето я успел забыть о твоем существовании. — Он берет ее за подбородок, но она вырывается из его хватки и не говорит ни слова. — Не напоминай мне, что ты на самом деле здесь. — Предупреждает он.

— Ты американка? — Спрашиваю я девушку в своей хватке. Она перестала пытаться оторвать мои пальцы от своей шеи и вместо этого смотрит на меня взглядом, который я не могу расшифровать.

— Вообще-то, мы американки. — К нам подошли еще две девушки. Говорит серебряноволосая спутница Неры. — Что здесь происходит? Отпусти мою лучшую подругу, ты, псих.

Рис протягивает руку к ее плечу, останавливая ее на середине шага с легкой ухмылкой.

— Тебе не о чем беспокоиться, любимая. — Он говорит с манящим английским акцентом.

Она кладет палец в рот и имитирует рвотные позывы.

— Не называй меня так. А еще я знаю двенадцать разных способов кастрировать мужчину. Если ты не хочешь, чтобы я познакомила тебя со своим любимым, «Чикагским особым», я бы посоветовала тебе отпустить меня.

Пока они продолжают спорить, я возвращаю взгляд к девушке, которую держу в руках, и улучаю момент, чтобы рассмотреть ее по-настоящему.

Ее волнистые черные волосы обрамляют овальное лицо с большими карими глазами и пухлыми кроваво-красными губами. Я провожу по ним большим пальцем, чтобы проверить, настоящий ли это цвет или нет.

— Что ты делаешь?

Ее руки обхватили мое запястье, но они больше не борются со мной.

Она крошечная по сравнению со мной. В таком положении ее голова едва достигает моего плеча, что заставляет ее откинуть голову назад.

Мои размеры и сила затмевают ее.

Я представляю ее на коленях передо мной, те же маленькие руки обхватывают мой член. Этот образ в сочетании с ее внезапной покорностью делает меня твердым, как камень.

Я смотрю вниз на свой большой палец.

Чистый.