Дафнис и Хлоя

Их разжигала и года пора. Был конец весны и начало лета, и было всё в расцвете. Деревья в плодах, равнины в хлебах, всюду стрекотание цикад, благоухание плодов, блеяние овечьих стад. Можно было подумать, что реки пели, катя воды, а ветры будто играли на флейте, шелестя ветвями сосен. И яблоки, будто в томлении любви, падали с веток на землю. И солнце, любя красоту, всех заставляло снимать одежды. И, распалённый всем этим, Дафнис бросался в реки. Он то окунался, то за рыбами гонялся, игравшими возле него; и часто глотал он холодную воду, будто желая затушить пылавший внутри пожар. Хлоя же, выдоив овец и почти всех коз, немало времени тратила, чтобы заквасить молоко. Очень уж ей мешали мухи и жалили, когда их отгоняли. Затем, вымыв лицо, надевала венок из сосновых веток, и, накинув на бёдра шкуру лани, чашу вином с молоком наполняла, и этот напиток пила с Дафнисом.

Но вот был близок полдень, и время наступало, когда их глаза попадали в плен очарования. Когда Хлоя видела Дафниса нагим, её поражала его краса, и она млела, не замечая и малейшего изъяна в его теле. Он же, видя её одетой в шкуру лани и в сосновом венке, когда она подавала ему чашу, думал, что видит одну из нимф, обитавших в пещере. И он похищал сосновый венок с её головы, сначала его целовал, потом на себя надевал. А она, когда, сняв одежды, он омывался в реке, надевала их на себя, сначала их целуя. Иногда они друг в друга бросали яблоки и голову друг друга украшали, деля волосы пробором: Хлоя говорила, что его волосы - похожи на ягоды мирта, так как они были тёмными, а Дафнис сравнивал её лицо с яблоком, так как оно было и белым и румяным. Он учил её играть на свирели, а когда она начинала играть, то он отбирал у неё свирель и своими губами скользил по тростинкам. С виду казалось, что он учил её, поправляя её ошибку, на деле же через эту свирель он целовал Хлою.

Как-то в полуденную пору, когда он играл на свирели, а их стада лежали в тени, Хлоя заснула. Подметив это, Дафнис отложил свирель и любовался ей: ведь теперь ему нечего было стыдиться. И он про себя говорил: "Как чудесно спят её глаза, как сладко дышат её уста! Ни у яблок, ни у цветущих кустов нет такого аромата! Но я боюсь её целовать. Её поцелуй ранит сердце и, как молодой мёд, ввергает в безумие. Да и боюсь я своим поцелуем её разбудить. Ах, уж эти болтуны-кузнечики! Своим стрекотанием они ей спать не дадут, а вот и козлы стучат рогами, вступив в бой; о, волки, трусливей лисиц! Что вы до сих пор их не похитили?"

Кузнечик, спасаясь от ласточки, вознамерившейся его поймать, вскочил к Хлое на грудь, а ласточка, преследуя его, не смогла схватить, но, гонясь за ним, так близко пролетела, что крыльями задела щёку Хлои. Она же, не понимая, что случилось, пробудилась с криком от сна. Заметив же ласточку, порхавшую близко, и видя, что Дафнис смеётся над её испугом, она успокоилась и стала протирать глаза. Тут кузнечик в складках одежды на груди у Хлои запел. И Хлоя вскрикнула, а Дафнис засмеялся. И под этим предлогом руки на грудь ей положил и вынул кузнечика. А он даже в руке у него петь продолжал. Увидев его, Хлоя обрадовалась, взяла его на ладонь, поцеловала и укрыла у себя на груди, а кузнечик всё пел.

А однажды порадовала их голубка, проворковав в лесу свою пастушью песню. И когда Хлоя захотела узнать, что же такое она говорит, Дафнис рассказал ей сказку: "Она была девой, такой же, как ты, красивой. Она пасла в лесу стадо коров. Она была певуньей, и коровы любили её пение. И, пася, она не била их посохом, не колола заострённым шестом, но, сидя под сосной и надев венок из сосновых ветвей, пела песни в честь Пана и Питии, и, очарованные звуком песен, коровы не отходили от неё далеко. А поблизости пас быков мальчик-пастух. И он был красив и такой же певун, как и девушка. И, заспорив с ней, кто красивее поёт, он своим голосом, сильным и нежным, переманил у неё в своё стадо лучших восемь коров и угнал их. Огорчённая ущербом в стаде и поражением в пении, девушка стала молить богов, чтобы они дали ей лучше птицей обернуться, чем домой вернуться. Боги исполнили её просьбу и обратили её в птицу, как и она, в горах живущую, и такую же, как она, певунью. И доныне она повествует песней о своём несчастье, говоря, что она всё ищет своих коров заблудившихся".

Такие радости им лето давало. Когда же осень была в полном расцвете и грозди винограда созрели, тирийские пираты на карийском судне (чтобы за варваров их не признали) причалили к этим местам. Выйдя на берег, в полупанцирях, с короткими мечами, грабя, забирали они всё, что им попадалось под руку: вино, зерно, мёд в сотах. Угнали и нескольких быков из стада Доркона, захватили и Дафниса, бродившего около моря. Хлоя же позже выгоняла овец Дриаса: девушка боялась озорных пастухов.

Увидев мальчика статного, красивого, более ценного, чем всё, что они награбили на полях, не стали разбойники тратить усилий, загоняя коз или добывая иную добычу с полей, а потащили его на корабль, рыдавшего и звавшего Хлою. Они же, отвязав причальный канат и налёгши на вёсла, уже уходили в море. А Хлоя гнала в это время овец, неся Дафнису в подарок новую свирель. Видя перепуганных коз и слыша, что Дафнис её всё громче кличет, она и овец забыла, и свирель бросила, и кинулась к Доркону, чтобы позвать его на помощь.

Он же лежал, израненный разбойниками, и едва дышал, обливаясь кровью. Он увидел Хлою и, вспыхнув пламенем прежней любви, обратился к ней: "Скоро, Хлоя, уже не будет меня в живых. Эти злодеи-разбойники, когда я сражался за быков, убили меня. Ты же и Дафниса спасёшь, и за меня отомстишь, а их погубишь. Я приучил быков слушаться зова свирели и бежать на её звуки, даже когда они далеко пасутся. Возьми же эту свирель и заиграй на ней тот напев, которому я научил Дафниса, а Дафнис - тебя, а что выйдет - это уж дело моей свирели и быков, - там они, вдалеке. Дарю тебе эту свирель. Я побеждал с ней во многих состязаниях пастухов, а ты, пока я - ещё жив, поцелуй меня, а умру - пролей слезу. И если увидишь другого пастуха, который будет пасти моих быков, вспомяни обо мне".

Доркон поцеловал её, и его душа отлетела вместе с тем поцелуем. Хлоя же, взяв свирель и приложив её к губам, стала играть. И звуки свирели услышали быки и узнали знакомый напев, и все, с мычанием, бросились в море.

Корабль накренился от такого толчка в одну сторону, расступилась глубь моря под тяжестью спрыгнувших в воду быков, корабль перевернулся и погиб в сомкнувшейся пучине. Все бросились в воду, но надежда спастись была не у всех. Ведь разбойники были опоясаны мечами, затянуты в полупанцири, а голени до половины были стиснуты наколенниками. Дафнис же был босой - ведь он пас стадо на лугу, и полунагой - ведь время ещё было жаркое. Недолго пришлось им поплавать, скоро на дно увлекла их тяжесть оружия. А Дафнис скинул одежду, но вначале ему было трудно плыть, так как раньше плавал он только в реках. Но потом нужда научила, что ему делать. Кинувшись вперёд, он оказался между быками, и, схватив двух быков за рога, поехал, будто погоняя упряжку. Ведь бык плавает, как не может плыть человек: лишь водяным птицам да рыбам он ещё уступает. И, плавая, бык не погибнет, да только, промокший насквозь, спадает рог у него с копыт. И даже сегодня много мест на морях правду моих слов подтверждают - те, что зовутся "Боспорами".

Так спасся Дафнис, избегнув сразу двух опасностей: и от разбойников ускользнул, и в море не потонул. Выйдя на берег, он нашёл Хлою: она и смеялась и плакала. Бросившись ей на грудь, он стал спрашивать, с какой целью она на свирели играла? А она ему всё рассказала: как она кинулась к Доркону, к чему были быки приучены, как было велено ей на свирели играть и о том, что Доркон умер. Только о своём поцелуе ничего не сказала. И они решили почтить своего благодетеля: с его родными пошли хоронить Доркона. Они насыпали над ним холм, много растений из своих садов они посадили и начатки от своих трудов каждый в его честь на них повесил. А затем молоко над могилой пролили, грозди раздавили и много свирелей разбили. Здесь было слышно и мычание быков, и можно было увидеть, как в беспорядке, мыча, они метались, и среди пастухов, пасших коз и овец, пошёл разговор, что это был плач быков о своём пастухе.

Хлоя омыла Дафниса, привела его к нимфам и ввела его в пещеру. И впервые тогда обмыла своё тело на глазах у Дафниса, белое, чистое в своей красоте и не нуждавшееся даже в омовении, чтобы быть прекрасным. А затем, собрав цветы, что цвели той порой, они увенчали венками статуи нимф, а свирель Доркона прикрепили к скале в дар богам. А после этого они пошли на своих коз и овец посмотреть. Они лежали, не паслись, не блеяли, но, не видя Дафниса с Хлоей, тосковали о них. Когда же они показались, и раздался их зов, и они заиграли на свирели, овцы поднялись и стали пастись, а козы запрыгали, зафыркали. А вот Дафнис не мог заставить себя быть весёлым, увидев Хлою нагой и её красоту, прежде сокрытую, открытой. Его сердце заболело, будто яд его снедал: то дышал он часто и скоро, будто кто-то гнался за ним, то задыхался, будто все свои силы истощил уже в беге. Казалось, купание в ручье было для него страшнее, чем - крушение в море. Он думал, что его душа всё ещё остаётся во власти разбойников, ведь он был молод и простодушен и ещё не знал, что за разбойник - любовь.

ГЛАВ А ВТОРАЯ

Осенняя пора уже достигла расцвета, наступило время сбора винограда, и все в полях принялись за работу: кто точила чинил, кто бочки очищал, а кто корзины плёл. Иной о серпах хлопотал, чтобы срезать грозди, иной - о камне, чтобы давить из гроздей сок, иной рубил сучья, чтобы их можно было ночью зажечь и при огне переносить молодое вино.

Дафнис и Хлоя пришли им на помощь и тоже руки к делу приложили: Дафнис в корзинах таскал грозди, бросая в точила, давил и по бочкам вино разливал. Хлоя готовила пищу тем, кто виноград собирал, им для питья наливала прошлогоднее вино и обрезала низко растущие грозди: ведь на Лесбосе виноград - низкорослый, даже ребёнку, чьи руки от пелёнок только стали свободны, легко до гроздей дотянуться.