Дагиды

Он помолчал немного, потом заговорил:

– Вы просто взвинчены, вы находитесь под влиянием вашего кошмара. Выпейте холодной воды и ложитесь в постель.

Но я уже увлек его в коридор и захлопнул дверь. Господи! Тот же самый мучительный треск! Нет, я не спал! Все что угодно, только не спал!

– Позвольте ваше пальто, – быстро и категорически попросил я.

Удивленный незнакомец не сопротивлялся, протянул мне шляпу, потом снял пальто, скроенное наподобие сюртука дуэлиста.

Почему это слово пришло мне в голову? Вероятно, потому, что визитер предстал в тонкой шелковой рубашке с кружевными манжетами, словно герой Стендаля.

Он подошел к зеркалу и, улыбаясь, слегка пригладил волосы. Но, верно ли, он улыбался? Мне показалось, что лицо, отраженное в зеркале, имело совсем иное выражение… Безразличная вежливость с оттенком коварства. Что-то трудноопределимое, дразнящее, беспокойное…

Это впечатление скользнуло и пропало. Незнакомец повернулся ко мне, ожидая приглашения.

Меня одолевало сомнение в его искренности. Что, если он солгал? Вдруг это и есть автор зловещих шагов, который вырвал меня из постели, которого, вопреки всякому разуму и всякой осторожности, я дружески позвал в то самое место, откуда он столь недавно удалился?

Однако было слишком поздно менять решение. Мы закрылись от внешнего мира. Нечто возникло между нами помимо моей утомленной воли. Вялым жестом (трудно сказать, что, собственно, этот жест выражал – раздражение или гостеприимство) я пригласил его пройти.

Мы поднялись в салон и разместились в глубоких креслах друг против друга. Настольная лампа рассеивала мягкий свет в нашем углу, скрывая темнотой остальное пространство. Некоторое время сидели молча. Потом гость, слегка наклонясь, заговорил:

– Хотя мое имя вам ничего не скажет, приличие требует, чтобы я представился. Доктор Вавилон… Только случай, – продолжал он, – завел меня в вашу окрестность, но я слишком уважаю причуды судьбы, чтобы отклонить ваше предложение. Может статься, нам действительно есть что поведать друг другу.

Впрочем, насколько я помню, говорил в основном гость. Он рассказывал о себе с той ошеломительной откровенностью, коей отличаются пассажиры в поезде или самолете: убежденные, что встреча единственная и последняя, они часто поверяют нам чуть ли не самые интимные секреты своей жизни. Он был женат, обманут, осмеян. Глубокая сердечная рана и растерзанное самолюбие, несмотря на годы, еще кровоточили.

Хотя он и обходил некоторые щекотливые моменты, я понял, что холодная решимость не растаяла со временем и что он отнюдь не отчаялся встретить тех, кого столь долго и целеустремленно искал.

Потом он пожаловался на жестокую усталость и поднялся попрощаться. Я удержал его.

– Послушайте, у меня наверху есть комната для гостей. Там все приготовлено. Сделайте мне… удовольствие, проведите ночь здесь. Всему виной моя нервозность… я так вас задержал. Ну куда вы пойдете в такой час?

Я даже не поинтересовался, где он квартирует. В отеле или где-нибудь у друзей? Не все ли равно, в сущности? Я решил проявить гостеприимство до конца. К тому же я чувствовал, что доктор Вавилон, столь куртуазный и даже чопорный, каким-то образом вплетен в капризный узел событий. Пусть уж все идет как идет.

Гость не заставил себя просить и принял предложение просто и охотно. Он буквально засыпал и с трудом держал глаза открытыми.

Я его проводил до комнаты на верхнем этаже, где было все готово для ночлега. Пока я задергивал шторы, он уселся на кровати, отчаянно зевая.

Я спустился за пижамой и по возвращении застал его совсем раздетым, с полотенцем, повязанным вокруг бедер. Мы пожелали друг другу доброй ночи. Он крепко пожал мне руку. Уходя, я взглянул на ночной столик, где стояли часы: уже четыре утра. Добрался наконец до постели и лег, приготовившись к худшему. Но усталость придавила настолько, что сторожить поведение гостя оказалось свыше моих сил. Слабо сопротивляясь, я погрузился в сон.

Утро, надо полагать, наступило давным-давно, когда я проснулся. Я быстро привел себя в порядок и пошел наверх проведать доктора Вавилона.

В комнате никого не было. Постель разворочена – там, безусловно, спали.

Красное пятно на подушке сразу притянуло мой взгляд. И потом… на ночном столике лежал старинный, инкрустированный перламутром пистолет.

Он словно появился из истории девятнадцатого века. Он до сих пор у меня.

Доктор Вавилон исчез.

Я медленно и задумчиво спустился по лестнице, держа в руках эту любопытную реликвию какой-то драмы времен Второй империи.

Внизу я констатировал нечто… признаться, я не был удивлен. Замки были заперты изнутри… Не все ли теперь равно, в конце концов!

После этого странного события мой дом стал похож на все дома. Воцарился нормальный порядок, ночи проходили спокойно, как раньше.

Но – стоит ли говорить? – я чувствовал себя покинутым.

Чёрный клубок

Не переходите из одной жизни в другую.

Бернар Коплен

Новый цементный пол изобиловал буграми и выемками. Балконная решетка была испещрена ржавчиной во многих местах. Тремя этажами ниже отливал серебром живописный изгиб реки. Снаружи окно комнаты не особенно радовало глаз: краска облупилась, с переплетов там и сям обсыпалась замазка. Сторонний наблюдатель, стоя на земле, мог бы заметить грязную пустую бутылку на балконе. Странно для респектабельного отеля, расположенного в столь чудесной долине.

Неттесгейм ушел с балкона и сел на кровать. Он неторопливо стянул туфли, потом лег, сунув ладони под голову, и принялся размышлять.

Надо купить газет, пообедать в городе, но прежде всего надо разобрать чемодан и достать синий костюм. Этих людей он повидает завтра…

Пока он так лежал и размышлял, яркое голубое небо и округлый зеленый холм вдалеке подернулись акварельной дымкой. Дорожная усталость взяла свое: приятная истома отяжелила тело, мысли расползлись неясными намерениями, Неттесгейм задремал и под конец заснул.

Вечерняя свежесть пробудила его. Он вскочил, прошел на балкон и облокотился на перила, созерцая окрестности. Река, что казалась светло-серебристой двумя часами ранее, мерцала в закатном свете мрачной полированной сталью. Шорохи и смутную разноголосицу прорывал довольный рокот лихтера, спускающегося по течению, потом тяжелое сопение идущего в обратном направлении буксира. Ветерок поднимал к балкону тонкие и терпкие ароматы вечерней долины. Тремя этажами ниже, под каштанами с обстриженными верхушками, оркестр играл что-то знакомое и скучное для запоздалых клиентов. Эта вялая мелодия не то чтобы портила настроение, но, скорее, неприятно рассеивала. Подъем, облегчение, ощущение свободы – все, что испытал Неттесгейм, когда после полудня открыл балкон на панораму широкой цветущей долины, постепенно улетучилось, и вместе с наступающей ночью подкралась тоска и разочарованность. Он так жаждал отдыха, а сейчас его удручало одиночество.

Он повернулся спиной к реке, шагнул в синий сумрак комнаты, закрыл балконную дверь, задернул шторы и протянул руку, отыскивая на ощупь шнур выключателя над кроватью.

В момент, когда зажегся свет, случился пустяковый инцидент, который, однако, чуть-чуть изменил атмосферу и даже отношения комнаты с внешним миром.

С легкого, очень белого одеяла какая-то штучка, напоминающая темный шерстяной клубок, скатилась под голубое плюшевое кресло. Слово «скатилась» не слишком точно выражает действие. Нечто, напоминающее клубок, подпрыгнуло или слетело, словно крохотный котенок или птичка. Единственным живым существом, которое ассоциировалось с этим гибким, теневидным, ворсистым или волосатым комочком, была, вероятно, летучая мышь. Неттесгейм наклонился, чтобы заглянуть под кресло, но ничего не обнаружил. Он уселся, заинтересованный и даже заинтригованный необычайной легкостью и плавностью движения этого маленького объекта, который, казалось, обладал волей и целенаправленностью.