Далекая гейПарадуга
Шрифт:
— Отдушину в туалете открыла, — тихо сообщила она Вовке, укладываясь рядом и подпирая голову кулаком. — Как с Осипом и договаривались — знак ему. Теперь подождем полчаса и полезем… Ты не спи…
Чем меньше времени оставалось до назначенного срока, тем сильней колотилось Вовкино сердце. Лежать и просто ждать было совсем невмоготу. Вовка не знал, что вот-вот произойдет в этом доме. Догадывался. Но наверняка — не знал. И незнание это душило его.
— Пора, — шепнула бабушка Анна, перевернулась на другой бок, подвинулась, тесня Вовку, и осторожно потянула на себя железную дверцу с сеточкой мелких отверстий.
Забиралась
Где-то — вроде бы на улице — отчетливо стукнуло, лязгнуло.
Человек с автоматом поднял голову, шумно потянул нозрями воздух.
— Быстрее, Вова, — поторопила бабушка Анна.
Звук повторился — громче, ближе; загремело железо, заскрипело дерево, пахнуло сквозняком.
И Вовка, понимая, что выходят последние секунды, ногами вперед полез в крепкий тесный ящик.
— Дверку, дверку не забудь закрыть…
В темноте коридора словно упало что-то, покатилось, грохоча. Бандит вскочил, наставил на дверь автомат. Храп оборвался, заскрежетала кровать. Заспанный голос спросил недовольно:
— Что за шухер?
— Там есть кто-то!
— Свет зажги.
— Клоп у самой двери. Боюсь.
— Ты меня бойся, вахлак! Шпалер тебе на что?
Что-то тупо ткнулось в окна. И словно босые ноги прошлепали по половицам. Остановились.
— Вижу… — свистящий шепот.
— Шпали, дура!
Вспышка, выстрел. И удар — сочный, словно арбуз уронили; всхрип, клёкот, утробное рычание. Тут же — длинная автоматная очередь, ругань и крик, — отблески дульного пламени, стремительные тени на потолке.
— Проволока, Вова! Проволока! Заматывай быстрей!
Влажный шлепок, хруст, треск, дикий вопль. Мощные удары, грохот, мат, рык, вопли. Стон, скрежет, хрип…
И чавканье, сопение, хлюпанье — словно огромный карась сосет тину.
— Тихо, Вова… — в самое ухо. — Тихо… Только бы не услышал… Тихо…
Бесконечно долго лежали они в железном гробу и слушали страшные звуки. Отнялись ноги и руки, железные ребра больно врезались в ребра живые, от тяжелого запаха кругом шла голова, и комом сжимался желудок.
Потом заскрипели выдираемые гвозди, застучали топоры — и в избу хлынул серый утренний свет.
— Здесь он, вижу! Быстрей, пока его светом оглушило!
— Не волнуйся, Семён! Теперь он никуда не денется. Обожрался, как пиявка.
Голоса заглохли, но через несколько секунд толпой ввалились в дом:
— Лёшка! Сетку сюда давай! Варвара, куда ты прешь! Рядом, вровень держись! Ухватом на шею, так, ага! Лизавета, мать твою! Ногу ему держи, сколько я вам объяснять должен! И зеркалом, зеркалом! На свет его! Бабы, зеркалом светите! А вы щитом двигайте! Вот так!
— Не уйдет, голубчик! Отяжелел!
— Говорю, светом его оглушило!
— Да он днем всегда такой снулый.
— Хватит вам! Петли лучше давайте!
— Госпади! Как же он их ухайдакал!
— Вовка! Анна! Вы там живы?
Грохот по железу.
— Живы!
— Ну, слава Богу. Выбирайтесь из свово танка…
Через комнату Вовку вели, закрыв ему глаза ладонями. Он чувствовал под ногами скользкое и чавкое, и знал, что это такое.
Бабушка Варвара Степановна встретила внука на улице, бросилась к нему, присела, обняла крепко:
— Как
ты, Вовушка?Он отстранился и долго смотрел ей в лицо, видя, как темнеют, наливаясь страхом её глаза. Ответил, когда страху сделалось так много, что смотреть на него стало невыносимо:
— Они меня не трогали.
— А я так испугалась! Не знала, что и делать. Мы уж думали, но вот так вот всё и вышло… — Она заплакала — это страх слезами уходил из ее глаз. — Прости меня, Вовушка… Извини уж… Так вот вышло…
— Ба, — серьезно сказал Вовка. — А кто это был?
— Бандиты, Вова… Очень плохие люди…
— Нет, я про этого… — Он вытянул руку. — Ну, который у тебя в подполье живет…
— Упырь это, Вова… — обернувшись, сказала бабушка. — Упырь наш…
Упыря вели всемером, привязав его к длинным крепким шестам. Он был с ног до головы перемазан кровью, кожа висела на нем жирными складками, короткие ноги с большими ступнями вырывали из земли клочья дерна, лысая шишковатая голова подрагивала, и даже со спины было видно, как безостановочно шевелятся огромные челюсти. Упыря мотало из стороны в стороны, он качался, как поплавок на воде. И семеро людей мотались вместе с ним.
— Не смотри на него, Вовушка. А то снится будет.
— Он не страшный, ба… Мне там было страшно, а теперь нет.
— Ну, вот и хорошо… Вот и ладно…
Они отошли в сторону и сели на пень давно спиленной ветлы, повернув лица к затянутому дымкой солнцу и полной грудью вдыхая свежий воздух.
— А может и не упырь, — сказала бабушка. — Это мы его так прозвали, а пес его знает, кто он такой… Только ты Вова, никому про него не рассказывай, ладно?
— Ладно, — легко пообещал Вовка. — А откуда он у тебя, ба?
— Так он всегда у нас жил. Сколько себя помню… Вернее, не жил. Его ж убить нельзя, значит он и не живет… — Бабушка вздохнула. — Он полезный, только надо знать, как подступиться, и привычка нужна. Мы в войну пахали даже на нем. А как фашисты здесь объявились, так троих однажды… Вот как сегодня… Еще крыс и мышей от него не бывает. И тараканы переводятся. И болезни все проходят, кто с ним рядом. Я ведь потому твою мать и уговаривала так долго… Чтоб она тебя ко мне… Мы ж потому знахарками да колдунами и слывем. И живем долго, не болеем… Упыриная сила лечит. Только вот от беды она не бережет… — Бабушка посмотрела на серьезного внука, взъерошила ему волосы, вспомнила обоих своих мужей, шофера Гришу, да агронома Ивана Сергеевича, и слезы сами навернулись на глаза. — Не бережет, Вовушка, и счастья не приносит… — Голос ее дрогнул, и она закашлялась, а потом долго сморкалась в рукав и вытирала слезы, и всё смотрела высоко в небо, и надеялась, что на нее сейчас тоже кто-то смотрит оттуда, внимательный, всё понимающий и всепрощающий.
А почему бы и нет: раз есть на земле упыри, значит и ангелы где-то должны быть…
Почему бы и нет…
Иван Наумов
МУМБАЧЬЯ ПЛОЩАДКА
"Это не развлекательное чтение"
Необходимое уведомление
— Кажется, Семьдесят семь — тринадцать, — я провел пальцем по монитору. — Условно земная территория. Дозаправка, отстрел транзитников и летим дальше. Есть часа два на размять ноги.
Амандо Нунчик, смешной и нескладный попутчик, с неподдельным интересом повернулся ко мне: