Далекая гейПарадуга

Янка судорожно зажала ладонями рот, чтобы не закричать. Алесь Бабич придвинулся, обхватил её за плечи, привлёк к себе.

Янка дёрнулась, привычно собираясь вырваться, отшить нагловатого, бесцеремонного приставалу, но внезапно обмякла, прильнула к Алесю. Сейчас Бабич казался ей единственным защитником и опорой. Дерзкий, нахрапистый, ни бога, ни чёрта не боявшийся, он явно не сильно испугался и теперь.

— Так ты что, мать, — цедя по-блатному слова, обратился к Смерти Бабич. — Так и будешь с нами?

Он замолчал, в ожидании ответа глядя на Смерть исподлобья, с прищуром. Молчали и остальные. Закаменел лицом Докучаев. Лёвку Каплана пробила испарина, ходуном заходили руки, то ли с испуга, то ли от ярости, не поймёшь. С присвистом выдохнул воздух старый Пракоп Лабань. У Миронова клацнули от страха зубы, а затем и пошли стучать, разбавляя вязкую гнетущую тишину мелкой барабанной дробью.

— Я спросил тебя, — с прежней блатной гнусавинкой проговорил Бабич. — Ты теперь будешь с нами всё время? Ответь.

Смерть поёжилась, опустила голову ниже, острый верх капюшона в сполохах костра казался завалившимся набок горелым церковным куполом.

— С вами буду, — подтвердила Смерть. — Но не всё время, недолго.

Алесь Бабич ухмыльнулся, по-приятельски подмигнул Смерти.

— Пока не заберёшь, что ль? — уточнил он.

— Пока не заберу.

— Всех нас?

— Всех.

— Ну, ты и тварь, — едва не с восхищением протянул Бабич. — Ну, ты и сука, гадом буду. Ты…

— Заткнись, — резко прервал Докучаев и пружинисто поднялся. — Отойдём, — повернулся он к Смерти. — Поговорить надо.

Смерть поднялась вслед. Докучаев был ей по плечо. Отмахивая рукой, он решительно пошагал к лесу. Метрах в двадцати от костра остановился. Смерть обогнула Докучаева, развернулась к нему лицом.

— Дело сделать позволишь? — глухо спросил Докучаев.

Смерть помялась, переступила с ноги на ногу, балахон чёрной тенью мотнулся в мертвенном свете ущербной луны.

— Как получится, — тихо сказала Смерть. — Мне неведомо, как оно выйдет.

— Неведомо? — удивился Докучаев. — Даже тебе?

Смерть кивнула.

— По-разному бывает, — уклончиво ответила она.

— Позволь, а? — твёрдый до сих пор голос Докучаева стал просительным, едва не умоляющим. — Подорвём рельсы, и всё, и сразу заберёшь, а? Пожалуйста, прошу тебя. Договорились?

Смерть молчала. Вместе с ней молчал и Докучаев, ждал.

— Я постараюсь, — едва слышно сказала, наконец, Смерть. — Постараюсь потянуть.

У Докучаева, мужика жизнью битого, кручёного, с младенчества не плакавшего, на глаза внезапно навернулись слёзы.

— Спасибо, — выдохнул он и поклонился в пояс, как давеча Лабань. — Спасибо тебе.

К костру вернулся хмурый, сосредоточенный. Уселся на прежнее место, оглянулся — Смерти видно не было.

— О чём базар был, начальник? — Бабич по-прежнему прижимал к себе Янку.

— Командир, — механически поправил Докучаев. — Начальники в кабинетах сидят. Ты… — он осёкся, закашлялся — одёргивать бывшего уголовника в сложившейся ситуации было, по крайней мере, нелепо. — Договорились мы, — обвёл глазами группу Докучаев.

— О чём? — быстро спросил Миронов. — Она от нас отстанет?

Докучаев хмыкнул, потянулся к костру, выудил из золы картофелину.

— Отстанет, — сказал он угрюмо. — Как завтра дело сделаем, так и отстанет.

Расправились с нехитрыми припасами быстро, в полчаса. Ели молча, Докучаев цыкнул на Бабича, принявшегося было травить тюремную байку, и тот осёкся, притих. Залили костёр — тоже молча, без слов.

— Каплан — в охранение, — приказал Докучаев. — Остальным спать.

— Не надо в охранение, — произнёс бесцветный мертвенный голос за спиной. — Спите все, я покараулю.

— Ты? — Докучаев обернулся, Смерть стояла в пяти шагах, привычно переминалась с ноги на ногу. — Ах, да, — Докучаев смахнул со лба пот. — Тебе же спать не надо. Неважно. Каплан, выдвинешься к лесу. Бабич тебя сменит, потом старик, за ним я.

Смерть отступила на шаг, другой, растворилась в темноте. Докучаев развязал рюкзак, извлёк плащ-палатку, августовские ночи в могилёвских лесах были холодные. Расстелил, стал укладываться.

Миронов неслышно подошёл, присел на корточки.

— Командир, — шепнул он. — Давай-ка поговорим.

Был Миронов старшим сержантом, кадровым, служил до войны в НКВД. Подрывному делу учился у самого Старинова. К партизанам забросили его и ещё четырёх минёров месяц назад, в июле, они и принесли с собой новое понятие — «рельсовая война». Красная Армия готовилась к наступлению по всему фронту, и дезорганизация железнодорожного движения в тылу становилась задачей важнейшей, первоочередной. В деле Миронов ещё не был, но из пяти подрывников Докучаев без колебаний выбрал его. Плечистый, с ладной фигурой спортсмена и загорелым, волевым, откровенно красивым лицом, Миронов выглядел человеком надёжным.

Миронов и место операции по карте выбрал — двухкилометровый спуск на участке пути Могилёв — Жлобин. Спуск заканчивался железнодорожным мостом, который наверняка охранялся, так что мины следовало закладывать ночью и на расстоянии. Подорванный на уклоне и слетевший под откос поезд наверняка означал длительное прекращение движения на всём участке.

— Слушаю тебя, Павел, — по имени обратился Докучаев.

— Возвращаться надо.

— Что? — Докучаев опешил. — Ты чего, куда возвращаться?

— Обратно, в лагерь.

— Сдурел?

— Да нет, не сдурел, — сказал Миронов жёстко. — Я в старушечьи байки не верю. Точнее, не верил до сегодняшнего дня. А оно вот как, оказывается. На верную смерть я не пойду.

Докучаев помолчал, приподнялся, опершись на локоть, затем сел.

— Не пойдёшь, значит? — переспросил он спокойно.

— Не пойду. И вам не советую.

Докучаев вскинулся, ухватил подрывника за ворот, свободной рукой рванул из кобуры ТТ, с маху упёр Миронову под кадык.