Далекая музыка дочери Сталина
Шрифт:
Полковник суетилась с приготовлениями, бегая как всегда на высоких каблуках и с неизменной длинной сигаретой в зубах, готовя угощение для большой компании. В этот день она всегда приглашала на свой балкон Дочерей Американской революции – нескольких старых местных дам и других знакомых. Мы уселись на садовые стулья под деревьями.
Как только начался марш с оркестрами, знаменами, барабанами, полил дождь, не остановившийся ни на минуту все последующие два часа парада. Я одела на Ольгу дождевик и держала над ней зонтик, но мы стоически терпели. Я любила с детства парады, они были веселым зрелищем – вроде цирка: зрелище для детей и детских душ. Ольга также выдержала испытание с блеском, и парад действительно был здесь прекрасным. Он включал гражданское население, школьников, велосипедистов, местных моряков, а также различные
Потом мы пробыли у полковника еще несколько дней, гуляли с собакой, я рассказывала о наших делах. Полковник проявила необычное для нее дружелюбие к десятилетней девочке – так как Ольга была, несомненно, очень добра с животными. Но мою идею о пансионе полковник встретила глубоко отрицательно – в основном потому, что я говорила о пансионе где-то в Европе. Сама она, проведшая половину своей жизни в Англии, а затем – на европейских театрах войны, считала со свойственным американцам патриотизмом, что «все американское – самое лучшее в мире». Включая и школы.
Представлять мою дочь старым друзьям, знакомым с первых дней в Штатах, всегда было для меня большим удовольствием. Так нас приглашал старый мой швейцарский друг дипломат Антонино Яннер, служивший теперь свой последний год послом в Риме. Он написал мне, чтобы мы приехали к нему с Адрианой в Рим, и обещал показать нам Рим и окрестности. «Это – последний год, когда у нас имеется такая возможность. Я ухожу в отставку, – писал он, – и, насколько я помню, вы почти не видели Рима!» – пошутил он, напоминая мне о моем трехдневном нелегальном сидении в Риме в 1967 году.
Я безумно хотела поехать, начала собираться. Но поездка в Англию на телевизионную программу с Маггериджем испортила все наши планы: позже, в июле, в Риме было бы уж слишком жарко. Я думаю, что Яннер и Адриана были обижены; и я сама была так огорчена тем, что наша встреча через многие годы – и теперь с Ольгой – не состоялась. Безусловно, Яннер очень одобрял английские пансионы Швейцарии и считал – как и я, – что не может быть лучшего интернационального образования для подростка. Нам следовало бы бросить все планы с Би-би-си и ехать к Яннерам в Рим… Но встреча с Маггериджем была уже запланирована, даты, к несчастью, совпадали с приглашением Яннера и пришлось последовать в Англию. Я никак не могу простить себе этой глупости, тем более, что Яннер и Адриана как люди значили для меня куда больше, чем эксцентричный, легкомысленный Маггеридж: и программа с ним оказалась плохой, как и следовало бы ожидать. Но Маггеридж был настойчив, нахален и не давал подумать, а Яннер – как всегда джентльмен и чрезвычайно вежливый человек, оставил все «… как вам будет удобнее». В результате – пришлось мне ехать в Англию, а позже уже ничего нельзя было предпринять.
Яннер вскоре ушел в отставку и был очень болен.
Мы еще переписывались недолго, а потом он замолчал… Вскоре – уже живя в Англии – я узнала, что он умер. Ни вдова его, ни сын – выросший «бывший мальчик» Марко, теперь врач, не отвечали мне. Так печально окончилась большая дружба, на которую у меня были такие надежды – если бы осуществилась наша поездка к ним в Рим в июне 1981 года. И я так хотела представить ему мою Ольгу, которой я всегда могла гордиться. Только предвзято настроенные люди не поддавались очарованию этой прелестной, умной и живой девочки. Обычно же она покоряла всех.
Несколько ранее мы отправились с нею вместе на встречу с другим старым другом давних лет. Это был тот самый секретарь посольства Штатов в Дели, к которому я обратилась за помощью по поводу моего невозвращения в СССР в марте 1967 года. Мы с ним вместе проделали тогда незабываемое «путешествие» из Дели через Рим в Женеву. Боб Рэйл и его жена теперь приглашали нас с Ольгой провести с ними каникулы в Северной Каролине – они снимали там, на песчаном пляже, чей-то летний дом. Мы загрузили наш «датсун», собрали необходимые карты для поездки и двинулись на юг.
В августе, когда все американцы
садятся в машину и отправляются из дома куда глаза глядят, движение на шоссе было ужасным. Но я могу найти дорогу по карте и по туристским справочникам. Теперь я полностью освободилась от моих старых страхов езды за рулем вместе с Ольгой. Эта поездка была наслаждением, и мы обе всегда вспоминаем ее.Нет ничего лучше для отдыха, чем путешествовать за рулем по дорогам Америки. Я уверена, что нигде больше нет такого обслуживания автомобилистов-путешественников, как здесь. И столько всего нового – увидеть страну, узнать ее историю. По дороге мы осмотрели порт в Норфолке, где стоит на причале яхта Кусто. А Ольге понравился питомник диких пони в Мэриленде, где они живут свободно, гуляют по лесам, плавают в заливе.
Мы катились по шоссе, пока появлялся перед нами «Мак-Дональд» или «Кентаки-Жареный-Цыпленок», эти непременные остановки всех американцев с детьми. Ольга чувствовала себя в то время стопроцентной американкой, такой же, как все дети вокруг нас: ее поведение ничем не выдавало ее «происхождение» и ее знаменитых предков. И она не знала тогда ни слова по-русски.
Как всегда при встрече с Бобом и его женой, мы неизменно возвращались памятью к нашей первой встрече в посольстве США в Дели и ко всей истории моего «перебега», включавшей наш совместный полет на авиалинии «Куантас» от Дели до Женевы… Мы каждый раз вспоминали подробности и неизменно находили нечто новое, незамеченное ранее. Когда-нибудь вся история моего «перебега», хранящаяся в Вашингтонском архиве, будет в числе документов, доступных публике. Но пока этого не случилось, мы наслаждались воспоминаниями. Теперь и моя дочь могла послушать!
Мы всегда начинали с того момента, когда Боб Рэйл был вызван из своего дома в Дели (рабочий день уже окончился) в посольство встретить советскую перебежчицу, ждавшую в комнате рядом с гардемарином на посту. Боб взял тогда мой паспорт, прочел то, что там значилось, – мое имя – Светлана Иосифовна Аллилуева – и посмотрел на меня. Затем мы пошли в комнаты наверху, где присутствовал также – по статусу, консул. Там я написала свою биографию-заявление, где меня попросили изложить причины, почему я пришла в посольство. Я не знала тогда, какой была первая реакция американцев – об этом Боб рассказывал мне много позже. Оказывается, многие думали, что это был какой-то хитрый трюк КГБ. Другие полагали, что я была действительно той, за кого себя выдавала, но что, возможно, я не понимала как следует, что делала. Никто не отнесся к факту с полной серьезностью. Сообщили американскому послу, лежавшему в постели с гриппом, и он решил немедленно же вывезти этого перебежчика из Индии, так как индийские власти вскоре могли законно потребовать моей выдачи. Как только была установлена моя личность, новость немедленно же просочилась через Государственный департамент в прессу…
Мы тем временем отправились из Дели самолетом, летевшим через Тегеран и Рим в Лондон и Вашингтон. Наутро, когда мы приближались к Риму, все газеты были уже полны сообщениями, причем было указано имя второго секретаря посольства в Дели Роберта Рэйла.
Когда мы приземлились, наконец, в аэропорту Да-Винчи, нас встретили очень взволнованные служащие американского посольства в Риме, сразу же отозвавшие Боба в сторону. Я, конечно, ничего не понимала и ничего не знала, и была уверена, что лечу в Вашингтон – как меня заверил Боб. Пытаясь увидеть тем временем «немножко Италии», я оглядывалась по сторонам. И когда мне сказали, что мы «должны на некоторое время задержаться в Риме», у меня не было против этого никаких возражений.
Никто, конечно, не сказал мне ничего о газетах и о негодовании итальянского правительства, разрешившего мне пробыть здесь «только два часа в аэропорту». Не знаю, чем мое присутствие было столь опасно для Италии, но, по-видимому, его здесь никак не хотели. Боб прямо на глазах становился все более мрачным, так как мы, проведя здесь лишь некоторое время, должны были найти страну, куда мне разрешили бы въехать: дело в том, что Вашингтон переменил мнение и решил, что сейчас мое прибытие будет нежелательным. (По всей вероятности, велись переговоры с Советами, и, как всегда, никто не хотел никаких чрезвычайных происшествий в это время, никаких осложнений.) С помощью посольства в Риме, Боб должен был найти для меня иное место следования, а так как мне не разрешалось оставаться в Италии, все усложнялось.