Далекие часы

Перси.

Перси держит лопату.

Копает.

Что-то лежит перед ней на земле. Груда. Большая. Неподвижная.

Перси отступила в сторону, и Юнипер широко распахнула глаза. Они выстрелили посланием в ее осажденный мозг, и в темном шкафу замерцал свет, всего на мгновение озарив тот кошмар, который там таился; зло, которое она почувствовала, но не увидела, которое наполнило ее страхом. Теперь она увидела его, она назвала его, и ужас пронзил каждый нерв ее тела. «Ты такая же, как я», — сказал папа, прежде чем поведать свою жуткую историю…

Электричество перегорело, и свет погас.

Чертовы руки. Перси подняла с пола кухни упавшую сигарету, зажала в губах и чиркнула спичкой. Она рассчитывала, что привычное действие придаст ей решимости, но надежды оказались тщетными. Ее рука дрожала, как листок на ветру. Пламя погасло, и она попыталась снова. Она изо всех сил сосредоточилась на том, чтобы крепко держать проклятую спичку, пока та шипит и занимается и вспыхивает пламя, на том, чтобы поднести ее к кончику сигареты. Ближе, ближе, ближе… что-то привлекло ее внимание, темное пятно на внутренней стороне запястья: она вздрогнула и выронила коробок со спичками и огонек.

Спички рассыпались по каменным плитам; она опустилась на колени и начала их собирать одну за другой, плотно укладывая в коробок. Перси не торопилась, растворилась в простой задаче, завернулась в нее, как в плащ, и застегнула все пуговицы.

На ее запястье ил. Всего лишь ил. Небольшое пятнышко, которое она пропустила, когда вошла в дом; когда у раковины стирала ил с ладоней, лица, предплечий, терла, пока не испугалась, что кожа начнет кровоточить.

Перси взяла спичку большим и указательным пальцами. Долго завороженно на нее смотрела. Спичка снова упала на пол.

Он был тяжелым.

Прежде она уже поднимала тела, вместе с Дот; они вытаскивали людей из разбомбленных домов, загружали в машины скорой помощи, ехали и снова несли. Она знала, что мертвые весят больше, чем их выжившие товарищи. Но это совсем другое дело. Он был тяжелым.

Перси поняла, что он мертв, как только вытащила его из рва. Сложно было понять, в чем причина, в ударе или в нескольких дюймах грязной воды, в которую он упал. Но он точно был уже мертв. Она все равно попыталась его оживить, инстинктивно, больше в силу шока, чем надежды; она испробовала все, чему ее научили в скорой помощи. Шел дождь, чему она была рада, поскольку могла не замечать проклятые слезы, когда те осмеливались течь.

Его лицо.

Она закрыла глаза, зажмурила веки, но все равно его видела. Знала, что будет видеть всегда.

Она ударилась лбом о колено, и реальность прикосновения даровала облегчение. Твердость коленной чашечки, ее прохладная несомненность вселяла силы, когда она прижимала к ней горячую, идущую кругом голову; почти как контакт с другим человеком, более спокойным, чем она, более взрослым, мудрым и приспособленным для задач, которые ожидали ее впереди.

Ведь еще многое предстояло сделать. Еще многое, не считая того, что она уже сделала. Наверное, необходимо написать письмо, известить его родных; но что сказать им? Правду говорить нельзя. Все зашло слишком далеко. Было мгновение, когда она балансировала на кончике иглы и могла поступить иначе, позвонить инспектору Уоткинсу и выложить все начистоту, но она удержалась. Никакие слова не могли объяснить, что Саффи ни в чем не виновата. И потому необходимо послать письмо родным парня. Перси не обладала даром к сочинительству, но нужда заставит, она что-нибудь придумает.

Послышался шум, и она подскочила. На лестнице кто-то был.

Собравшись с силами, Перси провела ладонью по мокрым щекам. Злясь на себя, на него, на весь мир. Но только не на свою сестру-близнеца.

— Я уложила ее обратно в постель, — сообщила Саффи, входя в дверь. — Ты была права, она снова встала и ужасно… Перси?

— Я здесь, — отозвалась Перси; ее горло болело от напряжения.

Голова Саффи появилась над краем стола.

— Что ты здесь… Ах, милая. Дай я помогу тебе.

Сестра присела рядом на корточки, собирала спички и запихивала в коробок. Перси спрятала за спиной незажженную сигарету и спросила:

— Значит, она вернулась в кровать?

— Да, вернулась. Она проснулась… наверное, таблетки не такие сильные, как мы думали. Я дала ей еще одну.

Перси вытерла пятно ила с запястья и кивнула.

— Она была в ужасном состоянии, бедная крошка. Я постаралась заверить ее, что все наладится, что молодой человек всего лишь задержался и приедет завтра. Ведь так все и будет, правда, Перси? Он приедет? Перси? Что случилось? Почему ты так смотришь?

Перси покачала головой.

— Ты пугаешь меня, — забеспокоилась Саффи.

— Ну конечно он приедет. — Перси положила ладонь на плечо сестры. — Ты права. Надо просто немного подождать.

Саффи явно стало легче. Она протянула сестре полный коробок спичек и кивнула на сигарету в ее руке.

— Вот, держи; они понадобятся тебе, если ты планируешь выкурить это.

Она поднялась и расправила слишком тесное зеленое платье. Перси подавила желание разорвать коробок в клочья, заплакать, завыть, растоптать проклятый коробок.

— Разумеется, ты права, — продолжала Саффи. — Надо просто подождать. Юнипер станет легче к утру. Вот уж точно, утро вечера мудренее. А я, пожалуй, уберу пока со стола.

— Да, так будет лучше.

— Конечно. Что может быть печальнее, чем стол, накрытый для ужина, который так и не состоялся?.. О боже! — Саффи стояла у двери и смотрела вниз на беспорядок. — Что здесь случилось?

— Это моя оплошность.

— Что… — Саффи подошла ближе. — Это похоже на варенье, целую банку. Какая жалость!

Перси нашла варенье у передней двери, когда возвращалась с лопатой. К тому времени ярость грозы уже иссякла, тучи начали расходиться, и несколько энергичных звездочек пробилось сквозь покрывало ночи. Сначала она заметила его вещмешок, потом банку варенья рядом.

— Если ты голодна, Перси, может, принести тебе немного кролика? — предложила Саффи, наклоняясь и сметая осколки.

— Я не голодна.

Когда Перси вернулась в дом, она села за кухонный стол, поставила на него варенье и мешок и уставилась на них. Прошла целая вечность, прежде чем мозг передал руке команду открыть мешок и посмотреть, кому он принадлежал. Разумеется, она не сомневалась, что похоронила именно его, но удостовериться не мешало. Дрожащими пальцами, с колотящимся, точно хвост мокрого пса, сердцем, она потянулась к мешку, уронив банку на пол. Расточительство. Какое расточительство.

Мешок был полупустым. Смена белья, бумажник с мелочью, без адреса, кожаная записная книжка. Именно в ней Перси и нашла письма. Одно от Юнипер, которое так никогда и не сумела открыть, другое от парня по имени Тео, брата Тома, как она поняла по ходу чтения.

Потому что второе письмо она прочла. Позволила себе погрузиться в жуткое сознание того, что читает письмо мертвеца, узнает о его семье больше, чем ей бы хотелось, — о матери-вдове, сестрах и их малышах, простаке-брате, которого все нежно любят. Она заставила себя прочесть каждое слово дважды; в голове почти сформировалась мысль, что, наказывая себя подобным образом, она отчасти может загладить вину. Глупая мысль. Невозможно искупить случившееся. Разве что честным признанием.