Далет-эффект
Шрифт:
Подводная лодка называлась «цыпленком», а наземная станция – «лемуром», но эти же слова были жаргонным обозначением для четвертинки и поллитровки.
– Слышим тебя хорошо, «Кюллинг». Вы следуете точно по курсу, но ускорение немного больше оптимального. Советуем снизить его на пять процентов.
– Понял. Подтвердим исполнение. Вы следите за нами?
– Безусловно.
– Дадите сигнал торможения?
– Безусловно.
– Прием и конец связи. – Нильс выключил радио. – Вы слышали? Все идет как нельзя лучше.
– Я уменьшил ускорение на пять процентов, – сказал
– Кто хочет банку «Карлсберга»? – спросил Ове. – Кто-то засунул сюда целый ящик.
Он протянул банку Нильсу, Арни отказался.
– Допивайте скорей, – сказал он. – Мы уже недалеко от точки поворота, и я не ручаюсь, что не будет небольшой тряски. Я мог бы уменьшить тягу до нуля перед началом торможения, но тогда наступит состояние невесомости, а мне бы хотелось по возможности избежать его. Дело не столько в нашем самочувствии, сколько в том, что оборудование корабля не приспособлено для этого. Я попробую развернуть корабль на сто восемьдесят градусов при полной тяге, и мы под ее давлением начнем сбрасывать скорость.
– Звучит вполне разумно, – согласился Нильс, прищурясь в перископ и вводя небольшую коррекцию. – Но что будет с нашим курсом? Этот газопровод на палубе – он что, предназначен именно для такого случая? Тот самый, из-за которого так стонал Хеннинг, когда сверлил дырки в корпусе.
– Совершенно верно. Там установлен широкоугольный объектив с оптическим прицелом.
– Такого типа, как на истребителях, – для ведения прицельного огня?
– Точно. Ты будешь удерживать звезду в центре, как и раньше. Не вижу никаких особых проблем.
– Да, конечно. Нет проблем. – Нильс обвел взглядом наспех переоборудованное временными приспособлениями помещение и с изумлением покачал головой. – Может кто-нибудь из вас на минутку сменить меня? Мне надо прогуляться в носовую часть. Пиво, знаете ли.
Поворот прошел гладко, и они даже не заметили бы вращения, если бы не следили за солнечным светом, переместившимся через палубу вверх по переборке. Задребезжало несколько плохо закрепленных предметов, по столу покатился карандаш и упал.
Время шло быстро. Безжалостно светило солнце, и они немного поговорили о солнечных бурях и радиации ван Аллена. Ни то, ни другое не представляло для них серьезной угрозы, поскольку корпус подводной лодки был намного толще, чем у любой ракеты, и представлял собой надежную металлическую защиту.
– А вы подумали о том, как мы будем разговаривать с космонавтами? – спросил Ове. Он стоял в дверях машинного отделения, откуда мог одновременно наблюдать за термоядерным генератором и разговаривать с остальными.
– Они же летчики, – сказал Нильс. – Значит, должны говорить по-английски.
Ове не согласился:
– Только если они летали за пределы страны. Внутри Советского Союза Аэрофлот пользуется русским языком. Английский применяют только в международных полетах для радиоконтроля. Я провел шесть месяцев в Московском университете, так что смогу как-нибудь объясниться, если придется. Но я надеялся, может, кто-то из вас говорит поприличнее.
– Иврит, английский, идиш и немецкий – увы, это
все, – сказал Арни.– А я знаю только английский, шведский и французский, – отозвался Нильс. – Так что, Ове, придется тебе взять это на себя.
Как и большинство европейцев, закончивших колледж, они считали само собой разумеющимся, что человек должен знать, по крайней мере, один язык, кроме родного. Жители Скандинавии, как правило, знали два-три иностранных языка. В конце концов они пришли к выводу, что космонавты говорят на каком-нибудь языке, который они смогут понять.
За их продвижением неустанно следил наземный компьютер, и, когда четыре часа начали подходить к концу, им передали, что пора включать радиовысотомер. Его максимальная дальность составляла сто пятьдесят километров, и они уже вошли в радиус действия.
– Есть слабый сигнал! – взволнованно воскликнул Нильс. – Луна действительно недалеко.
Волнение Нильса было легко объяснить. После разворота спутник Земли исчез из поля зрения и находился где-то под килем.
– Предупреди меня, когда до поверхности останется примерно сотня километров, – сказал Арни. – Я разверну корабль, и мы сможем смотреть через бортовые иллюминаторы.
Сила тяжести внутри космической подлодки стала увеличиваться – они стремительно мчались к Луне, которая все еще оставалась для них невидимой.
– Альтиметр крутится очень быстро. – Голос пилота был профессионально сдержан и не выдавал волнения, которое испытывал Нильс.
– Увеличиваю торможение до двух g, – объявил Арни. – Приготовьтесь.
Их охватило странное ощущение, словно они внезапно стали гораздо тяжелее. Руки опустились, подбородки прижались к груди, кресла под ними затрещали. Стало трудно дышать. Нильс протянул руку к контрольной панели, и ему показалось, что на руке висит тяжелый груз. Он весил сейчас около четырехсот фунтов.
– Скорость спуска уменьшается, – сообщил он. – Скоро до поверхности останется сто километров. Скорость спуска приближается к нулю.
– Я хочу зависнуть на этой высоте, пока мы будем просматривать район поиска, – сказал Арни, испытывая огромное облегчение. Он ощущал, как колотится сердце, с трудом качая кровь при двойной силе тяжести.
Через несколько мгновений он передвинул рычажки. Вес стал уменьшаться, достиг нормального уровня и продолжал становиться все меньше, пока они не почувствовали, что скоро смогут свободно взлететь. Повиснув над поверхностью, они оказались в поле притяжения Луны, составляющего всего одну шестую земного.
– Начинаю поворот, – объявил Арни.
Незакрепленные предметы покатились по палубе и застучали о переборку; все трое вцепились в ручки кресел. В иллюминатор хлынул поток белого сияния.
– Боже милосердный! – прошептал Нильс.
Это была она. Она росла, заполняя небо. До нее оставалось меньше семидесяти миль. Изрытая кратерами, прорезанная полосами ущелий, мертвая и безвоздушная. Чуждая земной жизни. Луна.
– Значит, долетели, – тихо сказал Ове. – Долетели! – выкрикнул он, давая волю эмоциям. – Господь свидетель, мы вышли в космос в этой бочке, и мы добрались до Луны!