Дальгрен

– Последний марш…

Они одолели девять площадок.

– …и мы пришли.

Металлическая дверь заскрежетала по косяку.

Тэк первым шагнул на рубероидную крышу, а он отвернулся от зари цвета облака. Даже такая заря после темноты слепит. От света морщась, он застыл на пороге – одна рука на косяке, другая придерживает рифленую клепаную дверь.

Дым лежал до пояса.

Он распустил лицо, отчаянно моргая.

Крыши за кирпичной балюстрадой уходили в марево шашечками. Вон та прореха – видимо, парк. За ним холм в чешуе домов.

– Господи. – Он посмотрел в другую сторону, сощурился. – Я не понял, что мы так далеко от моста. Я только с него сошел – и тут ты меня окликнул.

Тэк усмехнулся:

– Да нет, ты довольно далеко убрел.

– Я едва-едва вижу… – он встал на цыпочки, – реку. – И опустился на пятки. – Я думал, до нее квартала два. Ну, три.

Усмешка Тэка разрослась смехом.

– Слышь, а сандалию ты где посеял?

– Чего? – Он опустил глаза. – А… Убегал. От собак. – Тоже получилось смешно, и он рассмеялся. – Ну правда. – Поднял ногу, ребром ступни прижал к бедру, поглядел на грязную мозолистую подошву. Ороговевший край с обеих сторон потрескался. Щиколотка, узловатая и впалая, грязно-сера. Пятка, подушечка, свод и запыленные пальцы черны, как ружейное дуло. Он пошевелил пальцами; заскрипел песок. – Кажется, – он поднял голову, сдвинул брови, – дня два назад, – и поставил ногу. – Часа в три. Ночи. Дождь. Ни одной машины. Прилег поспать на чьей-то веранде. А в пять, когда уже светало, пошел стопить. Но дождь не закончился. Я думаю: ну и хер с ним, пойду еще пару часов посплю, машин-то все равно нет. Вернулся – а там этот клятый пес, он под верандой дрых, пока я дрых сверху. А теперь проснулся. И давай лаять. И ломанулся за мной к дороге. Я побежал. Он побежал. Сандалия порвалась, осталась где-то в канаве – я толком и не заметил. Пока бежал, подъезжает синий драндулет – за рулем огромная старуха, плюс ее тощий муж, на заднем сиденье детей битком. Я такой из-под дождя к ним прыг – и мы доехали аж через границу в Луизиану! Они на день в гости к ее другому чаду какому-то намылились, на военную базу. – Он шагнул с порога. – Отличным завтраком меня накормили. – Дверь за ним со скрипом затворилась. – Но, по-моему, я тогда в первый раз заметил, что не помню, как меня зовут. Она спросила, а я не смог ответить… Хотя, кажется, я уже давно не знаю. – И к свету он почти привык. – Не называешь ведь себя по имени с утра до ночи, да? Никто так не делает – разве что тебя окликнут или спросят, как зовут. Людей, которые меня знают, вокруг не было… некоторое время. Сам давно не вспоминал, и как-то оно так… Из головы вылетело. – Он снова посмотрел на ноги – обе грязные, одна перечеркнута ремешками, другая голая. – Да мне все равно. В смысле, могу и без сандалии. Я часто босиком хожу.

– Хиппи, что ль?

Он пожал плечами:

– Если в хипповом городе – тогда да. – И опять оглядел мглистый горизонт. – Ты здесь и ночуешь?

– Пошли. – Тэк отвернулся. Ветер сдвинул одну полу куртки с живота, другую прижал к телу от шеи до бедра. – Вот мой дом.

Прежде здесь, вероятно, была подсобка ремонтников. За недавно законопаченными окнами – бамбуковые занавески. Дверь – в одном месте надорванный толь обнажил посеревшую сосну – приоткрыта.

Они обогнули световой люк. Тэк резко толкнул дверь основанием ладони. (Думал застать кого-то с поличным?..) Дверь откачнулась. Тэк вошел; щелк. Зажегся свет.

– Заходи, будь как дома.

Он тоже перешагнул порог.

– А неплохо тут у тебя!

Нагнувшись, Тэк уставился на потрескивающую керосинку.

– Уютно… вот я точно знаю, что выключил, когда уходил. Однажды приду домой – а тут только груда пепла… правда, в Беллоне для этого и керосинки не надо. – Он выпрямился, покачал головой. – По утрам прохладно. Ладно, пусть горит.

– Книг-то у тебя сколько!

Всю дальнюю стену от пола до потолка закрывал стеллаж, набитый книжками в мягких обложках.

И:

– Это что, КВ-приемник?

– Часть. Остальное за стенкой. Вызывай хоть кого прямо из постели – если б слышно было что-то, кроме статики. Помехи здесь – страх что такое. А может, приемник неисправный. Электричество у меня свое: в задней комнате пара дюжин кислотных аккумуляторов. И бензиновая зарядка.

Он отошел к столу в углу, скинул куртку по золотистому коврику спины и повесил на стенной крюк. (Кепку не снял.) На предплечье – размытый в блонде дракон, на бицепсе – какая-то морская эмблема. На плече вытатуирована, а затем не очень хорошо затерта свастика.

– Ты садись. – Тэк подтянул к себе крутящийся стул из-за стола, развернул, сел. Расставил колени, сунул руки под ремень и поправил там, где гениталии раздули джинсу. – Вон… на кровать.

На половицах – нелепый меховой коврик. Индийское узорчатое покрывало – вроде на тахте. Сев, он сообразил, что там очень тонкий матрас на каком-то шкафчике; короче, просто доска. И все равно жилище уютное.

– У тебя дела чуть получше, чем у ребят в парке.

Тэк ухмыльнулся, снял кепку и уронил на настольный бювар.

– Пожалуй. Правда, это не фокус.

Военная стрижка не вязалась с небритым подбородком.

Не считая кепки, стол был пуст.

На полке над столом – бинокль, логарифмические линейки, циркули и ручки, два карманных калькулятора, лекала и трафареты, цветные механические карандаши, несколько разрезанных и отполированных жеодов, шеренга декоративных кинжалов на подставках, штабель пластмассовых ящиков для мелочей, паяльный пистолет…

– Слышь… – Тэк хлопнул по колену. – Сварю-ка я кофе. И у меня консервированная ветчина есть. Отличная. И хлеб. – Он встал и пошел к двери, тоже занавешенной бежевой щепой. – Ты отдыхай. Не напрягайся. Разденься, приляг, если охота. – Булькающая керосинка у его сапога выманила остаточный блеск из потертой кожи. – Я скоро. Рад, что тебе тут нравится. Мне тоже. – И он нырнул сквозь бамбук.

На стене (он еще не вглядывался) – три полноцветных фотоплаката в ярд высотой.

На одном – какой-то молодой тяжелоатлет, тевтонец, как Тэк, и на нем лишь сапоги и джинсовый жилет; прислонился к мотоциклу, ноги голые, короткопалые руки по швам.

На другом – мускулистый черный: куртка, и кепка, и сапоги в точности как у Тэка – стоял, расставив ноги, на расплывчатом багряном фоне; один кулак на голом бедре, другой упирается в голый бок.

На третьем – смуглый юнец (мексиканец или, может, индеец?), босой и без рубашки, сидел на валуне под синейшим небом, спустив джинсы до колен.

Обнаженные гениталии у всех троих громадны.

И фотографировали их на уровне промежности, отчего гениталии вышли еще больше.

За стенкой зазвенели кастрюли; открылся и закрылся шкафчик.

У изголовья кровати, на тумбочке под лампой на кронштейне, громоздились книги.

Всякое про Ангелов Ада – Томпсон и Рейнольдс с Макклюром [3] ; четыре двухдолларовые книжки в хлипких обложках – «Ангелы на колесах» и «Выходные в Аду: правдивая история Ангелов в изложении Миллисент Брэш» (он прочел первый абзац нечеткого шрифта, потряс головой и отложил книжку). Труд под названием «Мочалка на мотоцикле» – по всей видимости, продолжение (обложка такая же / автор другой) «Мерзавца на мотоцикле». Под ними – «Стихи Рембо» с английским переводом по низу страницы; затем «Избранные письма Китса» в мягкой обложке, затем «Избавление» Дики [4] ; логарифмы и тригонометрические функции в твердом зеленом переплете, вместо закладки – круглая логарифмическая линейка, покрытая белой эмалью. Разнообразная фантастика Расс (нечто под названием «Женский мужчина» [5] ), Желязны и Диша. Последней он взял книжку с лилово-золотой репродукцией Леонор Фини на обложке: «Дурная компания» [6] . Эту он открыл на середине, прочел разворот от начала до конца, закрыл, нахмурился и отодвинул бамбуковую занавеску.

3

Имеются в виду «Ангелы Ада» (Hell’s Angels: The Strange and Terrible Saga of the Outlaw Motorcycle Gangs, 1966), документальный роман американского писателя и журналиста Хантера С. Томпсона (1937–2005), который сами Ангелы Ада высоко ценили, и Freewheelin Frank, Secretary of the Angels; As Told to Michael McClure by Frank Reynolds (1967) – документальный роман американского поэта-битника, писателя и драматурга Майкла Макклюра (1932–2020), написанный совместно с секретарем сан-францисского мотоклуба Ангелов Фрэнком Рейнольдсом.

4

«Избавление» (Deliverance, 1970) – бестселлер американского писателя Джеймса Дики, роман о временном одичании цивилизованных горожан, попавших в глушь, в 1972 г. экранизированный Джоном Бурменом.

5

«Женский мужчина» (The Female Man, 1970) – сатирическая утопия американской писательницы-фантастки и радикальной феминистки Джоанны Расс (1937–2011).

6

«Дурная компания» (Evil Companions, 1968) – эротический роман американского поэта Майкла Перкинса (р. 1942), к которому в 1992 г. Сэмюел Дилэни написал предисловие; на обложке первого издания была репродукция работы аргентино-французской художницы-сюрреалистки Леонор Фини (1907–1996) «Безусловная любовь» (L’amour sans condition, 1958) не в оригинальной гамме. Главный герой романа не имеет имени.

– Видал такое в домах? – Тэк локтем постучал по серому шкафчику. – Это микроволновая печь. Шикарная штука. Можно целый ростбиф поджарить минут за десять или двадцать. Стоит шестьсот долларов. Ну, так было написано на ценнике в магазине, откуда я ее спер. Только я не люблю ее включать, она электричество жрет как не в себя. Но как-нибудь закачу ужин персон на тридцать-сорок. Прямо на крыше. Для всех моих городских друзей. Они как увидят, что эта фиговина умеет, – закачаются. – И он вернулся к стряпне.

На двух конфорках трехконфорочной походной плитки бледное пламя сухого спирта лизало эмалированный кофейник и железную сковороду. В глубине на столешнице выстроились галлоны вина, белого и красного, дюжина бутылок виски, ликеров и бренди.

– У меня тут как бы мастерская. – В мохнатой плоти спины шевельнулись мускулы. – Торчу здесь не меньше, пожалуй, чем в той комнате.

Здесь тоже книжный стеллаж; и тоже радиодетали; верстак, зашлакованный припоем, заваленный вермишелью проводов, обломками перфорированных плит, в которых торчали десятки крохотных разноцветных транзисторов, резисторов и конденсаторов; несколько разобранных аппаратных блоков. Кучу места занимает одинокое мягкое кресло – на подлокотниках сквозь вытертую ткань торчит набивка. Над жестяной раковиной окно – бамбук разведен в стороны. (На подоконнике банка замазки, а в ней торчит кухонный нож; стекла без единого пятнышка, не считая замазочных отпечатков пальцев тут и там.) Снаружи на веревке – две пары джинсов и стая носков.