Дальний поход
Шрифт:
Пономарь же зашагал к дальнему ельнику, позвать остальных.
– Ну, как там Силантий? – поинтересовались казаки.
Афоня пожал плечами:
– Вроде и, спаси Господи, ничего себе. Лихоманка прошла, а вот нога… Енко сказал – чтоб срослось, время нужно.
– Знамо дело, время, – возвращаясь к костру, Ондрейко Ус чуть поотстал, подхватил за локоток Афоню и тихо спросил: – А что колдун-то? Мы-то ему зачем понадобились? Что супротив своих с нами задружиться решил?
– Не свои они ему – недруги, – так же тихо пояснил юноша. – Сказывал, казнити за что-то хотели, насилу убег. А
– Зачем? – проснувшись ближе к ночи, Енко Малныче обвел насмешливым взглядом новых своих сотоварищей. – Знаю я, где ваше селение. И знаю, что вы домой вернуться хотите. Я – тоже. Надоело уже в тайге да тундре мошку кормить. С тобой, друг мой… – колдун весело посмотрел на Афоню, – я тоже пройду. Вместе мы с оберегами сладим!
– С какими еще оберегами? – насторожился пономарь.
– С теми, что от меня поставлены, да заговорены на драконьей крови. Я один заклятье то разрушить не сумею, а вот с тобой… с тобой попробую!
Афоня быстро перекрестился и скривился:
– Окстись, окстись, языческая душа! Что я тебе, кудесник, что ли?
– Кудесник не кудесник, – хитро прищурился Енко, – однако с Хабчо-минрена управился. Как ты сказал – «силою животворящего креста». Крест, да – так ведь твой оберег называется?
– Тьфу ты… спаси Господи.
– Что? – нетерпеливо переспросил Ондрейко Усов. – Что он говорит-то? Крест зачем поминает?
– Вместе с нами хочет идти, – пономарь обернулся к своим: – Говорит – по пути, мол.
– А что… дорогу он, мыслю, ведает, – вступил в разговор кормщик. – От всякой нечисти колдовской упасти сможет. Если со своими разругался – чего ж нам ему не помочь… не использовать? Путь-то не близкий.
– А если он нас погубити похощет? – Семка Короед опасливо покосился на колдуна. – Что тогда?
Огнев расслабленно отмахнулся:
– Хотел бы – давно б погубил. Если колдун добрый. А если плохой – так тем более его бояться нечего! Не, казаки, ежели он дорожку ведает – так с ним и пойдем. Мое слово.
– Я тоже соглашуся, – поддержал Ондрейко. – А ты, Афонасий, что молчишь?
– Думаю… – пономарь покусал губу. – Думаю, ежели что – мы втроем с ним уж как-нибудь управимся. Да и, коли б колдун плохое задумал, давно б уж сладил.
– А Силантий! – приподнявшись, неожиданно воскликнул Короед. – Он-то как пойдет?
Афоня негромко расхохотался:
– На яйцеголовом драконе верхом поскачет! Колдун разрешит… верно, друже любезный Енко?
– Да, да, можно, – заулыбался колдун. – Ноляко – конь справный.
– Не дай бог, такой конь к ночи кому привидится!
Казаки посмеялись и, с большой охотою выслушав рассказ Енко Малныче о своей прошлой жизни, полегли спать. А наутро… Наутро их разбудил Силантий. На ноги, конечно, не вставал, но крикнул зычно:
– Ушица-то у вас осталась, други, аль что? А то что-то жрать охота.
С удовольствием дохлебав вчерашнюю уху, старшой сдержанно поблагодарил Енко за избавление от лихоманки и прочую лекарскую помощь, однако идти в острог наотрез отказался.
– Вы ведь все одно, парни, вернетеся. Новым-то стругам все одно здесь плыть. Тут я б вас и подождал, постерег бы затонувшие струги… если б кто со мной остался еще.
Семка
немедленно подскочил к Силантию ближе:– Я остаться готов! Чего туда-сюда шастать?
На том, совет собрав, и порешили, оставив Семку с Силантием здесь, при стругах. Дружески настроенный к ватажникам колдун, не поленясь, поставил в трех местах обереги от менквов, заговорил кожаные облатки на змеиную кровь.
– Ну, все, – стыдясь, перевел Афоня. – Грит, теперь ни один людоед сюда не сунется.
– А ящерицы рогатые?
– А те скоро от холода сдохнут.
– Вот так славно! Туда им и дорога. – Силантий расхохотался в усы. – А вам – доброго пути, парни.
Глава IV
Лето 1584 г. П-ов Ямал
Сердце дракона
Лежа на широкой, устланной мягкими шкурами, лавке, Иван смотрел на хлопотавшую у очага жену. Стройная, с чуть наметившимся животиком – осенью должна была родить – Настя, усевшись на скамейку перед столом, деловито перебирала остатки проса. Как и все прочие, когда-то взятые с собой, припасы, крупы уже почти совсем кончились, а те, что еще оставались – рожь да овес, – пустили на посадку, устроив близ острога небольшое поле. Пахали да боронили на себе, лошадок-то не было, казаки все усмехались – хорошо б, мол, запрячь в борону да плуг какого-нибудь трехрога! То-то было бы зрелище – этакое-то страхолюдное чудовище, да мирно земельку пашет.
– С этого урожая надо поменьше на еду, да больше на посадку оставить, – неожиданно обернувшись, Настя улыбнулась мужу. – Вижу, вижу уже, что не спишь.
– Ах, люба… – поднявшись на ноги, атаман подошел к супруге, погладил по распущенным волосам, наклонился, заглянул в золотисто-карие очи.
Теплая ладонь его, скользнув по тонкой Настиной шее, опустилась, забралась под рубашку ниже, ощутив приятную упругость груди…
– Ой… – Настя улыбнулась, в глазах ее промелькнули лукавые искорки… тут же укрывшиеся под густой сенью длинных и пушистых ресниц.
– Люба моя, люба…
Иван поцеловал супружницу в губы, крепко и долго, чувствуя, как охватившее его желание тут же передалось и Насте, сделав затянувшийся поцелуй горячим и томным, как первая брачная ночь.
– Осторожно! – негромко напомнила юная женщина, когда атаман после жарких объятий стащил с нее рубаху, да на миг отпрянул, любуясь восхитительным трепетно-нежным телом, освещенным через узкое окно первыми лучами утреннего солнца.
Впрочем, оно сейчас и не заходило, солнце-то… разве что другое, колдовское, светило на ночь притухало, становясь сумрачно-серебристой луною.
– Ты – как луна…
Иван ласково обхватил супругу за талию, погладил живот…
– Нет! Как солнце!
– Осторожно! – снова повторила Настя.
Коричневато-розовые соски ее напряглись, сделавшись твердыми; погладив грудь, атаман ощутил между пальцами эту дразнящую упругость, провел рукой, поцеловал жену в губы и не в силах больше сдерживаться прошептал:
– Повернись, люба…
И вот уже застонали оба, поначалу – едва слышно, а потом все громче и громче, и души их слились, как и тела, уносясь куда-то высоко в небо, страну вечного блаженства и томной любовной неги…