Дальний свет

— Так ты… Хотел что-то сказать? — наконец поинтересовалась она.

Феликс попробовал было, но понял, что слова разбежались. Что их просто и нет уже.

— У тебя есть что-нибудь выпить?

Китти слегка удивлённо подняла брови:

— Всё совсем плохо?

Феликс не ответил. Китти легко поднялась и вышла.

— У меня… — раздался её голос с кухни. — Кажется, ничего нет. А, есть такая штука, — она появилась в дверях, держа зеленоватую бутылку.

— Что это?

— Nolle. Вроде мятного абсента. Жуткая гадость.

Она наполнила два матовых стакана из толстого стекла, один передала Феликсу, а со вторым села обратно на диван.

Феликс отпил было, но закашлялся после первого глотка.

— Я же сказала, жуткая гадость, — без интонаций проговорила Китти. Сама она просто сидела, держа стакан в руках и глядя в стену перед собой.

— Ладно, — Феликс поставил стакан на пол. — Можно и так.

Он подождал ещё с минуту, собираясь с мыслями.

— Лаванда не хочет меня принимать — тут ты, кажется, выиграла, — он невесело усмехнулся. — Пробовал через Гречаева, ещё по-разному… Всё глухо. Кому какое дело.

— Дела нет никому, — нечётким эхом отозвалась Китти. — Всё, что в нас было для них… полезного, мы уже сделали. И этот мир… уже не наш. В нас он не нуждается.

— Про мир я тоже думал, — Феликс небрежно кивнул. — Вот по промзонам шёл и думал: может, надо было после школы в рабочие идти, на завод. Чем-то ведь даже проще: ни о чём таком не думаешь, вечером пришёл с работы, пожрал, включил телик… Ещё один день. А вот сейчас, знаешь, вроде бы всё уже нормально — но я-то чувствую, что что-то не так. Помнишь, как тогда — когда только пришла Нонине?

Китти не ответила.

— Нет, Лаванда, конечно, хорошая и правильная девочка, — он вновь усмехнулся. — Но… что у неё в голове — я не знаю. Что-то очень своё. Гречаев вот говорил, что она вещь в себе. Правильно, в общем, говорил. А мне почему-то кажется, что если б она могла обустроить собственный идеальный мир… нас бы в нём не было.

(«И знаешь, мне страшно», — хотел сказать он, но в последний момент раздумал. Этого он не скажет даже Китти).

Она по-прежнему молчала.

— Не, я понимаю, что сейчас даже протестовать не имею права, — тихо рассмеялся Феликс. — Что я сам её и привёл… я лично, да. Был не прав, ошибался, — он перевёл взгляд на Китти. — Ну что ты молчишь?

Она повернула голову:

— Прости, ты что-то говорил?

Нет, судя по её выражению, это не было никаким приёмом: она действительно не слышала. Только сейчас, взглянув на неё пристальнее, Феликс понял, что она тоже далеко не в лучшем состоянии. Бледность-то ладно, а вот кругов под глазами у неё раньше не водилось. Равно как и манеры то и дело прерываться посреди предложения.

— Ты сама-то как? — спросил он.

— Ничего, просто бессонница. Ты что-то говорил про Лаванду?

— Я говорил, что не знаю, чем это кончится и куда она нас всех заведёт.

Китти качнула головой:

— Лаванда не одна…

— Конечно, там много наших, — неохотно согласился Феликс. — Вот странное дело: вроде бы давно знаком с этими людьми, могу рассказать о каждом… А теперь кажется иногда, что и не знал их вовсе.

— Может, и не знал.

— Так… — он тут же уловил зыбкую недоговорку в её тоне. — Тебе что-то известно? Да?

— Может быть…

— Так рассказывай, — Феликс жадно уставился на неё во все глаза.

— Зачем?

— Что значит «зачем». Если что-то не так с теми людьми, это надо знать сейчас.

— Чтобы что? — самые краешки её губ изогнулись. — Ещё раз устроить революцию?

— А что, считаешь, не вариант?

— Смотря для чего, — Китти пожала плечами. — Если для красивого и пафосного финала… То может и прокатить.

— Хочешь сказать, на штурм я шёл для этого? — фыркнул Феликс.

— А хочешь сказать, это не так?

Несколько мгновений она смотрела на него серьёзно, затем отвернулась. Заговорила:

— Хорошо, ответь мне на один вопрос. Ты действительно хочешь поменять что-то к лучшему? Что-то конкретное, чтоб потом жить с этим? Или ты просто как всегда против?

Феликс замолчал ненадолго.

— Да, хочу, — проговорил он наконец тихо, понимая в этот момент, что говорит правду. — Да, действительно хочу.

— Хорошо, — Китти встала, оправила чёрный жакет. — Я тебе покажу. Только учти, за это убивают. Без шуток.

12

Он увидел её в телевизоре. Она вела эту мерзкую передачку, где раньше нёс чушь один из прихвостней Нонине. Что там с ним, авария была на днях? Быстро же вписалась. Просто мигом.

Через пять минут — пришлось выйти покурить, чтоб не сделать чего-нибудь другого — Феликс понял, что даже не удивлён. Кто такая, в конце концов, Китти Башева? Вечно подстраивающаяся квази-личность, универсальная единица любой системы. За её картонной улыбкой и лаковым глянцем нет ничего — ни единого чувства, ни одного истинного порыва. Только фальшь и вечная мимикрия.

Так что вполне закономерный итог. Разве не понятно было всегда, что они могут быть только врагами?

Вообще за такое убивать надо, — подумал Феликс, но тут же отмёл эту мысль. Сам не зная, почему именно.

Нет, давайте иначе. Не было никогда никакой Китти. Ему просто привиделось — иллюзия. А от иллюзий надо избавляться.

Решиться было проще, чем сделать. Ничего, это пройдёт — он знал. Трудно только вначале, как при любом расставании — нестерпимо трудно, но это проходит. Надо только переждать, а дальше, через месяц… два, наверно, можно будет уже не вспоминать.

Да, наверно, он сможет не вспоминать.

Остаток вечера и почти всю ночь он погружённо и ожесточённо писал статью. Следующим же вечером бесцельно бродил по городу: не хотелось никого видеть, разговаривать о чём-то хоть с кем-то знакомым.

Абсолютно вымотавшись, он медленно брёл обратно и был уже довольно близко от дома, когда из подворотни его окликнули:

— Феликс.

Очень тихо, но голос он узнал.

— А, ты? — он в секунду подошёл, порывисто, не понимая в точности, чего ему хочется больше: придушить её здесь же, на месте, или наоборот, спровоцировать на ответные меры (хотя бы не придётся больше гасить в памяти ненужные образы). — Следишь за мной?

Китти кивнула:

— Поговорить надо.

Он помолчал, смеряя её взглядом, затем гордо вскинул голову и внятно и отчётливо произнёс: