Дальняя Заграница, или Записки Старого Профессора

– А кто же это написал-то? Смотрю на обложку, так это я же и написал! Ай да Виктор, ай да… – Профессор покосился на детей и продолжил: – молодец! И становится так хорошо на душе, и во всех органах появляется какая-то приятная расслабленность. И это ощущение даже более сильное, чем после двух бокалов вина! Хотите, я вам расскажу, как я свою первую книгу написал?

– Конечно! – воскликнула Дамочка, собиравшая материал для своего будущего литературного шедевра.

(Профессор рассказывает)

Свою первую научную книгу я написал в соавторстве со своими коллегами из университета в Москве в конце семидесятых прошлого века.

– Как вам это нравится? Я же динозавр, – усмехнулся Профессор.

Иногда я в шутку прошу Дандару смахнуть щеточкой пыль веков с моих ушей. Ей очень нравится эта шутка, она просто заливается от смеха и рассказывает ее всем своим подругам.

В то время персональных компьютеров еще не было, и мы принесли в редакцию рукопись почти в буквальном смысле этого слова: она была напечатана на пишущей машинке, а первые правки мы делали стирательной резинкой и шариковой ручкой.

Когда редакция вручила нам гранки (proofs, как сейчас говорят), я обнаружил в нашей работе еще недостатки. В итоге пришлось повторить эту процедуру дважды. На третий раз редактор, старый мудрый еврей, посмотрел на меня с нескрываемой жалостью и сказал:

– Ну что ты, Виктор, так убиваешься из-за простых очепяток? Очепятки были, очепятки есть и очепятки будут! От этого никуда не денешься. Но просвещенный читатель тебя поймет и простит!

И тут я понял простую истину – совершенство надо оставить для гениев, а нам, простым смертным, можно довольствоваться просто хорошим, поскольку даже это порой даётся непосильным трудом.

И этому правилу, которое я позже встречал в разных вариантах (например, лучшее – враг хорошего), я следую всю мою жизнь.

Таланты и поклонники

Как мы уже отметили, Дамочка тоже пописывала время от времени.

– Когда вы меня освободите от всех бытовых вопросов, я наконец-то напишу свой роман, – говорила она иногда мужу и детям.

Потом разбирала игрушки, помогала детям с уроками и готовила ужин. К вечеру сил на работу с книгой уже не оставалось и творческий прорыв переносился на следующий день. Так продолжалось из недели в неделю. Но пару раз ей все же удалось сбежать от семьи на дачу, и она написала несколько рассказов. Их она опубликовала в своем блоге, в котором было уже семь преданных подписчиц – таких же восторженных дам с богатым духовным миром.

Встретив Профессора, Дамочка решила познакомить его со своим творчеством. Буквально на второй же вечер она дала почитать написанные ею рассказы. Один из ее опусов позволим себе здесь воспроизвести.

Сердце мамы (из неопубликованных, к счастью)

Эбони в измождении плюхнулась на мягкий настил из сухой травы и веток. Расползающиеся было по разным углам малыши тут же жадно прильнули к ее соскам и мирно засопели. Под ложечкой засосало, в глубине впалого живота булькало пустотой, но жажды больше не было – огромная лужа, оставшаяся после ливня, спасла черную красавицу джунглей от мучительной сухости в горле.

Впрочем, сегодня Эбони сложно было назвать красавицей. При ярком свете луны из воды на нее смотрело измученное тощее существо с отвисшей грудью, проплешинами по всей в былые времена лоснящейся роскошью и черной смолью шерсти. В глазах уже не было того сводящего с ума всех животных в округе холодного изумрудно-зеленого мерцания. Нюх черной пантеры притупился за эти бесконечные дни кормления, только малыши и их сладковатый запах днем и ночью стояли в ее ноздрях, не давая отвлекаться от главной задачи – выкормить и поднять на ноги потомство.

Блэк, ее любимый, уже две недели отсутствовал, до этого он исправно таскал ей разную добычу для подкрепления.

– Что-то случилось…

Страх неизвестности, голода и смерти – доселе незнакомое чувство сковало бесстрашную и сильную Эбони своей обнаженной правдой и очевидностью.

Неожиданно ее накрыла волна мужества и решительности. Надо собраться с силами и пойти самой на охоту. Стояла глубокая ночь, ее любимое для выслеживания добычи время. Еще совсем недавно в этом ей не было равных. Бесшумно подкрадываясь к беспечно дремавшей добыче – обезьяне, антилопе или зебре, – Эбони молниеносно кидалась на шею и душила ее. А затем неспешно лакомилась сочным мясом.

Магия ее внутренней силы заключалась в том, что частенько ей не нужно было ничего делать самой и напрягаться. Она обладала загадочной способностью издавать особый запах, услышав который, жертвы сами шли в ее лапы.

Но сейчас и этот навык был утерян.

– Я сильная. Я могу.

Эта мысль придала ей мужества. Грациозно потянувшись, Эбони прошлась вокруг поляны, вспоминая былые ощущения сильного тела, и, убедившись, что сытые детки сладко спят, углубилась в заросли джунглей. Нюх постепенно возвращался, жертва была обнаружена. Несколько мощных прыжков – она почти ухватила свою добычу, дремавшую на краю оврага зебру. Но та вырвалась и убежала, спугнув всю стаю.

Силы снова покинули Эбони. От безысходности и недовольства самой собой Эбони издала громкий и грубый рев, заставивший вздрогнуть остальных обитателей джунглей, оказавшихся неподалеку.

Сегодня не удалось поймать дичь, надо поберечь себя, завтра снова выйду на охоту. Еще одна голодная ночь, но что-то незримо изменилось в Эбони. Чувство материнства и бесконечного умиления от мягких комочков сместилось злостью на свое бессилие. Впервые за многие дни Эбони вылизала себя и с радостью заметила вновь выросший подшерсток на местах проплешин. И вдруг один из ее ненаглядных черных комочков возник в убежище, гордо сжимая полудохлую крысу в зубах.

А вечером, когда Эбони вновь собралась на охоту, послышался хруст веток, и к ее ногам упала тушка антилопы. Наконец-то вернулся с многодневной охоты ее любимый! Он тоже исхудал, бок был разодран, глаз подбит, но зрачки мерцали в темноте огнем властителя ночных джунглей.

– Спасены… – с облегчением вздохнула Эбони, вгрызлась в свежее сочное мясо. И подумала: – Кажется, Блэку пора обучать малышей охоте, а мне – позаботиться о себе.

Подняв глаза на Дамочку, выжидательно комкавшую салфетку на другой стороне стола, Профессор, переместив очки на лоб, ощутил, что неожиданно для себя оказался в щекотливой ситуации, и немного замешкался, подбирая слова. Спохватившись, что пауза затянулась, наконец произнес: