Дама чужого сердца

– В чем дело? – Брови Раисы Федоровны, и без того выгнутые без меры, извернулись, как две дуги. – Соломон?

Тон сказанного предвещал не то что обычную грозу, а, наверное, конец света.

Супруг вздохнул. Но как-то без прежней робости заявил:

– Фаина Эмильевна больна. Инфлюэнца, высокая температура. Прикажешь выбросить ее прочь, одну, без помощи, в гостиничный номер?

– Забавно, – изумилась жена. – Стало быть, мне предложено мириться с пребыванием вашей любовницы в моем доме окончательно. До этого правдами и неправдами мне удавалось ее изгонять, а теперь она тут и вовсе поселилась. Чудесно! Ей-богу, жизнь презабавна. Напишите водевиль, мой друг, из нашей жизни. Ручаюсь, он будет иметь бешеный успех!

И она гордо удалилась.

Фаина слышала из своего убежища все жестокие слова. Она попыталась встать, чтобы бежать прочь, но силы оставили ее. Голова шла кругом. Пот лил ручьем, и она в изнеможении опустилась на влажные простыни. Поспешно вошла горничная. Поправила простыни, положила холодный компресс на голову, но даже в полусознании Фаина узрела едва скрываемую усмешку. Да, она была посмешищем даже для прислуги! Ну, погодите, вот только бы мне встать, уж я тогда, наконец, выведу вас на чистую воду. Заставлю говорить о разводе, вцеплюсь в горло ненавистной твари зубами и буду терзать ее, пока она не отступится от обожаемого Соломона!

Через несколько дней Фаина совершенно оправилась, но из комнаты своей не выходила. Соломон заглянул несколько раз неприлично поспешно, едва переступив порог комнаты, осведомиться о здоровье. Фаина с тоской почувствовала в нем неуверенность и страх. А ведь каким гордым и мужественным казался он ей прежде, какие воинственные речи произносил!

Забегала и Юлия, матери вовсе не боясь, но, не желая громкого и безобразного скандала, оставалась ненадолго. Словом, все в доме указывало на то, что ей, Фаине, тут не место, что ее пожалели, Христа ради, но пора и честь знать.

Поэтому молодая женщина несказанно удивилась и насмерть перепугалась, когда горничная от имени барыни позвала ее отобедать со всеми. Некоторое время она ожидала, что, может, Соломон зайдет и все ей пояснит, подскажет, что делать, что бы это значило. Да только для самого издателя выходка жены оказалась сюрпризом.

Когда уже обед был подан, Раиса Федоровна, обведя столовую взором, заявила лакею:

– Изволь поставить еще один прибор. Полагаю, наша гостья уже поправилась и может отобедать с нами. Не так ли, милый? – последние слова относились к супругу, который, оторопев, теперь не знал, что из данной затеи выйдет. Явно ничего хорошего.

Пребывание в доме злополучной Фаины вместе с законной женой только на первый взгляд могло показаться забавным конфузом, коим он себя и утешал. Мол, все бывает в жизни настоящего героя-любовника. Однако как выйти из данного неловкого положения, сохранив расположение обеих, он не мог придумать, и оставалось только положиться на волю случая. О том, чтобы просто потихоньку вывести любовницу из дома и сделать вид, будто ее и не было, не могло быть и речи. Фаина слишком глубоко проросла в его жизнь, в этот дом, и не могла быть выдворена просто так, как бордельная девица. А и случись подобное, то как же потом привести ее обратно?

Словом, черт знает что такое!

Между тем семья собралась за столом, и в напряженном молчании начался обед. Дверь отворилась, и в столовую вошла Фаина. К удивлению и Соломона, и Раисы, она вошла вовсе не робко, смущенно. А спокойно, как будто и впрямь жила тут на законных правах. Поздоровалась, пожелала всем приятного аппетита и села на свободное место. Напротив хозяйки дома.

Глаза Раисы Федоровны сошлись в узкую щелку. Лакей заскользил за спинами обедающих, раздался стук вилок и ножей, звук разливаемого в бокалы вина. Ни слова. И так почти до конца обеда.

Тарелки опустели, зато желудки наполнились едою, а сердца – напряжением и злостью. За время трапезы в каждой голове пролетели тысячи слов, яростных выражений, ядовитых замечаний. Но каждый боялся начать первым, выжидая действия врага.

– Ну те-с, по-моему, довольно! – Раиса Федоровна пошла в атаку и решительным жестом бросила перед собой салфетку. – Довольно нам изображать из себя порядочных людей, попавших в неловкую ситуацию. Полагаю, что моей доброты и терпения присутствует с избытком. Но это не может длиться бесконечно. Соломон Евсеевич, друг мой, я понимаю, что в жизни такого яркого человека, как вы, любовницы – будем называть вещи своими именами – вещь обыденная. Скажем так, необходимая для полноты чувств, остроты восприятия жизни, стимула творчества.

– Вы всегда, дорогая, необычайно отчетливо понимали многие сложные вещи. За что я вам бесконечно признателен, – последовал сдержанный ответ.

Фаина, и без того бледная после болезни, побелела еще больше. Юлия переводила взор с одного на другого, пытаясь понять, куда дует ветер очередной ссоры.

– Так вот, я продолжу, – Раиса Федоровна наклонила голову, точно у нее и впрямь выросли рога и она готова была ими ударить. – Это ваше увлечение затянулось, перешло все мыслимые временные и человеческие границы. Оно стало столь устойчивым и постоянным, что иным людям, глядящим со стороны, трудно понять, какую истинную роль играет Фаина Эмильевна в нашем, – она еще раз подчеркнула с нажимом, – нашем доме. Может, она уже сделалась законной супругой? Может, вы, мой друг, перешли тайно в магометанство, позволяющее иметь четырех жен?

Ну, наконец-то! Фаина глубоко вздохнула и распрямила спину. Слава богу, карты открыты. Разговор начистоту! Она с надеждой посмотрела на Соломона, ожидая от него тех смелых и громоподобных речей, коими питались ее душа и слух в последние годы.

– Вот что, Раиса Федоровна! К чему этот неуместный и непростой разговор? Наша гостья нездорова. Зачем изводить ее нервы?

– Нет, пусть! – Фаина даже испугалась собственного голоса.

А Раиса Федоровна как будто только и ждала, когда ненавистная соперница издаст хоть один звук.

– Она будет еще больше нездорова, когда поймет, что вы никогда на ней не женитесь! – произнесла Иноземцева с холодным торжеством убийцы. – Что вся ее молодость и красота лягут вот тут, у ваших ног, подобно собачонке на коврике. Но не более того. Разве это благородно, порядочно по отношению к несчастной и неразумной девушке, которой вы совершенно заморочили голову!

– Раиса! – вскричал Соломон. – Ваши слова грубы и… и безосновательны. К тому же не стоит обсуждать все это в присутствии нашей дочери!

– Ничего, ей полезно будет, авось убережет от глупостей и безрассудства в жизни, – засмеялась жена. Но смех ее выглядел натянутым. – И почему же мои слова показались вам безосновательными? Разве вы намерены взять развод со мной и сделать предложение госпоже Перфильевой?

Фаина смотрела прямо в лицо Соломона, не сводя с него огромных, горящих глаз, ожидая заветных слов, которые все разрешат и покончат с ее мучительным состоянием.

– Неуместный разговор, я не намерен теперь это обсуждать сейчас! Как все грубо, неделикатно! Ты же знаешь, – он обратился к жене, – как сложно сейчас с журналом, как у меня всю неделю болит голова! Ах, впрочем, что с вами говорить… – он с деланой досадой вырвал салфетку, которая висела у него под подбородком. Швырнул ее на стол, но промахнулся. Салфетка беззвучно заскользила на пол, по щекам Фаины непроизвольно поползли беззвучные слезы. Она крепилась, чтобы не дать волю чувствам.