Дама Пик
Шрифт:
— Я настаиваю! — в глазах Новосильцева появилось какое-то странное выражение, которое Август никак не мог ухватить.
Что это было? Сожаление? Сочувствие? С чего вдруг? Но, как на грех, думалось ему сейчас плохо, так что возникшую, было, мысль Август благополучно упустил. Слишком был занят своими чувствами, а зря.
— Граф, мне нужна въездная виза, — сразу взял он быка за рога. — Я…
— Увы, Август, — граф смотрел едва ли не с жалостью, но уж точно, что не был равнодушен, — но я не могу вам помочь.
— Что?! — опешил Август, ни разу в жизни не встретивший отказа в такой безделице. — Я…
— Извините, Август, — тяжело вздохнул Новосильцев. — Мне действительно неловко
— Ничего не понимаю… — Август был обескуражен. Такого не могло быть, потому что не могло быть никогда. И тем не менее…
— Это просьба его величества Максимилиана, — с явной неохотой объяснил посол. — Как вы понимаете, Август, я не могу ему отказать. Ее императорское величество, к слову, тоже не сможет.
«Максимилиан? — удивился Август. — Но как он мог узнать, что я захочу поехать в Петербург?!»
Состояние Августа в тот момент было таково, что он был совершенно дезориентирован. Как говорится, затмение нашло. Иначе такую тупость не объяснить. Ведь обычно мысли его не «текли», а «стремительно летели». Логика была холодна и безупречна. При том, что интуиция тоже не дремала. И все-таки, он справился. Пусть и с опозданием и только отчасти, но, в конце концов, натура взяла верх, и Август начал соображать.
— Когда это случилось? — спросил Август.
— Вчера, — лаконично ответил Новосильцев.
— Вот так-так! — Август действительно не знал, что и думать. Что такого могло произойти вчера, что король решил вмешаться в его личные дела? В его планы, о которых вчера не знал и сам Август? Однако, очевидно, одно. Король знал еще вчера, что барон ван Коттен уезжает в Петербург, и тогда же приказал Агате ехать вместе с мужем. Разумеется, это более чем странно, но хотя бы объяснимо. Однако запрет на въезд в Российскую империю — это совсем другое дело. В этом случае, Максимилиан должен был знать не только о том, что баронесса является любовницей Августа, но и о том, какого рода отношения связывают этих двоих.
«Но это невозможно! — возразил себе Август, пытаясь осмыслить случившееся. — Он не мог этого знать! Я сам не знал…»
Получалась какая-то форменная бессмыслица, поскольку в основе действий Максимилиана лежали два совершенно невозможных обстоятельства. Во-первых, должно было случиться нечто настолько из ряда вон выходящее, что король вообще смог и захотел — или скорее наоборот, захотел и смог, — столь грубо, если не сказать оскорбительно вмешаться в личные дела графа де Ламара. А, во-вторых, откуда ему вообще было знать, что Август вознамерится ехать в Россию вслед за своей любовницей? Притом знать об этом заранее и наверняка!
«Чепуха какая-то!»
И в самом деле, чепуха. Такое не утаить. Уж кто-нибудь из приближенных Максимилиана, наверняка, шепнул бы Августу на ушко, что затевается в палаццо Феарина и почему. Но нет. Все было тихо и мирно. Вот разве что Агата… Но Агатой, скорее всего, двигала одна лишь любовь. Она хотела проститься с Августом в их обычной манере, и ей это удалось. Ночь любви, краткое прощание, и все, собственно. Занавес опускается.
— Август… — прервавший его размышления Новосильцев, словно бы колебался, сказать Августу нечто или нет, но, в конце концов, решил, по-видимому, озвучить это таинственное «нечто», которое по-прежнему вызывало у него сомнения.
— Не скрою, я заинтригован, — сказал он наконец. — Не знаю, что и думать, но полагаю, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Вы, как мне кажется, об этом деле так же не осведомлены, что заставляет думать о странном…
Новосильцев помолчал, внимательно глядя Августу в глаза, и продолжил все тем же ровным голосом, каким стал бы рассказывать о рутинных делах.
— Мне,
Август, отчего-то представилась забавная картина. Будто бы вы едете в Прагу к гросгерцогу Рудольфу. И в руках у вас подорожная, выписанная моим старым другом бароном Дризеном… Каково?— Думаете? — нахмурился Август.
— Даже и не знаю, что сказать… Да, и вот еще что, но строго между нами. Позавчера баронесса ван Коттен посещала палаццо Феарина, но подробностей я, разумеется, не знаю.
«Позавчера? — удивился Август. — Отчего же я узнаю об этом только сегодня и не от нее самой, а от третьего лица?»
Ситуация представлялась Августу настолько абсурдной, что он даже рассмеялся…
Алкоголь не брал. Не туманил мозг. Не глушил боль. Голова оставалась ясной, хотя лучше бы ему впасть в забвение, потому что то, что испытывал в эти мгновения Август было попросту нестерпимо. Боль, гнев, ощущение бессилия и одновременно кристальная прозрачность мысли, нежданно-негаданно вернувшаяся к нему в самый неподходящий момент.
Сейчас, стоя с очередной чаркой бренди перед открытым в ночь окном, Август видел прошедший день совсем не так, как воспринимал его, находясь в живом потоке времени. Детали — вот в чем кроется присутствие божества. Иногда подробности кажутся лишними, но это ошибочное мнение. Частности способны дополнить приблизительное знание до полного, незавершенное до целого. Раскрыть подлинный смысл происходящего, связав его с прошлым и проследив в еще не наступившем будущем.
«Я всего лишь хотел видеть ее той женщиной, которая достойна любви! — признал очевидное Август. — Глупец!»
Что ж, любовь великая обманщица, и ложь ее слишком часто любезна сердцу. Другой вопрос, всегда ли нам нужна правда? И если да, то, когда, где, при каких обстоятельствах?
«Я видел лишь то, что она готова была мне показать, или то, что готов был увидеть я сам!» — Август выпил бренди, даже не почувствовав его вкус, и отвернулся от окна.
Он хотел вернуться к столу за новой порцией кальвадоса. Однако, по случаю, взгляд его упал на противоположную стену. Там на темных дубовых панелях висели его дипломы, вставленные в застекленные позолоченные рамки. Патенты лиценциата алхимии и магистра трансцендентных наук, диплом доктора высшей магии и, наконец, патент профессора Королевского университета в Генуе.
«Тщета человеческая, — горько усмехнулся Август, переводя взгляд с одного документа на другой. — Свидетельства тщеславия и дешевой фанаберии…»
После разговора с русским послом настроения идти в университет не было вообще. Тем не менее, положение обязывает: Август как никак профессор и член Коллегиум Гросса, а Большое Собрание Магистров происходит от силы пару раз в году, и никогда по пустякам. Так что причин занять свое место в круглом зале Коллегиума было более, чем достаточно. Однако на этот раз обстоятельства не просто обязывали Августа присутствовать на заседании, они этого настоятельно требовали. По единодушному мнению лиц, прикосновенным к подспудным политическим течениям, избрание Августа Гроссмейстером являлось делом решенным. Но, чтобы быть избранным, следовало для начала принять участие в процедуре, поскольку выборы Гроссмейстера могут быть только очными, и, следовательно, его присутствие в зале Коллегиума в момент голосования попросту обязательно. Поэтому Август — как бы ни был он расстроен и обескуражен — надел черную докторскую мантию, водрузил на голову академическую шапочку и ровно в три часа пополудни появился в зале Коллегиума, чтобы занять там свое именное кресло…