Дама с горгульей

– Нет.

– Что ж. – Поднимаясь, Сокольский взглянул мельком на часы. Сколько времени коту под хвост! – Если что-нибудь вспомните, мой телефон у вас есть. Рад был встрече.

Артем Георгиевич уже был в дверях, когда Гриппа вспомнила одну сценку, которую случайно наблюдала еще до приезда гостей.

– Постойте! – воскликнула девушка, вскакивая с места. – Анжела!

– Она спрашивала о празднике?

– Да. Но не меня. Было это часа за полтора до начала карнавала. Я сидела у себя полуодетая. Стилист Владик убежал за украшениями, мама вышла на минутку отдать какие-то распоряжения и пропала, со мной осталась только Лиза, мамина горничная.

Потом ей кто-то позвонил, она извинилась и вышла. Мне жутко захотелось пить, а все куда-то пропали. Однако Владик запретил мне двигаться, лицо у меня было чем-то намазано, то ли перепелиными какашками, то ли соловьиной мочой.

Увидев выражение лица своего визави, Гриппа рассмеялась.

– Да, да, это ноу-хау нашего Владика. Знаете, иногда лучше не знать, какова цена женской неотразимости, – не очень ловко пошутила девушка. – В общем, все меня бросили. Пить хотелось ужасно, но показываться на глаза людям в таком виде мне не хотелось, и тут я услышала за дверью тихие голоса. Мне показалось, там Лиза, и я решила выглянуть за дверь. Но чтобы не напороться на кого-нибудь другого, едва приоткрыла щелочку и заглянула в нее. В коридоре, недалеко от комнаты Анжелы, действительно была Лиза. И она что-то прятала в тот момент в нагрудный кармашек. А в дверях своих апартаментов стояла Анжела и спрашивала ее громким шепотом: «Ты уверена?» – «Да, хозяйка сто раз при мне об этом говорила, – ответила ей Лиза. И, оглядевшись по сторонам этак воровато, добавила: – Только уж вы не проговоритесь никому, а то меня хозяйка за болтовню живьем поджарит». Мне их секреты были до лампочки, я прикрыла дверь и громко позвала Лизу. Та прибежала, и я послала ее за водой, – закончила рассказ Гриппа.

– Вот лиса! – от досады стукнул кулаком по косяку Сокольский. – Я разговаривал с горничной вчера вечером, как и со всей прислугой. Вела себя, как ангел безвинный. Ну, держись, красавица… – Главный секьюрити с плотоядной ухмылкой покачал головой. – Спасибо, Агриппина Вольдемаровна, за помощь, извините, что отнял ваше время.

Вежливо попрощавшись, Сокольский шагнул за порог.

– Постойте! – на этот раз уже более требовательно и твердо воскликнула Гриппа. – Я поеду с вами.

– Что? – растерялся Артем. – Зачем?

– Вы ничего из Лизы не вытянете, если только не собираетесь применить раскаленный утюг.

– С чего вы взяли?

– Лиза тертый калач. Она работает у моей матери уже три года, и за это время не было ни одного скандала. Девушка не получила ни одного выговора, только похвалы, премии и подарки. А это значит очень многое, можете мне поверить. А до того Лиза работала у госпожи Скумбриевской. Та еще стерва, почище мамочки! Ей бы и святой не угодил, но Лиза умудрялась. К маме горничная перешла, когда мадам Скумбриевская развелась с мужем и вышла замуж за молодого серфингиста где-то в Мексике, а после этого уволила всю прислугу моложе сорока пяти лет. Лиза вам не по зубам, вы ничего из нее не выжмете. Ее не запугать, не запутать, не обмануть.

– Тогда, простите, как вы действовать собираетесь?

– Вы забыли о простом классическом приеме, испокон веков используемом при допросах. Называется он очная ставка, – снисходительно улыбнулась Гриппа. – К тому же я знаю о Лизе достаточно, чтобы мамочка прибила ее в собственном будуаре. Хозяйка – единственный человек, кого Лиза боится по-настоящему.

– Почему? – искренне удивился Артем, вспоминая миниатюрную, хрупкую, немного инфантильную и капризную Елену Сергеевну, которая всегда казалась ему не опаснее кузнечика.

Гриппа усмехнулась.

– Потому, что моя мамуля наделена бурным темпераментом, вспыльчива, обладает буйной фантазией, совершенно не умеет держать себя в руках, временами страдает детским максимализмом, непредсказуема, нелогична, ей наплевать на доказательства, объяснения и слезы. Она безжалостна к представительницам своего пола и всех их, без исключения, считает законченными, завистливыми, жадными стервами, мечтающими занять ее место. Мама в порыве страсти может схватиться и за утюг. А ее хрупкость – чистой воды иллюзия. При желании она и вас на обе лопатки положит, причем раньше, чем вы моргнуть успеете.

– А вы не преувеличиваете? – с некоторым испугом спросил Сокольский.

– Извините, Артем Георгиевич, но иногда мужчины поразительно слепы. Наверное, поэтому они чаще бывают счастливы в браке, чем женщины, – с какой-то поразительной, прямо-таки столетней мудростью во взгляде проговорила Гриппа, смотря на собеседника с сожалением.

Артем стоял молча. Впервые в жизни он видел девушку по-настоящему. Видел не странноватую, немного жалкую дочку босса, которую все считали почти юродивой, а умную, уверенную в себе молодую женщину, довольно симпатичную и, кажется, совершенно не заносчивую. Теперь ему казалось, что законченными дурами были те расфуфыренные пустоголовые красотки, которых, кроме нарядов и вечеринок, ничто в жизни не волновало, и которые насмешливо поджимали губки при виде Гриппы. И нечего удивляться, что она постоянно молчит в обществе. А о чем, собственно, ей с ними разговаривать?

– Так во сколько мы с вами встретимся? – вырвала мужчину из размышлений Гриппа. – Я сегодня освобожусь в пять – в полшестого. Значит, у родителей смогу быть около шести.

– Думаю, нам лучше приехать вместе. Давайте я заеду за вами в половине шестого.

– А моя машина?

– Могу потом подвезти вас обратно к университету. Или, если хотите, заберу вас из дома. Вы ведь, кажется, живете здесь неподалеку?

– Да. Точно, так будет лучше. Сейчас я напишу адрес. Как подъедете, позвоните.

Глава 6

Сокольский уехал.

День пошел своим чередом. Гриппа провела два семинара, пообедала в университетском кафе, поработала в библиотеке.

Время к концу дня вдруг стало тянуться на удивление медленно, события, как в замедленной съемке, еле-еле сменяли друг друга, а вот нервное напряжение росло с каждой минутой. Гриппа уже сто раз пожалела, что навязалась Сокольскому в помощницы. Тогда она искренне хотела помочь ему, но вот теперь в голову лезли всякие глупые, не связанные с расследованием мысли. А вдруг она не справится? Или скажет какую-нибудь глупость? Сделает что-то не то и все испортит? Зачем она вообще в это ввязалась? Теперь вот к родителям надо ехать. Так все было хорошо, а тут этот Сокольский…

В четыре часа Гриппа не выдержала, отменила встречу с научным руководителем и, сославшись на головную боль, унеслась домой.

Там легче не стало. До встречи оставалось еще больше часа, и девушка бессмысленно блуждала по своей маленькой квартирке, пока ее впервые в жизни не посетила мысль: а не привести ли себя в порядок?

Мысль была свежая, не рядовая. И Гриппа, быстренько приняв душ, заглянула в зеркальный шкафчик, который стараниями матери был битком набит косметикой, которой она, в общем-то, и не пользовалась. Максимум, что употребляла, это крем, тушь и иногда помаду. Теперь ей вдруг захотелось чего-то большего.

«Просто мне нечем себя занять», – убеждала себя Агриппина, чтобы не было так унизительно и стыдно самой себя.

Она порылась среди баночек и тюбиков и отыскала маску. Та была японской и явно очень дорогой, пахла вкусно, и Гриппа решилась. Густо намазала лицо ярко-зеленой субстанцией и задумалась о другой немаловажной вещи: о гардеробе.

Что будет уместнее надеть в этом случае? В нормальном состоянии Гриппа бы вовсе не стала переодеваться, но сегодня на нее нахлынуло желание поэкспериментировать. Она смело распахнула дверцы огромного, чуть не на половину комнаты шкафа. Скромный уголок в нем занимали «ее» вещи, те, которые Гриппа сама покупала и с удовольствием носила. Остальное пространство было захвачено дизайнерской одеждой, которую повесила сюда опять же мама. Девушка решительно сжала губы и выхватила наугад несколько вешалок. Выглядели вещи не так уж и пугающе. Черный брючный костюм от Шанель, синее платье от Гуччи, костюмчик от Гермес. Порывшись еще полчаса и ужасно вымотавшись, Агриппина остановилась на трикотажном платье от Гермес и высоких, за колено, сапогах от Шанель, которые кажется, называются ботфортами. К ним отыскала симпатичную сумочку и подходящую бижутерию. А в качестве верхней одежды выбрала длинное пальтишко из мягкого материала, вероятно, кашемировое, бог знает от кого. Вещи оказались удобными и неброскими. Может, зря она отказывалась их носить и демонстративно ходила в чем-то попроще, не брендовом?