Дама с рубинами

Несмотря на это, Лампрехт поехал в сад. Грета, услышала близкое фырканье Люцифера – папа, должно быть, скакал во весь опор, – потом увидела и самого всадника. Он объехал вокруг павильона, с лошади ему был виден весь небольшой сад с его лужайками и группами кленов и акаций.

– Грета! – кричал он во все темные уголки. Всякий бы понял, что в этом крике выражался только страх отца, боящегося за своего ребенка, но для маленькой девочки, неподвижно притаившейся в кустах и с безумным испугом следившей за всеми движениями всадника, это был только голос человека, который, склонившись над нею в темном коридоре, собирался то ли задушить, то ли растоптать ее.

Лампрехт повернул лошадь и выехал из сада. Кто-то прошел тяжелой походкой по двору, чтобы отворить ему ворота; вероятно, это был работник фактора. Господин Лампрехт говорил с ним таким тихим, слабым голосом, точно у него пересохло в горле. Он спросил, скоро ли вернется тесть, и человек отвечал, что старый барин редко возвращается с вечеринок раньше двух часов ночи. Что они говорили еще, нельзя было расслышать. Лампрехт выехал за ворота, и работник, казалось, его провожал; но он поехал назад в город не по шоссе, а по полевой дорожке.

Маленькая беглянка опять осталась одна. Когда ее душевное оцепенение стало проходить, она почувствовала, как больно сжимали ее тело колючие ветки, как вода проникает сквозь тонкую ткань ее башмачков и комары жадно кусают лицо и голые руки. Маргарита задрожала от ужаса, ей показалось, что все шевелится вокруг нее и под ее ногами. Собрав все свои силы, она стала продираться сквозь дикий кустарник, пока, наконец, последние крепкие побеги не выпустили ее, с шумом и треском сомкнувшись за ее спиной.

На небе одна за другой загорались звезды, но сидевшая, вжавшись в угол двери, девочка не замечала этого. Когда она поднимала отяжелевшие веки, то видела только, как мрак, все больше окутывая пруд, поглощал последние отблески воды, как темнели лужайки под деревьями, слышала звуки пробуждающейся ночной жизни: кричали сычи и с чердака павильона почти бесшумно, воровски слетали летучие мыши. Как сквозь сон доносился до нее иногда лай собак в деревне, да башенные часы пробили еще две четверти. Много таких четвертей будут бить часы, пока не наступит два часа. Как страшно!

Она опять закрыла глаза и вообразила себя дома, в спальне. Окна выходили на тихий двор, и в комнату проникал плеск фонтана, убаюкивая обоих детей. Она лежала в белой мягкой постельке, а тетя Софи, пока она не заснет, обвевала ее горящее лицо и искусанные руки.

Да, заснуть и спать дома – вот чего она хотела. Она вскочила как от толчка при этой мысли и побежала, спотыкаясь, через двор на полевую дорогу. Выйдя за ворота, она перестала отсчитывать с тоской каждые четверть часа, даже не слышала боя часов, не думала о том, как далеко ей идти, перед ней была только одна цель – большая прохладная комната, где она, наконец, приклонит свою пылающую голову и услышит добрый голос тети Софи.

О том, что будет потом, на другой день, она уже не думала.

И окоченевшие ножки разошлись на бегу. Она побежала скорее, миновав деревню.

Наконец она достигла города. Во многих домах, мимо которых она проходила, уже едва волоча ноги, горел свет.

Но все было заперто, безмолвно, и только гулкие шаги усталого ребенка раздавались по мостику через речку. Она вошла уже под свод ворот пакгауза, и тут ее ждал новый удар – они были заперты тяжелым замком, который висел так высоко, что детская рука не могла его достать. В висках застучало, и только прохлада протекавшей вблизи речки немного оживила ее и не дала совершенно потерять сознание.

Вдруг она услышала чьи-то твердые шаги на улице, и через несколько минут к воротам пакгауза подошел человек. На звездном небе ясно обрисовывались очертания его фигуры, и маленькая Маргарита узнала господина Ленца, жившего в пакгаузе, которого она любила за то, что он часто шутил с нею, когда она играла во дворе, и ласково проводил рукой по ее волосам, когда она приветливо ему кланялась.

– Впустите меня тоже! – хриплым голоском проговорила она, когда он отпер ворота и хотел пройти.

Он обернулся.

– Кто тут?

– Я, Грета!

– Как, хозяйская дочь? Боже, малютка, как ты сюда попала?

Не отвечая, она старалась ухватиться за руку, которую он протянул, чтобы помочь ей встать, но не могла подняться, тогда он взял ее на руки и внес в глубокое отверстие ворот.

Глава шестая

Там была полная темнота. Ленц ощупью шел со своей ношей, пока, наконец, не наткнулся на дверь, она бесшумно отворилась – и на них с крутой лестницы полился поток света.

– Это ты, Эрнст? – раздался сверху полный беспокойства голос.

– Да, я, собственной персоной, благодарение Богу, совершенно жив и здоров, Ганнхен! Здравствуй, моя дорогая!

Говоря это, Ленц показался из-за перил, и стоявшая наверху с лампой, в руках госпожа Ленц отпрянула назад.

– Посмотри-ка, что я тебе принес, Ганнхен, подобрал это у ворот, – проговорил он, останавливаясь на верхней ступеньке, смеясь, и вместе с тем обескуражено.

Госпожа Ленц поспешно поставила лампу на стол в передней.

– Дай мне дитя, Эрнст! – сказала она, озабоченно и торопливо протянув руки к малышке. – Ты так устал, бедняжка, а Гретхен надо сейчас же отнести домой, ее давно ищут. Боже, какая суматоха в большом доме! Все бегают как безумные, а вопли старой Бэрбэ были слышны даже здесь.

– Поди, ко мне, мой ангел! – ласково уговаривала она девочку. – Я отнесу тебя домой.

– Нет, нет! – испуганно отказывалась та, еще крепче прижимаясь к старику. Если все бегали дома как безумные, значит, бабушка была внизу, и как все ни путалось в бедной головке малютки, но прием, который ей окажет старая дама, представлялся ей совершенно ясно. – Я не хочу домой! – повторила она, тяжело дыша. – Пусть тетя Софи придет сюда.

– Хорошо, хорошо, душечка! Мы позовем тетю Софи, – успокаивал ее Ленц.

– Как хочешь, моя крошка, – подтвердила его жена, с беспокойством прислушиваясь к хриплому, задыхающемуся голосу девочки и испытующе вглядываясь в ее изменившееся личико. Потом, молча, взяв лампу, отворила дверь в комнаты.

– Бланка там, на галерее, – сказала жена в ответ на вопросительный взгляд, которым муж обвел комнату. – Она причесывала волосы на ночь, когда с парадного двора пришел кучер, спрашивая, не видели ли мы Гретхен. Но, боже мой, дитя, что это с твоими ногами? – воскликнула вдруг госпожа Ленц, прервав свой рассказ, когда взгляд ее упал на покрытые тиной башмачки и пятна грязи, резко выступавшие при свете лампы на светлом платье девочки. Поспешно ощупала она подол разорванной юбочки, насквозь пропитанной болотной водой.