Дамочка с фантазией

Но ощущение его пристального взгляда меня не оставляет. Может быть, похрапеть немножко, чтобы добавить правдоподобия в ситуацию? Хотя храпеть надо было, пока на спине лежала, на боку-то люди вряд ли храпят. Ладно, просто буду лежать тихо-тихо, авось этот тип поверит, что я просто так повернулась, для удобства.

Как медленно тянется время! Помнится, в вагоне я делила секунду на доли. Жуткое ощущение! Именно тогда усатый железнодорожник заглянул в купе, понял, что я очнулась, и принялся меня караулить, чтобы пресечь попытку к бегству. И пресек, что характерно. Весьма радикально пресек!

А что, интересно, сделает этот сторож, если заподозрит, что я не сплю и не валяюсь в бессознанке? Наверное, просто свяжет, чтобы лежала как бревнышко и послушно ждала неведомого Долохова.

Да кто он такой, черт бы его побрал? Ему-то чего от меня надо?!

А что надо было железнодорожнику? Кстати, может, его фамилия и есть Долохов?

Наверняка! Значит, он меня нашел там, куда выбросил, и держит теперь взаперти.

Почему? Чем я ему опасна? За что он хочет свалить на меня убийство того человека в купе?

Я с трудом удерживаю дрожь ужаса, которая так и рвется изнутри. Мысли пугают, будоражат меня, мучают. Я больше не могу сдерживать страх! Еще мгновение – и…

– Девушка? – раздается рядом осторожный шепот. – Вы спите?

Подавляю совершенно кретинское желание ответить «да». Лежу и соплю в две дырочки, изо всех сил стараясь делать это как можно более ровно и спокойно.

– Девушка, вы меня слышите?

«Нет!» – почти срывается с моих губ. Но я играю в старую детскую игру: «Да» и «нет» не говорите, черное с белым не берите!» Молчу. Молчу и вслушиваюсь в каждый звук. И напряженным слухом различаю наконец легкий шелест шагов, отдаляющихся от дивана – или на чем я там лежу. Потом какую-то возню – видимо, в прихожей. Осторожное пощелкиванье замков. Стук двери. Снова щелканье замков. И наконец – тишина!

Кажется, он ушел и караул снят!

Однако я не вскакиваю, радуясь свободе, а лежу, как лежала, подозревая подвох. Сама не знаю, что меня насторожило. Видимо, за эту безумную ночь чувства так обострились, что я слышу не только ушами, а всем существом: я по-прежнему не одна в квартире! Лежу и лежу, внимая каждому трепетанию воздуха. И мое терпение наконец-то вознаграждено! Я снова слышу удаляющиеся шаги, снова хлопает дверь – теперь уже громче, откровенней, и замки поворачиваются порезвей. И вот теперь в комнате воцаряется тишина одиночества.

Ай да ну! Ай да хитер оказался мой сторож. Только я его все же перехитрила. «Ты хитер, а я хитрей, и кусаюсь я больней». Не помню, что это, откуда, какой-то стишок из детства. Но я его перехитрила, факт! Осталось только «укусить больней» – то есть сбежать.

Вскакиваю с дивана – оказывается, я лежала на большом кожаном светло-бежевом диване, – и мчусь в прихожую, но тотчас замечаю, что я босиком, в одних носках. Мои сапоги стоят в уголке, в гостиной.

Обуваюсь. Сдергиваю со спинки стула куртку и проверяю карманы. Сколько я могу вспомнить, все на месте. Паспорт, ключи, кошелек, щетка для волос, косметичка, носовой платок и даже пакетик с запасными трусиками. Отлично, во всяком случае, меня не ограбили, а только хотели убить!

Теперь слинять отсюда – и как можно скорей!

Однако одного взгляда на дверь вполне достаточно, чтобы погасить мой порыв. Она огромная, массивная, сплошная, на ней укреплена вместо ручки какая-то круглая штучка, еще я вижу темную пластину размером со спичечный коробок – и все, больше ничего, никаких признаков замков, которые можно отпереть. Однако я слышала, как мой сторож тут чем-то скрежетал. Наверное, нужны ключи… А куда их вставляют, эти ключи? На всякий случай я пытаюсь повернуть круглую штучку. Она охотно вертится направо и налево, однако ничего не происходит. Дверь не отворяется. Причем она так плотно пригнана к косяку, что зазор между ними совершенно микроскопический. Туда не всунешь ни топора, ни монтировки, дверь не отожмешь…

Определенно не всунешь и не отожмешь! Прежде всего потому, что ни монтировки, ни топора у меня нет.

Некоторое время я еще вожусь около двери, совершенно бесцельно ощупывая и ее саму, и прилегающие стены в надежде нажать на какой-нибудь выступ, где скрыто тайное устройство, но при этом понимаю тщетность своих усилий. С дверью мне не справиться, ясное дело. А как насчет окна?

С окнами тоже худо дело. Во-первых, в них стоят стеклопакеты, но это еще полбеды. Гораздо хуже, что выходят окна не в какой-то милый тихий дворик и даже не на проезжую шумную улицу, а в серые зимние небеса да на вершины берез. «Я на своем девятом этаже распахиваю окна прямо в небо…» Где-то читала такую строчку, не помню, в чьих стихах. Ну, этаж не девятый, однако достаточно высокий. Прыгать – наверняка убьешься. Тут иначе, чем по пожарной лестнице, не спустишься.

А ведь это мысль, между прочим! Вызвать пожарных… вызвать милицию, МЧС! Кричать, что меня заперли, замуровали, похитили, спасите-помогите!

А куда их вызывать? По какому адресу? Где эта улица, где этот дом, в каком городе? Куда меня завезли?

Смотрю в окно внимательней. Теперь меня интересует не то, как оно открывается, а то, что открывается за ним. Надо попытаться понять, где я нахожусь.

Из всех трех окон (в квартире две комнаты и кухня, обращенные на одну сторону) виден какой-то парк. Березы, березы, подтаявший, неопрятный мартовский снег, тропинки, протоптанные собаками и собачниками, сороки, которые скачут по ноздреватым сугробам… Ну что ж, ранней весной все выглядит невзрачно, зато летом здесь, наверное, очень хорошо. Не слабый вид из окна выбрал себе этот Долохов! Тишина, покой, только изредка доносится звон пробежавшего трамвая – далеко впереди, за деревьями, метрах в ста, не меньше, виднеется широкая проезжая улица и проложенная по ней трамвайная линия. Наверное, когда распускаются листья, зелень полностью закрывает эту улицу, и можно подумать, что парк простирается далеко-далеко. Наверное, летом и весной не видно даже огромного транспаранта на вершине вон того высоченного дома: «Саров-банк».

Что?! «Саров-банк»?!

Я просто-таки прилипаю к окну. Теперь вижу справа причудливое красное строение с башенками и балкончиками – жилой дом, а слева – телевизионную вышку.

Не верю своим глазам. Только что передо мной было уравнение со множеством неизвестных – и неизвестным ответом. Теперь все иксы и игреки вдруг обрели совершенно конкретные значения.

Внизу – просторный парк. Впереди – высотка с транспарантом «Саров-банк». Справа – красный жилой дом с вычурными прибамбасами. Слева – телевизионная вышка!

Уже одной ее довольно было бы, чтобы помочь мне найти верный ответ. А впрочем, вышки есть во многих городах. Но чтобы в каком-то другом городе сошлись вот так четыре приметы разом… Есть только одно место на земле, где они способны сойтись. Это – парк Пушкина в моем любимом городе, Нижнем Новгороде. Да я по этому парку сто раз пробегала на Средной рынок и обратно! Мой дом отсюда в двадцати минутах ходьбы!

Отхожу от окна, закрываю глаза, чтобы легче думалось, и пытаюсь осмыслить случившееся. Я была почти уверена, что очнулась во Владимире. Все-таки из вагона меня выкинули на подъезде к этому славному граду. Но я в Нижнем, совершенно точно – в Нижнем!

А вдруг это совпадение? Вдруг у меня глюки от острейшего желания поверить в чудо? Как, каким образом я попала в Нижний? Кто и почему меня привез сюда? Посмотрели в паспорте место прописки и решили вернуть в родной город? Тогда уж почему не отвезли прямиком в квартиру, у меня ведь не только паспорт был в кармане, но и ключ?

Поскольку я в последнее время отучилась верить своим глазам, ушам и умозаключениям, то решаюсь получить более весомые доказательства того, где я в конце концов нахожусь. Есть такая штука – междугородняя телефонная связь. Если я в Нижнем, то по любому нижегородскому номеру дозвонюсь моментально. Если в другом городе – надо будет набирать восьмерку и код.