Дамочка с фантазией
Шрифт:
– Что? – спросила непонимающе.
– Не знаю, – дернул он плечом. – Это тебя надо спросить. Ты сидишь и бормочешь: «Не может быть!» Вот я и спрашиваю: чего не может быть и почему?
– Нет, серьезно, это его мать? – спросила Валентина.
– Да господи, она ж сама назвала его своим сыном! Чего тебе еще надо? – удивился тот. – В смысле, они не похожи? Ну, всякое бывает. Я тоже на свою матушку ни грамма не похож, зато весь в отца, как вылитый.
– Дело сугубо в ней! – Валентина помахала перед открытым ртом ладошкой, разгоняя водочный вкус. Почему-то ей в голову не пришло закусить. – Ты понимаешь, она принадлежит к тому типу женщин, у которых ярко выражена гиперандрогения. У них в организме переизбыток андрогенных, то есть мужских, гормонов. Видишь эти усики,
– Шестьдесят процентов чего?.. – тупо спросил Долохов.
– Гарантии, что она не могла ребенка ни родить, ни зачать.
– Нет, ты про какую-то пару говорила.
– А, это наше выражение такое, профессиональное: парадистанс, то есть на расстоянии. Ну, можно сказать: гинекологический диагноз парадистанс, понятно?
– Теперь понятно. Но не пойму, чего ты так напряглась по этому поводу?
– Просто я слышала, что Олег женился на женщине с ребенком. А получается, что у этого бедного мальчишки и отец оказался не родной, и мать.
– Да, всякое бывает. Но главное, чтобы они его любили, вот и все. А судя по ее словам, дороже Сергея у нее никого не было. Кроме того, ты говоришь, что гарантия этого диагноза только шестьдесят процентов. Может, эта женщина попала в остальные сорок.
– Ну, дай бог, если так, – пробормотала Валентина, отводя глаза. Все-таки неудобно этак бесцеремонно разглядывать незнакомого человека. Тем более что Ирина Петровна, кажется, не оставила без внимания ее любопытство. Пару раз Валентина заметила острый, колючий промельк быстрого взгляда из-под щетинистых ресниц. – И вообще, какое мое дело?
– И то, – рассеянно кивнул Долохов. Вокруг начали наливать по второй, он был тоже занят этим ответственным делом.
Ирина Петровна вновь наполнила стакан до половины, вновь опрокинула ее одним глотком и принялась рассеянно жевать сыр.
– Ей-богу, – негромко сказал Долохов, – поглядишь, как она сорокаградусную хлобыщет, – и воленс-неволенс поверишь в твой шестидесятипроцентный парадистанс. Кстати, Валь, ты не пересядешь на мое место? Мне с Максиком надо пошептаться, а через тебя как-то не вполне удобно получается.
Он поднялся, Валентина покорно пересела, оказавшись на один стул ближе к Ирине Петровне. Теперь смотреть в ту сторону было вовсе неудобно. Пришлось заняться едой.
Долохов и Максим, усевшись рядом, немедля сдвинули головы, будто две подружки-сплетницы, и принялись оживленно шептаться. Девушки, сидевшие с другого боку Валентины, тоже вовсю чесали языками. Причем создалось впечатление, что они уже совершенно забыли о печальном событии, по поводу которого собрались в столовой. Их куда больше волновало, почему одна из них, по имени Люда, не пришла вчера на какую-то тусовку в ночном клубе «Гудок», куда должен был прибыть некий Гоша. Судя по трепетности и почти священной дрожи в голосе, с какими называлось его имя, это был сущий идол не только нижегородских красоток, но и всех девиц в мировом масштабе. Люда, как выяснилось, была накоротке с идолом (занималась с ним в одной студии бального танца) и обещала познакомить с ним Таню – чернявенькую, чуточку вульгарную девушку, влюбленную в Гошу на расстоянии. Но Люда подвела подружку – не пришла в «Гудок», и Таня напрасно слонялась вокруг кумира, напрасно терлась о него грудью и бедром, когда тот играл в боулинг, и столь же напрасно извивалась перед ним, едва начались танцы. В первом случае Гоша вежливо попросил Таню подвинуться и не пыхтеть ему в шею. Во втором… во втором просто не заметил ее.
– Конечно, там вокруг столько девок тусовалось, и все к нему липли, будто он шоколадом намазан. Если бы ты меня к нему подвела и познакомила, он бы на меня точно внимание обратил, и потанцевать пригласил бы, и домой проводил, –
обиженно тянула Таня.– Ты, Танька, наверное, сметаны объелась, которую тебе мама из Лыскова привезла, – усмехнулась та, которую называли Людкой. – Гоша никогда никого не приглашает танцевать. Зачем напрягаться? Девки сами к нему в очередь становятся. И, между прочим, напрасно. Он практически всем отказывает. А еще домой провожать… Да небось такая девушка бы в историю Нижнего вошла, которую бы он домой проводил. Дас ист фантастиш!
– Он что, «голубой»? – фыркнула Таня. – Вот невезуха, а! Как парень красивый, так сразу «голубой»!
– Сама ты «голубая», – возмутилась Люда. – У нас в студии одна девчонка была, которая к нему как-то раз полезла по пьянке, начала прижиматься, так у Гоши такие муравьи в штанах зашевелились, что она даже обрадовалась: вдруг он ее сейчас изнасилует. Но ни фига не дождалась. Хватит, говорит он ей, хорошего помаленьку. И все, дело у них так и кончилось ничем.
Валентина принялась доедать борщ, чтобы отвлечься от совершенно неуместного здесь веселья. «Обрадовалась, что ее сейчас изнасилуют», – такого она в жизни еще не слыхала! Хотя нет, вспомнила, как Залесский рассказывал: была у него немолодая и незамужняя тетушка, старая, короче говоря, дева, и вот она как-то раз пришла к ним в гости и засиделась допоздна. Племянник говорит: сейчас провожу, как ты одна домой пойдешь? А она со смешком и отвечает: не провожай, дескать, Валечка, не надо, вдруг повезет: кто-нибудь по пути пристанет да изнасилует?!
Забавное воспоминание несколько отвлекло Валентину. За это время разлили по рюмкам остатки водки, перешли кто ко второму, кто уже к блинам с киселем. Долохов оторвался от перешептываний с Максимом, чтобы наполнить рюмку Валентины, рассеянно спросить: «Все нормально?» – и тут же отвернуться от нее, даже не дожидаясь ответа. Валентина подумала, что все-таки не понимает, зачем Долохов потащился на поминки. Может, настолько измучился в своих ночных мотаниях по маршруту Нижний – Москва и обратно, что даже перекусить не успел – ну и решил поесть. Помнится, Залесский говорил, что в долоховском холодильнике одна морская капуста да кальмары. Тоска тоскучая. Здесь меню гораздо разнообразней!
Ага, ну до такой степени захотел подхарчиться на халяву, что даже забыл о поисках той загадочной особы, которая обчистила его компьютер. Нет, мужики все же невероятные люди! Среди ночи вырвал из дому соседей, заставил мотануть их чуть не до Вязников – близенький свет!!! – потом вынудил стеречь «добычу», а теперь как ни в чем не бывало сидит – пьет, ест, лясы точит… Уму непостижимо.
Может, и вправду забыл обо всем? Может, пихнуть его в бок, чтобы перестал трепаться?
– Ой, да перестань ты трепаться! – послышался резкий девичий голос сбоку, словно по заказу выразивший чаяния Валентины. Ага, это Таня.
– Да я не вру, честное слово! – приглушенно воскликнула Люда. – Ну, русским языком говорю тебе: потому в «Гудок» не пришла, что у меня были уважительные причины. Если хочешь знать, мы с мамой ездили в морг.
– Да ты что?! У вас кто-то умер? Ну тогда я понимаю, конечно… Тогда молчу. Из-за такого даже Гошу можно отставить. Что, из родственников кто-то?.. То есть у вас тоже скоро поминки-девятины начнутся? Ой, мрак какой! – сочувственно лепетала Таня.
– Нет, не у нас. Мы… меня вызывали… – Людка замялась было, опасливо оглядываясь, но, очевидно, очень уж хотелось рассказать о случившемся, и она выпалила таинственным шепотом, отлично слышным Валентине: – Меня вызывали в милицию! А потом мы поехали в морг, потому что надо было опознать одну убитую!
– Да ты что-о?! – потрясенно протянула Таня. – Ты была свидетелем убийства?!
– Ой, слава богу, нет. Я б, наверно, сама умерла, если б на моих глазах кого-то убили! Нет, просто у одной убитой девки нашли мой паспорт. Представляешь?! Я еще в августе заявление подала, что его у меня украли, но эту девку так и не нашли. Я уже и новый получила. А тут звонят и говорят, что старый паспорт на имя Людмилы Головиной найден у убитой девушки.
Валентина замерла, держа у губ стакан с недопитым киселем.