Дамы любят погорячее (сборник)

— Что это? — Галина Сергеевна подняла с пола газету.

Я взяла ее у нее из рук. На передней полосе появилась очередная статья об убийстве в фитнесс-клубе Малаховой. На этот раз речь шла о трагической кончине Елены Крыловой и еще, кстати, о том, что тележурналистку Ирину Лебедеву, то есть меня, допрашивали по этому делу в Волжском отделе милиции. Под статьей в очередной раз значилась подпись того же Ремизова… Я-то ему что сделала?

— Этого еще не хватало! — воскликнула я. Не успела я положить газету на стол, как в дверь без стука ворвался шеф.

— Ирина, — прошипел он. — Я же тебя просил, чтобы ты этим делом не занималась! — Он ткнул пальцем в газету. — И где сценарный план? — Его голос гремел на всю студию.

— У вас на столе, — сообщила Галина Сергеевнал Заметив ее, шеф несколько сбавил тон.

— Ну, хотя бы это радует. — Евгений Иванович нервно поправил галстук.

— Вы же сами сказали, что если Малахову не оправдают… — объясняла я.

— Да, сказал, — Кошелев не стал возражать, — однако мне не нужны новые неприятности! Этот Ремизов меня порядком…

— Достал, — закончил за него Павлик.

— С вами бесполезно разговаривать, — заметил Евгений Иванович, усаживаясь в наше легендарное, самое удобное кресло на студии, и потребовал:

— Чаю!

— Одну минутку. — Лера помчалась выполнять приказ шефа.

— Ирина, — обратился он ко мне, — скажи-ка, а ты правда считаешь, что Алла Владимировна ни в чем не виновата?

— Правда, — уверенно подтвердила я. — А кто же тогда убил Крылову, которая собиралась нам о чем-то сообщить?

— Но это могло быть самоубийством, — невнятно пробормотал Кошелев.

— Вы сами-то в это верите? — осведомилась я.

* * *

Ближе к вечеру Костя отвез меня в «Виту», которая располагалась практически в самом центре города, между прочим, неподалеку от «Парадиза».

— Может быть, я все-таки тебя провожу? — осведомился он, не особенно надеясь на то, что ответ окажется положительным.

— Не надо, — остановила я его. — Думаю, вряд ли в салоне красоты Лидия Олеговна Малахова бросится на меня с ножом.

— А вдруг она маньячка какая-нибудь? — усмехнулся Костя, убирая в бардачок тяжелый брелок с ключами.

— Ага, — поддакнула я, захлопнув дверцу машины.

В салоне меня встретила очаровательная девушка с бейджем, оказавшаяся секретарем-регистратором. Она приветливо улыбнулась и жеманно произнесла:

— Добрый день! Вы по записи?

— Нет, — возразила я, — я по делу. — И показала свое волшебное удостоверение.

— Ой, — девушка изменилась в лице: ее улыбка стала еще лучезарнее, — вы — Ирина Лебедева! — взвизгнула она. — Девчонкам расскажу — не поверят!

— А зря, — улыбнулась я.

— Вы передачу собираетесь делать? Про наш салон?! — восторженно заверещала девица.

— Мне бы хотелось увидеть Лиду Малахову, — объяснила я.

— А-а, — поток ее красноречия иссяк. — Я сейчас ей скажу, — пообещала она и набрала несколько цифр на импортном телефонном аппарате. — Да, Лидия Олеговна, к вам пришли! Кто? — Девушка посмотрела на меня. — Это сюрприз!

Признаться откровенно, я сомневалась, что Лида сочтет его приятным!

— Проходите, — пригласила девушка. — Второй кабинет направо!

Я постучала в белую дверь.

— Войдите, — проговорила Лидия Олеговна. — Ирина э-э… Анатольевна? — удивилась она, уставившись на меня своими небесно-голубыми глазами. Я ее видела пару раз, но только сейчас лишний раз убедилась, что больше дочь все-таки похожа на отца, чем на Аллу Малахову. Хотя… Олега-то ведь я вообще никогда не видела! — Вот это действительно сюрприз! — воскликнула Малахова. — Вы по какому случаю к нам? — осведомилась она, накладывая под соболиную бровь клиентки тонкую линию светлыми, холодно-перламутровыми тенями. Надо заметить, Малахова искусно орудовала кисточкой, глаз у нее был наметан, рука набита, и работала она с явным удовольствием.

Клиентка, темноволосая женщина лет тридцати, с белым, словно у мумии, лицом и такими же припудренными губами, сидела в глубоком кресле напротив огромного зеркала. Перед ней лежали кисточки всяких сортов, тюбики с помадой, несколько пудрениц, две палитры с тенями, одна — с румянами, карандаши всех сортов и тушь. Женщина словно тонула в завязанном у самого горла нежно-розовом пеньюаре.

— Сейчас я закончу, — дружелюбно сказала Лида, — и мы с вами поговорим. Вы не против? — Она положила кисточку, взяла поролоновый аппликатор и стала накладывать ядовито-лиловые тени на подвижное веко.

— Не против, — сказала я. — Впрочем, у меня и не было выбора.

— Посидите пока, полистайте журналы, — предложила Малахова и кивнула на черное кресло рядом с журнальным столиком.

Я присела и увлеклась журналами по визажу. Время летело незаметно, Лида ловко накладывала макияж — подводила губы сливовым карандашом, виртуозно орудовала кисточкой с перламутровой помадой, промокала губы салфеткой и снова орудовала кисточкой, а потом высветляла контур бледным карандашом.

Наконец произведение искусства было закончено. Лида даже отошла на несколько шагов, чтобы полюбоваться на дело рук своих, сотворивших этот шедевр.

— Ну как? — взглянула она на меня.

Я оценила:

— Шикарно!

Клиентка расплатилась с Малаховой, попрощалась и ушла.

— У меня как раз сейчас перерыв, — сказала Лида. — У вас есть ко мне какие-то вопросы? — догадалась она. — Это как-то связано с мамой? — Лида сглотнула ком в горле: наш разговор давался ей с явным трудом.

— Да, — подтвердила я. — Вам известно, что ваша мама в тюрьме? — Я отложила журнал в сторону. Но женщина с глянцевой обложки продолжала притягивать взгляд. Тогда я перевернула журнал обложкой вниз.

— Нравится? — машинально спросила Лида.

— Очень! — призналась я.

— Известно. — Лидия неожиданно вспомнила о моем вопросе. Голос у нее задрожал: — Вы, наверное, знаете о наших с ней отношениях?.. — предположила она. — И о Гоффмане?

— Да, — не стала я возражать, рассматривая на стенах цветные фотографии искусно накрашенных женщин.

— Я очень страдаю из-за мамы, — призналась она. — Герман — такое ничтожество! Я все ей простила, — сказала Лидия.

— Вы верите в то, что она могла кого-то убить? — Я оторвала взгляд от фотографий.