Данэя

Резать доноров выгоднее: это обходится дешевле. Именно выгоднее! Это-то и является истинной причиной использования исключительно хирургического ремонта — скрытым оправданием самого зверского способа. Доноры-смертники должны исчезнуть в первую очередь: их использование не имеет никакого морального оправдания — если мы действительно считаем себя людьми. Никакие великие задачи не могут служить причиной того, чтобы откладывать немедленное создание СНН.

Никакого морального оправдания не имеет и использование гурий. Положение этой группы «неполноценных» ничем абсолютно не отличается от положения рабынь-наложниц древности: полное насилие над их волей и желаниями; практика их использования включает в себя применение таблеток, подавляющих отвращение. Глубокий вред приносится и использующим их. Как когда-то общение с женщинами, отдававшимися за деньги — проститутками. Физическая близость без малейшей духовной; грубое, примитивное удовлетворение полового инстинкта, не приносящее подлинной радости. Что может быть в этом человеческого?

О подопытных мне уже нечего добавить к тому, что так подробно сказано было другими: мы не имеем право производить опыты над людьми.

Многое, многое необходимо изменить. В том числе воспроизводство с помощь тех же «неполноценных». Взрослые оторваны от детей — это противоестественно, потому что лишает всех самой большой радости в жизни.

Наука — единственный источник радости в настоящее время: наука, творящая чудеса. Но лишь немногие могут видеть сейчас другое, ничуть не меньшее чудо: появление на свет маленького человека и развитие его. Ребенок! Дети! Вечное, не стареющее чудо. Лал мечтал вернуть его всем: чтобы сделать людей счастливей и человечней, чтобы оно стало преградой отбраковке — превращению детей в «неполноценных».

Мы, последователи его, знаем радость материнства и отцовства. Уже не представляем себе, как раньше могли мы и как могут сейчас другие жить без этого. Мы призываем всех последовать нашему примеру. Дети, появившиеся рядом с нами, возродят нас.

— Этому никто не должен сметь мешать. Я знаю, как незадолго до нашего возвращения безжалостно пресекли единственную попытку стать матерью, совершенную ею, — Дан протянул руку в сторону Евы, поднявшейся с места.

— Тогда это было возможно. Она была одна: профессор Йорг, выступавший во всеоружии общественного мнения, не признающего другого способа воспроизводства, кроме существующего, заставил ее сдаться угрозой всемирного бойкота не только ей, но и ее питомцу — космическому спасателю Ли. Все было тонко рассчитано: Ли был в детстве спасен Евой от отбраковки — они настолько привязаны друг к другу, что Ли не присоединился бы к бойкоту, объявленному ей.

Йорг и его коллеги встретили настороженным молчанием наше возвращение с детьми. Очень скоро, с помощью не самого этически чистого способа, они узнали, что появление на свет наших детей связано с идеями Лала. Но мы и не собирались скрывать это. Наоборот! Как только стало возможно, мы открыто и широко начали пропагандировать эти идеи.

Нам не осмеливались мешать: их страшил мой авторитет. Он лишал их несомненного большинства в общественном мнении: я сознательно шел на это, используя его силу — я не употребил его во зло. Более того, считаю, что он накладывает на меня особые обязанности пропагандировать то, что должно вновь привести к установлению равенства и справедливости.

Мы действовали словом и примером, который убеждал больше слов. Здесь те, кто стал матерями или готовится к этому, — те, кто понял необходимость этого для себя. И с нами уже нельзя ничего сделать: мы не признаем бойкот, станем общаться между собой — нас ведь достаточно много. Мы не одиноки теперь — не как Ева во время своей героической попытки.

Детей, рожденных настоящими матерями и живущих со своими родителями, будет все больше — и все больше людей захотят этого. Это — непреодолимо: потребность его заложена в самой природе человека — то, что когда-то понял Лал, теперь слишком хорошо знаем мы, первыми познавшие радость общения с собственными детьми. Они наполнят нашу жизнь, и с ними мы возродимся в подлинно человеческом облике, в котором не стыдно будет предстать перед Другими при первом непосредственном Контакте. Людьми, чей могучий разум не способен творить зло.

Это будет. Мрачная эпоха кризиса прошла, и необходимо покончить со всем уродливым, ненормальным, что было порождено им. Пора!

— Мы должны немедленно уничтожить отбраковку. Все дети должны получать образование: наш долг затрачивать больше труда на тех, кто по уровню способностей более других в этом нуждается. Мы не будем отчаиваться, что у нас не будет стопроцентного успеха — его же не бывает ни в чем. Будем надеяться и искать все, что может нам помочь: методы обучения, меры воздействия на сам организм.

Эта работа уже начата. Группа генетиков, бойкотируемых своими коллегами, работает над созданием средств, способствующих преодолению отставания в развитии.

Поиски педагогов привели к находке некогда применявшейся ланкастерской системы взаимного обучения: более способные дети занимаются с менее способными. Многим сейчас это может показаться нелепым и неоправданным: вместо того, чтобы быстрей завершать свое образование, эти одаренные дети тратят время на тех, кто раньше, несомненно, был бы отбракован. Зачем? Затем, что они спасают людей в этих малоодаренных; затем, что сами они вырастают подлинными людьми — гуманными.

Ликвидация отбраковки должна быть последовательной: распространяться на детей «неполноценных». То, что они автоматически могут считаться неполноценными — слишком очевидная грубейшая вульгаризация генетики: дети «неполноценных» не обязательно с рождения отстают в развитии.

Я говорил о детях — о тех, кто еще не стал «полноценными» или «неполноценными». А те, кто уже «неполноценными» стал? Что можем для них сделать мы? Вопрос слишком не простой.

Из всех групп «неполноценных» только няни и кормилицы занимаются трудом, не ущемляющим человеческое достоинство. Продолжая заниматься этим полезным и необходимым для человечества трудом, они займут достойное место среди нас: они и так уже специалисты весьма высокого класса — это признают все педагоги и врачи, работающие с ними. Роженицы, которые и сейчас параллельно являются нянями и кормилицами, целиком войдут в их число.

С остальными группами обстоит сложнее. Их члены не обучены никакому виду труда: обучить их в зрелом возрасте хоть какому-нибудь интеллектуальному труду вряд ли возможно.

Так что же делать? Пусть занимаются посильным физическим трудом. Ну да: им не угнаться за роботами. Пусть: мы и так в долгу перед ними, огромном, неоплатном долгу, и то, что они получат от нас сверх того, что дадут, не превысит всего, что уже дали. Мы должны поторопиться: наша вина перед ними не должна расти.

Я думаю, они могут быть счастливыми, делая что-то. Например, сажать растения и ухаживать за ними — они смогут радоваться каждому своему успеху, как бы скромен он ни был.

Но для многих такой переход будет не легок. Подопытным — все же, легко: их только избавят от мучений; донорам и гуриям — нет.

Первые — правда о судьбе которых от них тщательно скрывается — живут мыслью о начале еще более счастливой жизни после отъезда оттуда, где они проходят подготовку. Эта ложная мысль непрерывно внушается им, чтобы заставить их как можно старательней выполнять все указания тренеров — только этим могут они заслужить право на отъезд туда, где ждет их эта еще более счастливая жизнь; а до тех пор они ведут жизнь спокойную, беззаботную, заполненную лишь тренировками, отдыхом и развлечениями. Ни тени сомнения в том, что им обещают: ни разу не было случая, чтобы они поверили тем, кто пытался раскрыть им глаза на их истинную судьбу — что ничего их не ждет, кроме близкой насильственной смерти.

Жизнь гурий менее безмятежна: далеко не всегда пожелавший их бывает им физически приятен. Но они гордятся своим профессиональным умением, даже соревнуются в нем между собой. Их понятия и потребности искусственно извращены.

Как смогут те и другие пройти переход к более человеческому существованию? Наверняка потребуется немало времени, труда и терпения, чтобы помочь им совершить его. Особенно осторожными придется быть в отношении доноров: их представления являются особенно трудно преодолимым психологическим барьером.