Даниэль Друскат

«Воспользуйся случаем, старик, я тебе объясню, что делать: свали ответственность на армию, потребуй возмещения убытков, изобрази их страшнее, чем они есть, пусть военные строят тебе польдер вдвое больше».

Аня диву давалась: отец тоже шепотом, точно один пройдоха у другого, спросил:

«И тебя еще никто не выводил на чистую воду?»

«Ни разу! — засмеялся Штефан и начал поучать Друската: — Кому на пользу, малыш, вот о чем надо спрашивать. Ко мне никто не прицепится, покуда общество в выигрыше».

«Хорбек, — обрезал Друскат. — Ты имеешь в виду Хорбек, горстку людей, группку. Не перестаю удивляться, как это вы именуете свои личные нужды потребностями общества».

«Ну и что? Социализм должен доставлять удовольствие — вот мой девиз. Из самого лучшего в мире дела ничего не выйдет, дружище, если отнять у людей радость жизни и только успокаивать: завтра, мол, люди добрые, завтра заживете лучше! Завтра и помереть можно. Никогда я не любил этот вот лозунг: давай, дескать, нынче затянем потуже ремни, а там, глядишь, когда-нибудь и пожрем от пуза. Нет, мне пузо нужно сегодня, и оно у меня есть... — Он поднялся с ящика, где сидел напротив Ани и Друската, — невзирая на толщину, он был проворен, — выпрямился перед ними во весь рост, широко расставил ноги — колосс! — и хлопнул себя ладонями по животу: — ...вот он — тут!»

В самом деле невозможно не заметить.

«Мы в округе первые. Почему? Потому что всякий знает, у меня повкалывать для социализма стоит, это окупается тут... — еще шлепок по брюху, — и тут... — он, как фокусник, потряс правой рукой, и Ане впрямь показалось, будто из рукава сыплются монеты, — и вообще...»

Штефан раскинул руки, точно благословляя праздник, радостных людей, которые сновали взад и вперед, сбивались в группы, толпились у костра, ели, пили и благодушествовали за Штефанов счет. А духовой оркестр играл: «Розамунда, подари сердечко и скажи мне: да».

«А как окупался труд в Альтенштайне? Люди там не глупее и не ленивее хорбекских, — размышляла Аня, — но живут не так хорошо, как тут, жребии распределены в самом деле несправедливо. Закон природы, как говорил старый Цизениц. Ерунда, конечно, но несправедливость существует, только в чем она?»

Отец, прищурясь, взглянул на Штефана.

«Вам живется лучше, чем крестьянам в сотне других деревень округа. Хорбек превратился в оазис благоденствия».

«Так ведь мы хорошие, то-то и оно, мой милый!»

Всегда весел, всегда остроумен дядя Макс. Тогда его поведение несколько оттолкнуло Аню, он показался ей самодовольным. Как это он себя называл, когда бывал в настроении? Самодержцем!

«Хозяин ты хороший, этим я всегда восхищался», — сказал Друскат.

Штефан поднял вверх указательный палец:

«И начальник хороший, ты хочешь сказать».

Друскат мотнул головой, потом встал, подошел к Штефану. И ростом, и массивностью он уступал Максу, казался рядом с этим грузным мужчиной почти мальчишкой. «Между прочим, отец выглядит куда лучше, прямо Давид рядом с Голиафом, — думала Аня, — отец, наверно, тоже мог бы побороть гиганта с помощью разных хитростей». Но она прекрасно знала, в уловках отец не силен. Друскат пожал плечами.

«Хороший начальник? Не знаю. Ты социалистический кулак, во всяком случае — деляга. У тебя изумительный талант пользоваться нашими слабостями — крошечными пробелами в законе, бюрократической нерасторопностью, нерешительностью иных работников. Ты бесстыдно кладешь на лопатки каждого, кто не может тебе противостоять, точно так же ты поступал, когда был единоличником, считаешь себя большим хитрецом, а на деле оказываешься большим нахалом. Между прочим, говорят, ты достаешь минеральных удобрений, сколько хочешь.

Слова Друската, казалось, ничуть не задели Штефана, он кивал почти одобрительно, будто ему нравилось, что Анин отец злится, а может, думал про себя: «Давай, малыш, давай!» Даже сигаретой Друската угостил. Тот сигарету взял и спросил:

«Это верно, Макс? Ты получаешь вдвое больше удобрений, чем мы?»

Штефан все кивал.

«С ведома властей. И знаешь почему?»

Он чиркнул спичкой, прикрыл огонек ладонями, осторожно передал Друскату. Тот задымил сигаретой, а Штефан продолжал:

«Пример надо подавать, знаешь ли».

Он улыбнулся, прямо чуть ли зубы не оскалил от избытка дружелюбия:

«Слабакам надо показывать, как руководят в хорошо организованном кооперативе, понимаешь?»

«Нет, — подумала Аня, — временами он пошловат».

Отец стоял перед Штефаном, с усилием сдерживаясь, руки в карманах, сигарета в углу рта, глаза прищурены: наверно, дым ел глаза. Он выплюнул окурок.

«Нам показуха не нужна, нам нужны равные шансы для всех. Какой толк от того, что вы играете в новаторов, в самых-самых передовых, что вы чешете впереди, да так далеко, что никому за вами не угнаться. Если другим приходится отставать, большинству, вроде нас в Альтенштайне, то какой толк? Какой?»

Отец говорил слишком громко, уже на лугу стали прислушиваться, кое-кто из мужчин повернулся в их сторону. Штефану это, кажется, не понравилось, а может, испугался, что его люди вообразят, будто он спасовал в споре, но уж этого-то он никогда не допустит.

«Мы отстаем, — кричал Друскат, — потому что хитростью не выбиваем особых условий, как вы, потому что нельзя, чтобы в каждой деревне строилось по двадцать квартир, как в Хорбеке, чтобы в каждой деревне сооружали купальню, в каждой приозерной дыре — свою пристань, потому что на всех пока не хватает, потому что не каждый кооператив может строить огромные скотные дворы, закупать новую технику — это ведь трепотня, старик, называете себя передовиками, а сами не замечаете, что добиваетесь успехов за наш счет».

«Вы только послушайте, — взревел Штефан, причем вдвое громче Аниного отца, — альтенштайнский председатель утверждает, мы-де живем за их счет!»

Ого-го! Ого-го!»

Они подступали все ближе и ближе, вытирая жирные губы тыльной стороной ладоней, — мужики из компании Макса Штефана. Казалось, вот-вот начнут засучивать рукава и ждут только пронзительного свиста своего вожака.

Друскат знал почти всех — до шестидесятого года он был председателем в Хорбеке и понимал, что за Штефана они готовы в огонь и в воду, — поэтому сказал, что тут не место для споров.

«Да ну?» — удивился Шлефан. По его мнению, тут очень даже неплохо. Друскат объяснил, что не хочет портить праздник, у него просто небольшие разногласия с Максом, но этим никого не удивить.

«Нечего идти на понятный, раскрывай карты!» — закричал Штефан.

Друскат пожал плечами:

«Ну ладно. Вы же знаете, мы хотим превратить Волчью топь в пахотную землю. Одним нам не потянуть, а вот сообща с вами можно было бы землицу отвоевать. Есть возможность стать богаче всем вместе, не только в Хорбеке или в Альтенштайне, но и в других соседних деревнях. Говорю вам, это можно сделать, если одолеть распроклятое местничество. Вместе мы сильнее, вместе у нас много машин, много людей, можно осушить болото, сообща засеять поля и собрать урожай, это ведь любому из нас выгодно. Давайте сделаем почин, давайте хоть разок попробуем все вместе — на Топи. Поверьте, кооператив старого образца уходит в прошлое, так же как двенадцать лет назад единоличное хозяйство. Зачем мы, стало быть, приехали? Не затем, чтобы ссориться... — он обнял Аню за плечи, — хотим предложить вам сотрудничество».