Данькино детство

burunduk: Эх, Новосибирск! Прямо ощутил эту атмосферу. Спасибо!

Valentina Levieva: Спасибо большое, прочитала с удовольствием. Да, мы росли без отцов, в страшной бедности, но не было чувства ущербности, зависти. Почему-то память сохранила только хорошее, только дружбу. Росли на улице: там все наши университеты. С удовольствием вспоминаю наших учителей. Они всюду были с нами и в сборе макулатуры, и в прополке кукурузы, и в походах. Есть что-то близкое с автором этих строк: так же встретила в детстве добрых людей – человека, прошедшего от Сталинграда до Берлина, и его семью. И я их полюбила на всю жизнь, они были для меня примером. В их семье я была окружена теплом. Наверно, чувствовали, что не хватало его мне. Атмосфера, видимо, была другая, люди были добрее. Эпизод о двух Тамарах – замечательный. Пишите. Вам удается передать дух того времени.

IWАНЫЧ: На пару минут я снова был пионером, спасибо!

Марина Савельева: Рассказ из прошлого. Прямо дыхание того времени.

Олег: Повесть с несколькими уровнями восприятия. Удивлён. Спасибо.

Про великую битву Мясника и Пашки Стоп-кран

Предисловие

В 2000 году я учился на пятом курсе Новосибирского государственного университета. В самом разгаре был экономический кризис. На нищенскую стипендию студенты могли худо-бедно прожить от силы неделю. Мне и моим товарищам приходилось подрабатывать грузчиками. Бывало, что всю ночь напролет мы разгружали какой-нибудь вагон с бесчисленными коробками и ящиками. Лучше всего платили за разгрузку мешков с цементом. Но работа эта была поистине адская… Поэтому, когда мне неожиданно предложили устроиться преподавателем немецкого языка на кафедре иностранных языков факультета специальной разведки в Новосибирском высшем военном командном училище (военный институт), я, не раздумывая, согласился. Тем более, что за счет надбавки от Министерства обороны зарплата там была выше, чем в гражданских образовательных учреждениях. Честно говоря, немецкий я знал отвратительно, но решил последовать известному принципу Наполеона Бонапарта: «Главное – ввязаться в драку, а там посмотрим».

НГУ

Ореол уважения, сияющий, по мнению непосвященных, над всеми, кто учится в стенах нашей альма-матер, сослужил мне тогда хорошую службу. Никому даже в голову не пришло меня тестировать на знание языка, который я отважно собирался преподавать будущим разведчикам и мотострелкам. Поэтому я без всяких проблем устроился на желанную для многих работу, не имея совершенно никаких преимуществ перед конкурентами. Очень надеюсь, что был и остаюсь единственным неприятным исключением такого рода в славной истории этого весьма престижного заведения.

Хочу воспользоваться случаем и выразить свое уважение полковнику Сергею Михайловичу Калимулину, возглавлявшему в то непростое время кафедру иностранных языков. У меня до сих пор есть стойкая уверенность, что именно благодаря таким личностям наша армия всегда будет непобедимой, профессиональной и высококультурной. Я с ним практически не пересекался. Тем удивительней то сильное впечатление, которое он у меня оставил как руководитель и преподаватель. К тому времени я уже успел отслужить в армии и с переменным успехом четыре раза поучиться в стенах трех вузов. Так что мне есть, с кем его сравнивать.

Надо сказать, что, кроме естественного желания бедного студента иметь хоть какой-то стабильный заработок, была еще одна очень веская причина, заставившая меня пойти против совести и согласиться на этот обман. Дело в том, что однажды на первом курсе, когда мы суровой зимой 1995 года сидели, укутавшись в шубы и пальто, в промерзшей насквозь аудитории на утренней паре, наш преподаватель сжалился над нами и, чтобы хоть как-то согреть и ободрить, вместо обычного занятия рассказал одну удивительную историю, которая была тесно связана с военным институтом и его обитателями. Не знаю, как других, но меня она тогда просто потрясла своей суровой романтикой. Поэтому мне всегда было страшно любопытно, что творится за стенами этого надежно укрытого от внешнего мира таинственного учреждения. Просто поразительно, что и мне вскоре довелось выступить здесь в роли рассказчика той же самой истории. Наверное, именно так издревле передавались из уст в уста легенды о героях прошлого и сказания о великих битвах, о которых историки потом будут по крупицам собирать скудные факты, изучая дошедшие до нас из глубины веков редкие и не поддающиеся никакой проверке письменные источники.

Это случилось примерно через пару месяцев после того, как я устроился на свою новую работу. Холодным ноябрьским утром я, как обычно, зашел с парадного входа в первый учебный корпус военного института и начал подниматься по лестнице на второй этаж, где располагается кафедра иностранных языков. Обычно в данное время коридоры всегда полны курсантов, расходящихся по классам. Так было и в этот раз, но мне сразу же бросилось в глаза нечто необычное. Крепкие здоровенные парни с трудом поднимались по лестнице, опираясь на перила. Я видел, что у многих из них просто подкашиваются ноги. Абсолютно все заметно хромали, как обычно хромают те, кто натер себе сильные мозоли на ступнях. Я спросил одного из них, в чем дело, и узнал, что они накануне вечером вернулись с трехдневного марш-броска, пройдя в общей сложности более 100 км в полном обмундировании.

Я открыл дверь своего класса и, пройдя внутрь, произнес обычную дежурную фразу, которую по заведенному здесь уставу мне всегда полагалось говорить в таких случаях:

– Guten Tag, Offiziersch"uler!¹

Мои ученики тяжело встали и нестройным хором на ломаном немецком произнесли в ответ уже порядком набившую мне оскомину такую же дежурную фразу:

– Guten Tag, Herr Lehrer! ²

Я довольно долго бился, пытаясь научить их правильно выговаривать слово Herr, чтобы оно звучало хоть немного более прилично. Но они неизменно, словно бы издеваясь надо мной, громко и со вкусом каждый раз в начале урока произносили на чистом русском языке «хер», не делая никакого политкорректного придыхания на первом звуке. В конце концов я решил, что таково мое кармическое наказание за занятие не своим делом, и со временем совсем перестал обращать на это внимание. Однако в тот раз в слове «хер» я уловил некие новые для себя нотки, острым ножом резанувшие мой слух. В коротком, но семантически удивительно емком древнерусском слове ясно звучала целая гамма чувств, в которой угадывались злость и обида на то, что им, смертельно уставшим от тяжелых учений, не дали хорошо отдохнуть и заставили, как обычно, подняться ранним утром и идти на занятия; еще там была зависть молодых ребят, надолго оторванных от родных и близких и помещенных за непроницаемые железобетонные стены военных порядков, по отношению ко мне, гражданскому человеку, могущему свободно перемещаться и распоряжаться временем по собственному усмотрению. Да много чего там было такого, что можно долго и нудно перечислять. В общем, чего греха таить, я решил, что действительно буду последним козлом (в древнеевропейском языке-основе, на котором говорили далекие предки славян, германцев, балтов и прочих, слово «хер» обозначало козла), если начну мучить этих усталых и невыспавшихся ребят еще и немецким языком. Поэтому я сделал вид, будто ничего не слышал о заведенных здесь строжайших военных порядках и дисциплине, отложил в сторону заготовленные материалы предстоящего урока, уселся на стол и стал пересказывать им ту самую историю, которую услышал когда-то на первом курсе из уст нашего сердобольного преподавателя.

Сейчас я снова собираюсь рассказать ее, уже перед более широкой аудиторией. Я буду вести рассказ от первого лица совершенно в том виде, в котором услышал его впервые, поскольку не считаю возможным добавлять от себя хоть что-то к истории, и так обросшей уже в устах народной молвы тысячей небылиц и никогда не существовавших подробностей.

Рассказ Данилы Андреевича Ветрова

Я родом из одного маленького кузбасского городка, где из поколения в поколение основное занятие местных жителей – добыча угля. В отличие от большинства своих сверстников, я весьма неплохо учился и даже регулярно занимал первые места на районных и областных олимпиадах по физике и математике. Именно поэтому в свое время меня пригласили учиться в новосибирский Академгородок в физико-математическую школу-интернат (ФМШ), которая до сих пор существует при нашем университете.

У нас преподавали академики с мировыми именами, такие как Ляпунов и Лаврентьев. Возможности для получения образования были просто фантастическими. Практически все мои одноклассники сделали хорошую научную карьеру и добились выдающихся результатов.

Мы чувствовали себя элитой несмотря на то, что абсолютно все приехали из деревень и маленьких провинциальных городков. Для местных мы были не званными чужаками, поэтому нередко нам здорово от них доставалось. Драки стали постоянной частью нашей тогдашней жизни. Академовские школьники объединялись в группы и регулярно совершали набеги на нашу общагу. Перед лицом общей беды мы быстро самоорганизовались и научились давать хороший отпор агрессорам. Все же мы были отнюдь не мальчики для битья, т. к. все провели детство в рабоче-крестьянской среде, где хочешь не хочешь будешь принимать участие в драках. У нас тогда появились специальные дежурные по общежитию, которые в случае очередной атаки оповещали остальных трехкратным звонком. Когда в коридорах раздавался этот сигнал, все мы в любое время дня и ночи, кто в чем был, выбегали из своих комнат, чтобы дать отпор налетчикам. Такая боевая дружба нас сильно сплотила. Даже теперь, спустя много лет, когда я вдруг увлекусь, читая лекцию студентам, и вдруг неожиданно услышу звонок на перерыв, руки мои непроизвольно сжимаются в кулаки, меня охватывает гнев, хочется сбросить с себя тесный пиджак и, засучив рукава, броситься из Мальцевской аудитории вниз по лестнице, мчаться туда, где бьются в неравном бою мои товарищи…

Потом мы стали студентами, и драки с местными школьниками сами собой прекратились. Но на наши головы свалилась новая напасть, куда более неприятная. Недалеко от университета располагался военный институт. Тамошние курсанты нас люто ненавидели. Возможно, потому, что завидовали нашей студенческой вольнице. Не знаю, куда смотрели командиры, но, судя по количеству драк, учиненных их подопечными, они взирали на это сквозь пальцы. У всех на слуху была одна дикая история. Ее виновницей, если меня не подводит память, являлась девятая рота военного училища, где готовили офицеров внутренних войск. Какого-то курсанта этой самой роты на ночной дискотеке обидели студенты пединститута. Скорее всего, побили за приставания к студентке. На следующее же утро вместо утренней пробежки рота пострадавшего в полном составе отправилась мстить обидчикам. Все произошло в полном соответствии с правилами военной науки. Вокруг одного из общежитий пединститута выставили оцепление, все двери заблокировали, а потом начался погром. Били всех без разбору. Из окон летела мебель и личные вещи… В местных средствах массовой информации эту историю, разумеется, не освещали. Но весь Новосибирск гудел, как встревоженный улей. Мы, студенты, были на грани бунта…