Дансинг в ставке Гитлера

Дети сразу навострили уши. Особенно мальчишкам хотелось что-нибудь этакое разведать, даже с риском для жизни, назло девчонкам, которые презрительно поморщились — эта, мол, игра не для них. Зато их воображение потряс бассейн Евы Браун, красавицы жены Гитлера, особенно то, что Ева Браун была не женой Гитлера, а обыкновенной любовницей, и женой стала только в последний день, перед самой смертью; они ведь что сделали, эти молодожены, — облили себя бензином и сгорели; но бассейн был потом, впрочем, гид сразу же объяснил, что насчет красавицы Евы это выдумка, а бассейн просто противопожарный, соединенный трубой с озером, чтобы в случае пожара в нем была вода. Но девчонки в такое никогда не поверят, навсегда у них в памяти останется бассейн прекрасной Евы Браун, с высокими бетонными краями, под густой завесой искусственной и настоящей листвы, охраняемый рослыми и красивыми мальчиками в мундирах, вооруженными с головы до ног, и тут же Ева Браун, светловолосая секс-бомба вроде Брижитт Бардо, одиноко плещется в серебристой воде, как сирена, почти обнаженная, в зеленом сумраке маскировки, единственная женщина, которой разрешается сюда входить, — и каждая из этих девчонок мечтала хоть минутку побыть Евой Браун, даже рискуя жизнью; так что и мальчишки и девчонки нашли для себя что-то интересное во время этой экскурсии, хотя то и другое было связано со смертью. Но что значит в смерть, когда тебе двенадцать лет и единственная настоящая смерть — это мертвая птица на садовой тропинке или собака, задавленная автомобилем.

Я не смотрел на Анку — мог ли я предполагать, что она еще более девчонка, чем все те вместе взятые девчонки, что годы, на которые она была старше их, прибавили ей не ума, а лишь непостижимых девчачьих мечтаний, которые нормального человека поражают и пугают.

А гид хрипел дальше;

— …поэтому немцы разделили территорию на секторы. Вы знаете, что такое сектор?

— Знаем! — завопило несколько человек.

— Ну?

— Это такие ножницы кусты обрезать!

Гид засмеялся и постукал себя по лбу.

— Это секаторы! А секторы — это части. Понятно? Каждый сектор был огорожен и имел свою охрану. Было четыре сектора. Сколько было секторов?

— Четыре! — хором завопили дети.

— Хорошо. Кто сюда приезжал — разумеется, кроме Гитлера, — мог получить пропуск только на час. В один сектор. На этом пропуске должна была стоять подпись Гитлера или его заместителя по важным делам. Если кого хватали в другом секторе — шпион. А шпионов сразу убивали. Кроме того, каждый должен был отдать оружие, пистолет, или нож, или что там у него было. Но это еще не все, его еще вели на рентген. Вы, верно, не знаете, что такое рентген. Это просвечивание.

— Знаем! — закричали они, задетые за живое. — В школе мы каждый год ходим на просвечивание.

— Хорошо. Очень хорошо, — сказал гид, кивая головой, — Ну и как, легкие в порядке?

— А то! — выкрикнул парнишка в красном свитерочке с продранными локтями. — Был один чахоточный, да загнулся!

— Ну тебя!.. — зашипели девочки, с возмущением отодвигаясь от него.

— Очень хорошо. — сказал гид. — Так вот, немцы просвечивали каждого, чтобы он вдруг не спрятал где-нибудь оружие. Потому что от просвечивания ничего не скроешь.

— Нет, только одни мослы видать! — подтвердил малец с подбитым глазом. — Я у него видел! — И он указал пальцем на другого мальчишку.

Все громко засмеялись. Тот, на которого показали, покраснел до ушей.

— А у тебя еще хуже, я тоже видал, — буркнул он.

— Тихо! — захлопал в ладоши гид. — Обслуживающий персонал насчитывал четыре тысячи человек. Сколько насчитывал обслуживающий персонал?

— Четыре тысячи человек! — закричали вразнобой ребятишки.

— Хорошо. И ни один из них не знал, зачем он здесь находится. Как узнавал, так сразу и погибал. У Гитлера была тут своя электростанция и свои водопроводы. Свое центральное отопление…

— Свое… — прошептала Анка.

— Прямой телефон с Берлином. Но не такой, как вы думаете, чтобы проволока шла над землей. Какая же тогда, тайна? По проволоке узнать легко. Кабели идут все время на два метра под землей. Отсюда до самого Берлина. Возьмите дома карту и посмотрите, сколько это километров. И кухонного дыма никто не видел. Специальные фильтры очищали дым, так что у него не было ни цвета, ни запаха, ничего. Прозрачным был, как воздух. Вся территория занимала восемь квадратных километров. На этих восьми километрах было размещено полмиллиона мин. Вы, наверно, знаете, сколько это тысяч?

— Пятьсот!

— Да. Пятьсот тысяч. Только на дорожках мин не было и на бетонных поясах аэродрома. А вы знаете, что такое мины?

— А то! — закричал тот, что с подбитым глазом. — Как наступишь, так вверх тормашками взлетишь!

— В воздух, — поправил гид. — И на кусочки.

— А то! — обрадовался мальчишка. — Я по телевизору видел.

— Мины были повсюду, — продолжал гид. — И до сих пор найдено и извлечено только пятьдесят тысяч мин. Остальные в любой момент могут взорваться. Сколько осталось, кто знает?

— Четыреста пятьдесят тысяч! — закричали все, даже Анка зашевелила губами, как будто повторяя это длинное число.

— Да, четыреста пятьдесят тысяч, хорошо. Почти полмиллиона без пятидесяти тысяч. Все, что мы здесь видим, строили сто тысяч человек, но не по своей воле, а принудительно. Потому что эти люди были узниками Гитлера. Им не давали есть, и они падали с голоду. И вот, чтобы не возиться с ними, немцы стреляли в них. Если бы мы разрыли телефонную линию, то нашли бы там человеческие скелеты. Как знать, не стоим ли мы сейчас на чьих-нибудь скелетах. Никто не знает. Вы видели когда-нибудь человеческий скелет?

— Я видел, — робко произнес малец, по уши перепачканный шоколадом. — В докторской книге. У меня папа доктор.

— А я в школе! — пропищала выросшая из линялого платьица худышка с тонкой косичкой на плече. — В кабинете естествознания стоит! Из каждого человека можно такое сделать, учитель говорил, надо только его про… пропорывать или как-то там… — И она вдруг покраснела.

— Препарировать, — подсказала ей Анка, но слишком громко, и девочка со страхом отодвинулась от нее.

— Мясо от костей лучше всего в муравейнике отходит, муравьи все сгложут! — крикнул кто-то из-за глыбы бетона, но гид уже шел дальше.

— Взамен этих людей привозили новых. Гитлер преследовал поляков, арестовывал их. Наверно, не у одного из вас он арестовал папу или маму. Или старшего брата. Ну, не в этом дело. Если кто работал здесь уже долго и мог, не дай боже, догадаться, зачем все эти сооружения, то его или убивали, как я уже говорил, или посылали в лагерь. Вы, наверно, слышали о лагерях? Освенцим, Майданек и так далее. Наверно, у многих из вас отец или мама сидели в Освенциме или в Майданеке. А кто скажет, сколько людей погибло в Освенциме?

Неожиданно наступила тишина, наконец-то можно было услышать щебет птиц.

— Сто, — тихонько и робко выдавила одна из девочек.

— Тысяча, — произнесла несколько смелее другая.

Гид крутил головой и довольно улыбался тому, что через минуту произведет необычайный эффект.

— Ну, ну? — подбадривал он.

Один мальчишка с шумом набрал воздуху и во все горло крикнул:

— Сто тысяч!

— Да ты что, дурак?! — заволновалась детвора. — Ну и брякнул! Во всех Кельцах столько нету!