Дао листопада

Разобрав лишь основные вещи первой необходимости, приняв с дороги душ и включив советский цветной телек, усталый, но довольный Денис, после затяжного утомительного перелёта Нью-Йорк – Москва – Солнцежар, облегчённо вздохнул и с удовольствием растянулся на видавшем виды скрипучем диванчике. За окном первого этажа, пробиваясь лучами яркого солнца юга сквозь кружева молодой зелени, шумела долгожданная, загадочная и манящая раздольем извечной русской вольницы родная земля.

***

Тарахтящий еле живым двигателем мотоцикл с коляской, ставшей без пассажирской люльки открытой грузовой платформой, с вялым рывком умолк и остановился возле калитки, замыкавшей собою периметр серого покосившегося дощатого забора. Фёдор покинул седло стального коняги и поспешил к зарослям шиповника, по неотложной малой нужде. Облегчённо фыркая, он сделал две последние глубокие затяжки и стрельнул хабариком на территорию соседа, давно торчавшего ему честный полтинник.

Поёжившись от вечерней прохлады, Фёдор направился к калитке и заперев её изнутри на щеколду – заступил в сени, с матерком наступив на коварно притаившиеся во тьме звонко стукнувшие ему черенком по лбу грабли. Ещё в сенях он почуял знакомый аромат кислых щей, оставленных его зазнобой томиться на печи в старинном пузатом чугунке. Хозяин не раз предлагал жёнке начать осовремениваться и купить уже, наконец, пару эмалированных кастрюль, но, понятное дело – бабе всегда лучше знать, на что следует тратить имеющиеся сбережения, коли таковые имеются в принципе. Впрочем, щи в чугунке, справедливости ради надо сказать, получались у неё всякий раз просто отменные.

«Федь, а-а Федь?» – нараспев окликнула она его из-за печи, куда убрала использованный при уборке веник. Чистоту в доме хозяйка обычно старалась поддерживать. То ли расслышав, как тот буркнул в ответ, а то ли и не очень, бабёнка тут же продолжила:

«У Васьки двойка опять, по арифметике, слышь?.. Дров бы на зиму запасти, осень уж на дворе…

Чё там в мире-то делается?» – по неизменной русской традиции объединила она в одну фразу все насущные вопросы текущего момента. Раздумывая, на что ответить в начале и зная при этом, что разницы всё равно нет никакой, Фёдор по привычке что-то невнятно пробурчал и уселся за стол, где его ждала миска наваристых щей и блюдце с толсто нарезанным чёрным хлебом. Опрокинув гранёную рюмку «Пшеничной», он благостно крякнул и с удовольствием взялся за потемневшую от времени столовую ложку.

Мысли его были заняты не какими-то там дровами и двойками, а лежавшим на тумбочке возле кровати потрёпанным номером «Кленового мира», где публиковались статьи и документы, утолявшие жажду беспощадной правды о кровавом и страшном, как теперь выяснялось, прошлом утомлённой энтузиазмом страны. И правду эту, заменявшую собой американские фильмы ужасов, в силу отсутствия дорогущего видеомагнитофона, хотелось читать и читать. Истосковался в ту пору всякий мыслящий, не лишённый кругозора человек по этой самой правде. И чем более страшной и лютой она являлась ему со страниц толстых журналов, тем опостылее и отвратней начинала казаться приглаженная, «карамельная» советская культура и бессовестная пропаганда, превратившая население в послушное стадо, по солидарному утверждению разоблачителей с непривычными для русского слуха фамилиями, казавшимися от того лишь ещё более авторитетными.

Зима вновь подкралась как-то незаметно, предательски, из-за угла – как это по обыкновению и случается в нашем с вами родном отечестве. Фёдор валялся на кровати в телогрейке, драных шерстяных носках и шароварах, упоённо вчитываясь в увлекательные и жутковатые строки величайшего произведения тогдашней современности – романа «Архимандрит-бурлак», ставшего благодаря Перестройке знаменитым романиста Алексея Исааковича Правдина. Льющаяся со страниц журнала сквозь глаза прямиком в мозг восхищённого и раздавленного Фёдора великая сермяжная правда увлекала настолько, что каким-то непостижимым образом очнулся он, чтобы сходить до ветру и перекурить, уже лишь в ту незабвенную эпоху, когда последний лидер прежней страны – сменился на первого новой. Но и это бы ещё полбеды: оказавшись на морозном искрящемся воздухе русской зимы, Фёдор с удивлением прознал, что Глафира, супружница его пред Богом и людьми, оказывается, ещё третьего дня собрала пожитки, схватила подмышку сына Ваську и благополучно ретировалась к маме в райцентр.

Древнерусская тоска, по ёмкому определению сложнейшего из простейших музыкантов современности, безотчётной тревогой поселилась в душе Фёдора основательно и надолго. А вот уже спасла его, как это по обыкновению и случается, всё та же великая сила искусства: выплюнув замусоленный окурок в ближайший сугроб, под которым пролегала дорожка к калитке, Фёдор презрительно сморкнулся и заперев за собой дверь на деревянный засов прошёл в дом, где кинул два последних завалявшихся полена в чёрную от сажи печную топку. Тепла от них ему хватит ровно на прослушивание нового выпуска радиопередачи сатирика Шершневича и на то ещё, так же, чтобы успеть погрузиться в сладостную негу вышеупомянутого произведения умудрённого суровой лагерной биографией писателя.

…Спасут же нашего героя чисто-случайно: заходивший к нему ещё трезвым сосед, торчавший Фёдору полтинник, всё-таки изыщет, в результате выбитого у собственной жены кулаком внеочередного транша, финансирование – и успешно инвестирует рублёвую массу в литр культового в ту пору напитка «Форте-пьяно», крепостью в девяносто шесть градусов. Будучи разогрет и полон решимости в очередной раз не отдать тот самый пресловутый должок, но взамен хотя бы угостить незадачливого бедолагу-соседа, обострённой с недостаточного опохмела чуйкой заподозрив неладное жилистый Иван – в несколько толчков плечом демонтировал с петель жалобно всхлипнувшую дверь и ворвавшись в нетопленную избу, обнаружил Фёдора лежащим без видимых признаков жизни на неубранной кровати, под двумя номерами «Кленового мира» и потрёпанным томиком антисоветского военного публициста Багратиона Кутузова.

«Фёдор! Фёдор, бляха-муха!.. Не спи, замёрзнешь!» – тряся его, хлеща по сусалам и пытаясь поднять на ноги, хриплым тембром орал уже почти отрезвевший Иван. Не сразу открыв мутноватые глаза, пришедший в себя Федя бессильно опустился на кровать и сумел только лишь не улечься обратно, сохраняя включенным ещё кое-как функционировавшее сознание…

Штурм Белого дома он застал уже на больничной койке, где с ним соседствовал тихий безобидный старичок, утверждавший, что собственноручно «кончил» товарищей Кирова и Троцкого с помощью «коктейля Молотова-Риббентропа». Персонал больницы же, впрочем, относился к этому его утверждению с известным профессиональным скепсисом.

Фёдор же, пройдя курс лечения и сменив наконец родное село на белый камень столицы, окончил земной путь через несколько минут после удара о бампер чёрного внедорожника, кубической формы, летевшего со скоростью сто тридцать километров в час во главе правительственного кортежа, по главному проспекту Третьего Рима.

Бесценные же видеокассеты, с легендарной «Эммой Нуэль», боевиками Сильвио Стальони и Шварца Негерра, «Жреческой морковницей» и человекоподобным существом с аккуратно утыканной гвоздями башкой, а также видеомагнитофон «Электроника ВМ-12» – заполученные когда-то Фёдором по бартерному обмену на хряка Борьку, мотоцикл «Иж» с «коляской», лодку-казанку с мотором и четыре мешка цемента со строительства коровника – впоследствии оказались для истории бесследно утраченными.

***

«Они существуют буквально несколько минут, относительно возраста самой планеты, но безоговорочно воспринимают её как свою собственность. Откуда такое отношение?» – юнга искренне пытался понять логику этих странных существ, признанных формально-разумными только лишь по ряду отдельно взятых критериев. Капитан закончил приём ионизированной воды, происходивший с представителями его биологического вида несколько раз в течении земного месяца, и с неуловимо различимым импульсом удовольствия ответил, созерцая изображение окружающего пространства впереди по ходу движения корабля:

«В основе их психологии лежит потребность в собственности, превосходящей по масштабу имеющуюся у сородичей по виду. Каждому из них хочется иметь больше территорий, условного эквивалента ценностей под названием «деньги» и материальных предметов. В сочетании с агрессивностью, обусловленной животным происхождением, борьба за всё вышеперечисленное осуществляется ими не только путём взаимного истребления или подчинения, но и постоянно возрастающей добычей природных ресурсов. Как мы с вами уже упоминали, в их понятийном комплексе планета не является самостоятельным, а тем более живым субъектом»