Дар дождя
Шрифт:
– Именно пришествие гайдзинов, «людей извне», сделало торговлю такой прибыльной. Ко времени моего детства мы потеряли голову от всего западного. Меня учили играть произведения великих европейских композиторов, я изучал европейскую и американскую историю и брал уроки английского чтения, письма и речи. Вот почему я могу сегодня говорить с тобой, в японском ресторане, в Малайе, за тысячи миль от наших с тобой отечеств, разве нет?
– Мой дом здесь, Англия никогда им не была. Она для меня такая же заграница, как… как Япония.
Между нами повисло уютное молчание: мы обдумывали
Мы съели сырую рыбу с рисом, завернутую в сушеные водоросли. Когда шофер привез нас обратно в Истану, был уже поздний вечер. По пути к лестнице на берег Эндо-сан произнес:
– Мне бы хотелось получше узнать Пенанг. Покажешь мне его?
– Да.
Его просьба мне польстила.
Так я стал его гидом по острову. Сначала ему хотелось увидеть храмы, и я тут же понял, куда его отвести.
Эндо-сан проявил интерес к Храму лазурного облака, где обитали сотни гремучих змей; свернувшись вокруг подставок для благовоний и карнизов с балками под крышей, змеи вдыхали дым благовоний, воскуряемых прихожанами.
Он купил у монаха упаковку благовоний и, прошептав молитву, поставил палочки в большую бронзовую урну. На столах стояли блюда с яйцами – подношения змеям. Я несколько растерялся. Религия никогда не занимала в моей жизни большого места. Мать когда-то была буддисткой, но мы всей семьей посещали еженедельную службу в церкви Святого Георгия. Этот храм с его замысловатыми надписями и большими деревянными панно на стенах – лак на них потрескался и поблек – казался мне странным. Когда я проходил мимо, многочисленные боги и богини, сидевшие в алтарях, провожали меня пристальными взглядами из-под прикрытых век.
Прозвонил колокол, и сквозь дым донеслось монотонное пение монахов. Кобра раскрутила обвитые вокруг колонны кольца и заскользила по неровным плиткам пола, раскачиваясь в такт гулу. Ее высунутый язык пробовал воздух на вкус, чешуя сияла, как тысячи заблудших душ. Проходивший мимо монах поднял змею и повесил на спинку стула. Он попросил ее потрогать. Я погладил сухую прохладную кожу. Так же как и змей, меня постепенно одурманивал дым с монотонным напевом, вибрациями отдававшийся в теле, пока не вяз в крови или не натыкался на кость.
– Прорицательница, – Эндо-сан указал на толстую старуху, прохлаждавшуюся под взмахами ротангового веера. – Давай посмотрим, что она нам нагадает.
Я сел перед старухой, и она принялась изучать мою руку. На ощупь кожа у нее была такой же, как у кобры. Женщина разглядывала мое лицо с таким выражением, словно изо всех сил пыталась вспомнить, где видела раньше.
– Ты уже бывал здесь?
Я покачал головой.
Она погладила линии у меня на ладони и спросила число и точное время моего рождения. Говорила она на хок-кьеньском диалекте.
– Ты родился с даром дождя. Твоя жизнь будет полна благополучия и успеха. Но она приготовила тебе великие испытания. Помни: дождь приводит к паводку.
Ее бессмысленное
заявление заставило меня отдернуть руки, но она не обиделась. Она посмотрела на Эндо-сана, и ее взгляд затянуло поволокой, словно она пыталась вспомнить какого-то давнего знакомого. Она вновь пристально посмотрела на меня и произнесла:– У вас с твоим другом есть общее прошлое, в другую эпоху. И вам предстоит путешествие, еще более великое. После этой жизни.
Я озадаченно перевел ее слова Эндо-сану, который знал на местном диалекте всего несколько фраз. Он тут же погрустнел и тихо сказал:
– Значит, слова никогда не меняются, где бы то ни было.
Я ждал, что он объяснит, что имел в виду, но он задумчиво молчал.
– Что написано на ладони моего друга? – спросил я предсказательницу.
Она скрестила руки на груди и отказалась прикасаться к Эндо-сану.
– Он цзипунакуй – японское привидение. Им я предсказаний не делаю. Берегись его.
Меня смутило то, как она отвергла Эндо-сана, и я решил смягчить ее грубость прежде, чем передать ему ее слова.
– Она плохо себя чувствует, говорит, что сегодня гадать больше не будет.
Но он заметил в моем лице смятение и, покачав головой, тронул меня за руку, чтобы показать, что он все понял.
Я расплатился, мы оставили позади гулкий рокот храма и его сумеречное, вневременное пространство и вышли на солнце, под которым наши тела постепенно обрели упругость и вернули себе безмятежность. Казалось, что снаружи все движется быстрее, даже тени.
– Что вы имели в виду, когда сказали, что слова никогда не меняются? – спросил я, когда Эндо-сан покупал мне стакан холодного кокосового молока у лоточника на обочине.
– Я повидал много прорицательниц, всех, какие есть. Некоторые гадали мне по лицу, некоторые – по ладоням. Другие входили в транс и просили совета у духов. И всегда говорили одно и то же, – ответил он, направляясь обратно, туда, где нас ждал шофер.
– А что они говорили? – догнал я его.
Он остановился и посмотрел на меня. У меня не было выбора, кроме как посмотреть на него в упор.
– Они говорили, что мы с тобой встретились столетия назад. И что в будущем встретимся снова.
Его слова, как и странные заявления прорицательницы, были совершенно недоступны моему пониманию, о чем я ему и сообщил.
– Ты – последователь Христа. Вряд ли ты знаешь о Колесе бытия, в которое верят буддисты.
Я покачал головой. Видя мое невежество, он продолжил:
– Что происходит после смерти?
Ответить на это было проще простого.
– Ты отправляешься на небеса, если жил праведно.
– Но что было с тобой до твоей жизни? Где ты был?
Простой вопрос заставил меня замедлить шаг и остановиться. Это точно не мог быть рай. Если так, в чем смысл покидать его, чтобы потом вернуться обратно? В конце концов я сдался:
– Не знаю.
– У тебя была другая жизнь. После ее окончания ты был рожден в этой. И так будет продолжаться снова и снова, до тех пор пока ты не исправишь все свои недостатки, все ошибки.
– И что будет потом?
– Возможно, через тысячу жизней ты достигнешь нирваны.