Дар дождя

Узнав о моем предложении, Фудзихара вежливо отказался, сообщив, что, по его сведениям, данная марка не отличается особым качеством. Мне ничего не оставалось, кроме как вспомнить фамилии тех, у кого дома были пианино, и разослать им письма с просьбой нанести им визит и осмотреть инструменты.

Я прекрасно понимал, что и в этот раз истинным намерением Фудзихары было выставить меня напоказ, показать, как японцам удалось переманить сына известного семейства на свою сторону.

Разумеется, наши посещения вызывали немалый страх, и, несмотря на то что я старался сделать визиты как можно более краткими и деловыми, это удавалось мне реже, чем хотелось бы. Меня всегда сопровождал Горо, который явно получал удовольствие от всего происходящего. К моему удивлению, он пробовал звучание каждого инструмента, который мы осматривали, играя с мастерством, которое даже мне казалось более чем высоким и резко контрастировало с мозолистыми руками и отсутствием во время игры всякой мимики. Сцены получались странноватые: японский офицер играл на пианино, я молча стоял рядом, а вокруг собирались напуганные и возмущенные домочадцы, которым не разрешалось садиться и они должны были стоять и смотреть. Это навело меня на мысли о пьесе, предназначенной для голодных духов, которую мы с дедом видели на городской площади Ипоха. Мне казалось, что Горо играет для невидимой аудитории, чье зловещее присутствие было почти осязаемым.

Во всех домах, куда мы заходили, Горо действовал одним и тем же образом. Он широким шагом входил внутрь и требовал отвести его к инструменту. Потом садился за него и полчаса играл одни и те же монотонные произведения, снова и снова. В конце концов в четырнадцатом доме из списка мое раздражение дошло до точки, и я спросил:

– Вы не могли бы играть что-нибудь другое?

Искренне оскорбившись, Горо перестал играть. Потом поерзал на стуле и положил руки на колени.

– Фудзихара-сан считает, что Das Wohltemperierte Klavier [79] состоит из величайших когда-либо созданных музыкальных произведений, и я ним согласен. Pr"aludium und Fuge [80] – особенно две пары из первого тома, которые я выбрал для пробы, – нравятся ему больше всего, и он часто их исполняет. Как я пойму, какой инструмент подойдет ему лучше всего, если я не оценю его с помощью музыки, которую он будет на нем играть?

79

«Хорошо темперированный клавир» – цикл произведений И. С. Баха.

80

Прелюдия и фуга (нем.).

Этот всплеск эмоций и беглый немецкий Горо застали меня врасплох.

– Уж тебе-то следовало бы знать, что мы – не нация бескультурных дикарей.

Я перевел тираду Горо о музыке Баха хозяину дома, китайцу средних лет. Несмотря на то что на первый взгляд он жил один, я почувствовал в доме присутствие женщин, которых он, без сомнения, спрятал, завидев наше приближение, – я всегда старался объявить о нашем приходе так громко, как только мог. Мы находились в гостиной на первом этаже, и, когда Горо снова принялся играть, я невзначай поднял глаза к потолку, который, как почти во всех домах, где мы успели побывать, был сделан из деревянных реек. Мой взгляд пробежал по всей его площади, и мне показалось, что я увидел глаз, пристально следивший за мной через дырку от сучка. Я на секунду задержал на нем взгляд, и хозяин это заметил. Чтобы отвлечь меня, он сказал:

– Японский офицер сделал очень осведомленное и правильное замечание, – тон у него был заискивающим. – Музыка Баха – безупречна.

– Я не спрашивал вашего мнения, – ответил Горо по-английски.

Он вернулся к клавишам и сыграл новую мелодию, только на этот раз объявил название по-немецки, словно чтобы подчеркнуть для меня утонченность своего народа:

– Pr"aludium und Fuge VI d-moll.

Я пропустил сказанное мимо ушей и посмотрел прямо перед собой, отправляя разум в привычную точку для медитации, но на фоне боя по клавишам это оказалось непросто. Тут наступила зловещая тишина, и я вернул себя в настоящее. У меня по коже побежали мурашки в предчувствии чего-то ужасного, потому что Горо еще ни разу не останавливался, не доиграв произведение до конца.

– Мы возьмем это, – сказал он и встал. Он погладил пианино:

– Оно звучит лучше всех.

Он указал на меня, потом на хозяина инструмента:

– Переведи ему. Хватит на сегодня марать язык английским.

– Это «Бехштейн», – сказал хозяин, когда я перевел ему намерение Горо забрать инструмент. – На острове такого больше ни у кого нет.

– Кто на нем играл?

– Моя внучка. Ей тоже нравился Бах.

– В клавишах чувствуется знакомство с музыкой великого композитора. Но оно немного расстроено, – заявил Горо, нахмурив брови, отчего его лоб прочертила серпообразная линия. – Ты не выказывал ему уважения, обеспечив должный уход.

Он дважды ударил несчастного старика в грудь, и я отчетливо услышал звук сломавшихся ребер – два точных, необратимых щелчка. Старик вскрикнул, и я подбежал к нему из-за другой стороны пианино. Он корчился в конвульсиях на ковре, близкий к шоку, и я не мог ничего сделать, только стоять и смотреть. Мои глаза нашли дырку от сучка в потолке, и я медленно покачал головой, предупреждая того, кто там прятался, не спускаться.

Единственным шансом для старика остаться в живых был наш немедленный уход, чтобы семья могла оказать ему помощь. Я сдержал порыв ударить Горо и холодно произнес:

– Так вы доказываете мне, что вы – не нация бескультурных дикарей?

Он был слишком ошарашен, чтобы быстро найтись с ответом, и я воспользовался возможностью увести его разум в нужном мне направлении.

– Я хочу, чтобы мы ушли. Сейчас же. Я пришлю людей забрать пианино, – сказал я и вышел из дома.

К моему облегчению, Горо без промедления последовал за мной.

Потом от солдат, которых я отправил за инструментом, я узнал, что старик не пережил нанесенной травмы, – удары Горо смертельно повредили его сердце. Я отменил сделанные было приготовления заменить реквизированный инструмент нашим, потому что уже ничто не могло вернуть его к жизни.

Фудзихара оказался в восторге от «Бехштейна» и настоял, чтобы я пришел к нему в гости послушать его игру. Я не мог отклонить приглашение, потому что это означало бы оскорбить его. К своему разочарованию, я убедился, что Горо был прав относительно музыкальных предпочтений Фудзихары, когда мы выбирали пианино. Я с трудом высидел представление и, когда он пригласил меня снова, нашел предлог не прийти, что без сомнения заставило его почувствовать себя оскорбленным.

Но у меня были другие причины для беспокойства: Изабель по-прежнему отказывалась со мной разговаривать, даже когда я передал ей письма от Макаллистера с Эдвардом.

– Сегодня я получил их от Эндо-сана.

Отец открыл письмо Эдварда и пробежал его глазами.

– Ничего конкретного. Цензоры вымарали целые строчки. Он здоров, не в Малайе, но мы это и так знали. – Он отдал письмо мне.

Письмо было бессвязным, прерываясь на вымаранных предложениях.

– Как Питер? – спросил он у Изабель.

– Новости есть. Ничего хорошего. Он в Таиланде. Посмотри, он пишет: «Скоро ИАстма Моя обострилась…»

– Старый плут Питер, – сказал отец, и его лицо осветилось мимолетной улыбкой. – Пожалуйста, поблагодари господина Эндо.

Изабель сложила письмо, и я знал, что она еще раз перечитает его у себя в комнате, наслаждаясь каждым скупым словом.

– И включи мою фамилию в список тех, кто должен внести деньги, – добавил отец.

– Зачем? – Я не поверил своим ушам. – Это только для китайцев.

– До прихода япошек это было хорошее место, где мы работали вместе: европейцы, китайцы, малайцы и индийцы. Я не позволю японцам нас разъединить. Я внесу свою долю, пусть даже я не китаец. Если каждый внесет сколько может, мы соберем всю сумму.

– Я работаю на японцев в том числе для того, чтобы избавить тебя от подобных требований, – сказал я, сдерживая раздражение, но пальцы слабели один за другим. – Твое участие в подобных глупостях лишает мою работу смысла.

– Причина и предательство начинаются с одной буквы. Ты пошел работать на них по собственному желанию, и не смей использовать нас для оправдания своих действий.

– Разве ты не видишь, что это единственный способ обеспечить безопасность всем нам и нашей компании!