Дар джинна
Шрифт:
Уже через пять минут с момента открытия ответного огня большая часть вражеской техники неподвижно стояла. Какие-то машины дымили, чуть меньшее число пылало огромными кострами, значительная же часть с виду казались целыми. Вот только уверен я, что там ни одного живого или здорового члена экипажа нет, а броня, если на неё посмотреть вблизи, похожа на дуршлаг – вся в крошечных пробоинах с оплавленными вспененными краями.
Лучшие стрелки с винтовками моей работы разбирались с гитлеровскими офицерами и унтерами, уничтожали пулемётные расчёты и всех тех, кто пытался командовать, заменяя убитых командиров. При скорости пули около трёх километров в секунду, первые пятьсот метров она летит по идеальной прямой,
А потом в бой Невнегин бросил наши небольшие бронетанковые силы. Одиннадцать машин – семь танков и четыре бронеавтомобиля. Советские и трофейные немецкие. Все оснащённые защитными амулетами, а три БТ-7 ещё и мощными амулетами невидимости. В эти танки я… м-м, не то чтобы влюбился, как чуть не сорвалось с языка, но сильно им симпатизировал. Небольшие, быстроходные и обладающие отличным вооружением. А после небольшой доработки в виде кронштейна на башне под пулемёт, для стрельбы из верхнего люка, его огневая мощь возросла. Амулеты убрали жирный минус – слабую живучесть в силу тонкой брони, которая пробивалась любым снарядом. Даже «дверная колотушка» шила насквозь этот танк.
И вот сейчас они бесчинствовали среди расстроенных порядков гитлеровцев, впавших в панику при виде молниеносного уничтожения своих грозных бронированных боевых машин. Ещё оставалось полторы-две тысячи солдат в каких-то двухстах метрах от наших окопов, но идти вперёд никто из них не захотел. Да и некому уже было приказать сделать рывок вперёд. Фигурки в фельдграу залегли на поле, попрятались в воронках и за остовами подбитой техники. А когда среди них появились советские танки и броневики, демонстрирующие неуязвимость и поразительную точность, то фашисты в панике бросились назад.
Вслед им понеслись пулемётные очереди и мины, снаряды. А чуть позже за моей спиной подала голос еврейская батарея, начавшая обстрел цели где-то впереди. Судя по шуму взрывов, обстреливали они что-то находящееся в пяти-семи километрах от нас.
– Разве дистанция у особого оружия настолько невелика, что нужно было подпускать врага так близко к своим траншеям? – донёсся до меня вопрос старшего майора, обращённого к комполка.
– Эм-м… тут дело-то в том, товарищ старший майор, - ответил тот, - что значительная часть особого оружия товарища Глебова использует трофейные боеприпасы. Вот чтобы не ходить далеко и не давать шансов трофейщикам противника уволочь к себе назад подбитую технику и собрать патроны с винтовками, мы стараемся бить врага как можно ближе к себе. Тем более, особая защита позволяет свести потери к минимально допустимым. А ещё при такой тактике мы наносим самый большой урон врагу.
К вечеру были подведены потери и достижения. Сначала стоит сказать о грустном: в результате массированного артналёта и последующей атаки, несмотря на все мои чары, дивизия потеряла двести шестнадцать человек убитыми и сто сорок одного раненого. Сто из них были тяжелыми. Больше двухсот винтовок и пистолетов-пулемётов, десять ручных пулемётов и одно орудие вышло из строя. Около половины укреплений были уничтожены. Теперь там требовалось заново отрывать траншеи, изготавливать щиты из досок и жердей, перекрывать блиндажи и ДЗОТы.
Немцам досталось куда больше. Убитыми мы насчитали свыше тысячи гитлеровцев, плюс взяли в плен триста восемьдесят человек. Сто сорок девять танков и бронеавтомобилей остались на поле перед нашими позициями. В лазарет в Пинск были отправлены ещё шестьдесят семь серьёзно раненых захватчиков (добивать было запрещено строжайше, краем уха я услышал, что туда должны прибыть корреспонденты и сделать десятки снимков о том, как обращаются
с пленными в СССР, заодно будет показан разгром сильной группировки войск Германии на Пинском направлении). Чуть позже вернулся Воронцов, сообщивший, что уничтожил двадцать шестиствольных реактивных миномётов и восемь тяжёлых гаубиц со всеми расчётами. А это почти двести человек.Всего несколько часов сражения, включая и артобстрел, а итоги как после длительного боя, как бы даже не многодневного.
У Рогачёва и Корша всё было куда менее радужно. Хоть немцы атаковали их куда меньшими силами, но и по насыщенности зачарованным оружием их бойцы сильно уступали невнягинским. Дело дошло и до рукопашной. К счастью, противника им удалось отбросить. Корш потерял убитыми и ранеными половину личного состава. У Рогачёва кроме потерь в живой силе было уничтожено одно судно и ещё одно серьёзно повреждено.
– Завтра в три часа вы должна атаковать немцев и занять Иваново, - огорошил нас всех комиссар, прибывший вместе с Дроздовым. – Мы с товарищами увидели, что у вас достаточно сил, чтобы выполнить этот приказ.
Невнягин помрачнел от этих слов.
– Хочу заметить, что моя дивизия, к слову, и так не отличающаяся численностью, сегодня потеряла треть личного состава, - холодно произнёс он. – Остальные устали, сейчас все заняты на восстановлении разрушенных укреплений.
– Они практически не сражались, - отмахнулся от него гость. – Позиции им не понадобятся ко всему прочему, так как в приказе указано, что вам следует занять населённый пункт Иваново и там закрепиться. На ваше место придут другие части.
– Да вы с ума сошли! – не выдержал генерал. – У меня со всеми, кого могу бросить в наступление – ополченцами и призывниками – наберётся от силы семьсот человек. Треть ещё толком не научилась винтовку в руках держать!
– Вы забываетесь, - процедил Дроздов, вмешавшись в беседу.
– Прошу прощения, - буркнул Невнягин и бросил быстрый взгляд на меня.
Увы, я ему ничем помочь не мог. Меньше всего хотелось влезать в эти дрязги. Тем более, не сильно и разбирался во всех этих военных игрищах. С моей колокольни: неправильно наступать, когда тебя справа и слева зажали и вот-вот вообще окружат. С другой стороны, удар вперёд на несколько десятков километров заставит немцев запаниковать и перебросить в нашу сторону дивизию-другую с других направлений и, возможно, оттянуть те части, которые нависли с севера и юга над Пинском.
– Это приказ Ставки, - ответил московский комиссар. – Тем более, вам поможет товарищ Глебов. Не так ли? – и повернулся в мою сторону. – В донесениях я читал, что в считаные секунды вам по силам уничтожить роту пехоты или несколько самолётов.
– Я атаковать не собираюсь, уважаемый, - скривился я.
– А что же собираетесь? – вновь прорезался старший майор.
– Заниматься делом, а не выполнять глупые приказы и рисковать городом, подготовленным к обороне рубежом и подразделением! – чуть повысил я голос. В ответ наступила такая тишина, что стало слышно, как скрипят кожаные ремни в такт дыханию. Сначала подумал, что все опешили от моей резкой отповеди. Потом дошло: я назвал приказ Ставки – глупым. А кто у нас там верховодит? Вот-вот, то-то и оно.
«Да и плевать, априори он не гениальный, даже не умный этот приказ», - произнёс я про себя с досадой.
– Вас будет поддерживать сводная танковая бригада генерал-майора Аратьянова, два стрелковых батальона и батальон НКВД из Мозыря. Они прибудут сюда уже ночью, - сказал старший майор.
– Сколько это будет в граммах? – посмотрел я на него и увидел, как в его глазах мелькнуло полное непонимание. – Шучу. Количественно – это сколько?
– Около пятисот человек и тридцать два танка. Большая часть бэтэ, есть несколько тридцатьчетвёрок и кавэ, - дал мне он ответ.