Дар Калиостро. Повести и рассказы
Шрифт:
Она стояла напротив, возле работ художника – пейзажиста, явно собираясь одну из них приобрести. Ее сопровождала пара охранников. Но это были другие, не вчерашние "лбы".
Пейзажист в предвкушении гонорара галантно кружил вокруг Ольги. Был он черноус, с бородкой и бархатной бабочкой, торчавшей из-за ворота плаща.
– Автор этих работ перед вами, – мягко басил он. – Солнечное, радостное состояние души перенес я на эти полотна…
Полотна представляли собой изображение белых березок на фоне голубенького неба.
Подобной дряни здесь хватало.
– Сколько вы хотите вот за это полотно?
Ответ поразил Смагина.
– Ольга! Постой! – вырвалось у него.
Она резко повернулась, набычились охранники, помертвел пейзажист, зная, конечно, как пуглива удача. Ольга смотрела на Смагина напряженным взглядом и вдруг посветлела.
– Алеша?.. Смагин?…
– А вчера ты меня не узнала…
– Вчера? Разве мы виделись?
– Я тебе после расскажу. А сейчас послушай моего совета: если ты заплатишь половину – будет в самый раз.
Вообще-то Смагин уже успел пожалеть о том, что вмешался: ведь от Ольги не убудет, а пейзажисту на какое-то время – сытая жизнь… Но, с другой стороны, надо же тому и совесть иметь! Половины названной суммы "за глаза" хватит.
– Надеюсь, вы согласны? – посмотрел он в упор на "мастера пейзажа".
Тот мгновенно сообразил, что удача, хоть и помельче, все же идет ему в руки.
– Чем только не пожертвуешь ради хороших людей! Будь по-вашему! – скромно улыбнулся он, являя доброту сердца.
Ольга расплатилась, и они направились в выходу.
– Ловко ты с ним! Спасибо.
Она взяла Смагина под руку.
– Сегодня юбилей у одного человека. Два дня ломала голову: что подарить? Разные там запонки, кальяны, трубки, вазы – надоело. Решила вот картину купить.
Смагин поморщился.
– Зря, – возразила ему Ольга. – Юбиляру точно понравится. Он ведь такой же ценитель искусства, как и я. Главное, теперь приобрести раму побогаче.
Ольга остановилась, внимательно посмотрела ему в лицо и, улыбнувшись, сказала:
– Раньше ты драчуном не был, – в глазах у нее метнулись чертики, – ты у нас по другой части… специализировался.
Смагин потупился.
– Не забыл, как на «физике» мне под юбку лазил?
– Да ты, вроде, не возражала…
– Гад ты, Смагин, – обиделась Ольга, будто сегодня был обычный день их школьной поры.
Помолчав, добавила:
– И хорошо, что тебя отдубасили.
– Между прочим, твои «опричники» постарались… Вчера…
– Постой, постой, – догадалась Ольга и рассмеялась. – Так это был ты?!
– Ну, я. И ничего смешного.
– Услышал Бог мои молитвы!
– Оля! За что?! – опешил Смагин.
– Ты расскажи лучше, куда после выпускного вечера сгинул?!
– Да что уж теперь… Столько воды утекло.
Ольга снова взяла Смагина под руку, и они пошли дальше.
– Ты прав. Воды утекло много. У тебя-то как? Не очень?
– Не очень, – подтвердил Смагин. – А у тебя, кажется, все получилось.
– Да.
В общем, я в порядке.VIII
В детстве Олечка Зубарева была толстухой. Это оттого, что она всегда слушалась старших и, следовательно, хорошо ела.
Сверстники не уставали зубоскалить по ее адресу – известно, как жестоки бывают дети. Радикальные перемены произошли в первом классе после того, как Олечка огрела Мишу Глотова, назвавшего ее «коровой», портфелем по голове. От кого-нибудь другого Олечка стерпела бы обиду, но Миша ей нравился, а потому простить его она не могла. То, что Миша ничего не знал о ее чувствах, оправданием служить ему не могло, потому что, как подсказывала Олечке интуиция, если бы он знал, то обозвал бы еще обиднее. В общем, не за просто так Миша рухнул на пол с сотрясением мозга.
Случился большой скандал (который впоследствии все же удалось замять). Олечка сильно переживала. Она почти не ела и совсем не слушалась старших. Через некоторое время Олечку невозможно было узнать: она очень похудела, а в характере ее прорезались такие черты, как своенравие, упрямство. Дети перестали ее дразнить и начали побаиваться. А несчастный Глотов навсегда, то есть до окончания школы, лишился Олиного расположения. Через несколько лет, когда Олечка расцветет и от нее пленительного запахнет женщиной, он об этом пожалеет…
Как раз в ту пору в их 10-м классе появился Смагин, переведенный из другой школы. Его посадили рядом со строптивой Ольгой, которая сразу же обозначила его половину парты, проведя границу совсем не посередине. Ничего особенного, на ее взгляд, Смагин собою не представлял: русоволосый, сероглазый, среднего роста. Правда, дед у него был академиком. Да сам он борьбой какой-то занимался. "Оттого, наверно, такой спокойный. Даже наглый – все время границу нарушает!" – возмущалась она про себя, но, странное дело, никакого возмущения не испытывала.
Чтобы вывести его из себя, Оле пришлось развернуть весь арсенал средств, накопленных в недавнем детстве. Безрезультатно.
Однажды, когда шел урок, она написала на форзаце его учебника по физике: "Милый Алеша! Помни свою ласковую соседку и пусть по ночам тебе снятся жабы!"
Смагин прочитал, улыбнулся, положил ей руку на колено и сказал:
– Оль, да хватит тебе…
Какой-то восторженный испуг толкнулся ей в сердце, оно забилось горячо, сладко замирая на вдохе, и не было сил, чтобы отвести в сторону его ладонь.
Потом Смагин все чаще и чаще клал ей руку на колено, осторожно скользя вверх по бедру. Оля таяла, почти теряла сознание. Ей было и страшно, и стыдно, и невыразимо хорошо. Она давно призналась себе, что втрескалась в Смагина, как последняя дура. И все ждала, когда же он, наконец, заговорит о происходящем.
Но Смагин молчал.
"Лапает девушку, сволочь… Как будто так и надо!" – злилась Оля.
Не дождалась она от Смагина ни признаний в любви, ни дальнейшего развития их странных отношений.