Дар любви

— Хочу! Очень хочу! Это от радости…

Поль приподнялся на локтях и посмотрел ей в лицо.

— Ты уверена? — В его голосе звучало сомнение. — Я не сделал тебе больно?

— Ты освободил меня, — продолжая плакать, ответила она. — И я хочу тебя так, что не могу дождаться, когда ты овладеешь мной.

Тогда он взял руку Уллы и положил ее на свою шелковистую плоть.

— Теперь ты веришь, что я хочу тебя не меньше?

Улла кивнула, боясь произнести три волшебных слова, вертевшиеся у нее в мозгу. Но сказать их было нельзя: это отпугнуло бы Поля больше, чем что-нибудь другое. Поэтому она только обвила его шею другой рукой, притянула к себе и выгнула бедра ему навстречу.

Тугой член коснулся ее нижних губ и застыл у входа. Эта остановка едва не свела Уллу с ума. Ожидание становилось нестерпимым. К палящему жару и напряжению добавился лютый голод. Но тут Поль вошел в нее, и не осталось ничего, кроме ощущения, что им хорошо вместе и что их тела идеально подходят друг другу.

Он дышал ей в ухо, бормотал нежные французские слова, и Улла понимала, что это язык любви, потому что ритм фраз убыстрялся в такт с их движениями.

Одного сияния звезд было бы достаточно, чтобы запомнить на всю жизнь. Но звезд волшебнику Полю было мало. Он подарил Улле заодно и луну. Она устремилась навстречу серебряной планете, зная, что Поль летит рядом. Потому что их тела, сведенные сладостной судорогой, были одним целым. Потому что внутри нее разливалось пламя, а его сердце билось в ее груди…

Когда Поль ухитрился поднять голову и посмотрел на нее с восхищением, Улла чуть не заплакала. О таком она и не мечтала.

Наконец он вытянулся рядом и с огорчением сказал:

— Пора уходить. Могу представить себе, что подумает Ирен, если утром найдет меня здесь.

— Да, пора, — кивнула Улла, борясь с желанием вцепиться в него и не отпускать никогда.

Он спустил ноги на пол и потянулся за одеждой. Надел брюки и рубашку, сунул носки в карман и взял туфли в руки.

— Милая, встретимся за завтраком?

— Да. — Улла завернулась в простыню и проводила его до двери.

Он поцеловал ее сначала в нос, а потом в губы.

— Тогда до девяти.

А сейчас было только два. Им предстояло провести друг без друга семь долгих часов. Улла не знала, сумеет ли она выдержать такую пытку.

Где-то между полуночью и рассветом эйфория прошла, а вместе с ней исчезла и уверенность Уллы в себе. Едва занялось новое утро, как ее начали одолевать сомнения.

А вдруг он уже жалеет о том, что вошел к ней? И молит небо, чтобы она как можно скорее уехала?

Прекрасно! — думала она, с остервенением чистя ни в чем не повинные зубы. Одна ночь абсолютного блаженства, а потом день, полный стыда и угрызений совести. Поль либо испугается, либо будет пытаться вежливо отвадить меня.

Стоит ли Париж обедни?

Улла подняла голову и посмотрелась в зеркало. На первый взгляд разница невелика. Разве что губы распухли так, словно их покусали пчелы, а измученное тело ныло. Но глаза стали совсем другими. Это были глаза женщины, в кои-то веки получившей полное моральное и физическое удовлетворение.

Да, о да! Дело того стоит. Она снова легла бы с ним в постель не задумываясь.

А он?

8

Когда Улла спускалась по лестнице, ее сердце колотилось как сумасшедшее. Нужно во что бы то ни стало сохранить достоинство.

Как-то он ее встретит?

Сделает вид, что этой ночи не было и в помине? Она сможет ему подыграть, как только утихнет боль.

Начнет извиняться? Сошлется на то, что слишком много выпил? Мол, подробностей он не помнит, но искренне жалеет о случившемся? Она сумеет сохранить спокойствие, хотя эта правда разобьет ей сердце.

Но если Поль станет шутить, она этого не вынесет. Отдать ему всю себя, а услышать в ответ смех? Это убьет ее. Или нанесет травму на всю жизнь.

— Мадемуазель, вы опоздали, — властно заявил он, когда Улла вошла в комнату.

— Сейчас всего семь минут десятого.

— А я пришел сюда без четверти девять. — Не успела Улла опуститься в кресло, как Поль заключил ее в объятия. — Ты заставила меня ждать двадцать две минуты, и каждая из них была пыткой. Ну что, любимая? Жалеешь, что вчера вечером открыла мне дверь?

Улла с облегчением вздохнула и прижалась к нему.

— Ни капельки, — сказала она, подставляя ему губы.

Поцелуй был таким страстным, что все ее сомнения тут же исчезли. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы темнокожая горничная Жозефина не принесла кофе и тосты.

Поль сделал непроницаемую мину, усадил ее за стол, а сам сел напротив. Но на его высоких скулах горели красные пятна, глаза лихорадочно блестели, и Улла понимала, что он вовсе не так владеет собой, как пытается показать.

— Напомни, чтобы при открытых дверях я держался от тебя подальше, — сказал он, как только Жозефина ушла. — Мне нужно поддерживать репутацию. Если бы горничная увидела, что ее работодатель занимается любовью на столе, бедняжка рехнулась бы.

— И я тоже, — пытаясь сдержать смех, сказала Улла. — По-моему, это очень неудобно.

Поль улыбнулся. Он еще никогда не был таким юным и беспечным.

— Может быть, ты и права, но идея заманчивая!

— Перестань. Ты вовсе не такой.

— А какой же я, по-твоему?

Она на мгновение задумалась.

— Сложный. Неожиданный. Я каждый день обнаруживаю в тебе что-то новое.

— И это тебе нравится?

Счастье бурлило в ее душе как шампанское.

— Очень.

— И мне тоже. Ты вернула мне смех и ощущение радости жизни, на которые я давно махнул рукой. Если Ирен возьмет на себя обязанности няни, давай куда-нибудь съездим, ладно? Я показал тебе еще не все местные достопримечательности.

— Если Ирен посидит с девочкой, то я поеду по магазинам. Нужно что-то подобрать для мюзик-холла. Ты был прав, когда говорил, что я должна пополнить гардероб. Мне следовало тебя послушаться.

— Я всегда прав, — с очаровательной самоуверенностью сказал он. — И ты всегда должна меня слушаться.

— Хвастунишка… Не издевайся над женщиной, которая стоит на краю пропасти.

— Раз так, мы поедем вместе.

— И ты хочешь потратить на это свой выходной?