Дар Шаванахолы. История, рассказанная сэром Максом из Ехо
Шрифт:
Леди Гледди Ачимурри ослепительно улыбнулась, приложила палец к губам, заговорщически мне подмигнула, всем своим видом демонстрируя, что с ней вполне можно договориться, и вдруг развернулась на сто восемьдесят градусов и пулей вылетела из полосатой палатки. Я бросился следом, отчаянно чертыхаясь, но, честно говоря, уже предчувствовал, что вряд ли поймаю беглянку. Будь это просто мой сон, я бы, конечно, справился. А так называемой объективной реальности, где ты случайный, да еще и незваный гость, поди навяжи свой сценарий. Трижды ха-ха.
Какие-то шансы у меня, конечно, были, все-таки я очень
Я, конечно, сопротивлялся до последнего. Говорил себе: мало ли, что Джуффин, подумаешь, зовет. А я все равно буду спать и видеть сон, как бегу по рыночной площади, локтями расталкивая торговцев, покупателей и зевак, лягаясь и пихаясь, сколько понадобится, пока не поймаю эту дурищу, потому что это же страшно подумать, как она здесь, в незнакомом чужом Мире, без помощи и поддержки, без единого шанса вернуться домой. Без меня.
— Как же она без меня? — сказал я вслух.
Проснулся, конечно, как миленький. Лежал не на кровати, а на полу у стены, в которую, похоже, врезался со всей дури. По крайней мере, нос болел зверски, да и вся голова в целом была не слишком довольна своим состоянием. Рядом валялась добыча. Прут сломался, но яблоко, похоже, чувствовало себя превосходно. Всегда верил в чудотворную силу карамельных панцирей.
«Макс, да что с тобой? — встревоженно спросил шеф. — Так крепко спал?»
«Крепче не бывает, — ответил я. — Так крепко, что нос, похоже, сломал. Но это как раз пустяки. Есть другая проблема, похуже. Очень долго рассказывать. Можно, я к вам сейчас приеду?»
«Собственно, ради этого я тебя и разбудил. Есть разговор».
«Неужели настолько неотложный?» — спросил я, поглядев в окно, за которым пока не было и намека на рассвет.
«У меня сейчас гостья, которая и рада бы прийти в более удобное для нас с тобой время, да расписание не позволяет. Когда смогла, тогда и выбралась. Если я скажу, что ее зовут леди Сотофа Ханемер, это придаст тебе силы?»
«Придаст, — согласился я. — Впрочем, у меня и своих причин нестись к вам пулей предостаточно. И нос, который я без вас быстро не починю, — наименее серьезная из них».
«Ждем тебя, — сказал шеф. И, спохватившись, добавил: — Только не у меня дома, а в Управлении».
Вовремя сказал. А то поехал бы я на Правый Берег, то-то всем было бы радости.
Перед тем как лечь спать, я вроде бы раздевался. Но сейчас был одет и даже обут, только голова непокрыта. Одежда выглядела, мягко говоря, не совсем обычно. Широкий пестрый кафтан с неровно обрезанными полами, узкие, слишком длинные, а потому собравшиеся гармошкой на щиколотках полосатые штаны. Добавьте к этому задорное подобие обрезанных валенок цвета майского неба, и вам станет примерно понятно, как ослепительно я был хорош.
Но я решил не переодеваться. Все равно глухая ночь, кто меня увидит. Во-первых, сэкономлю кучу времени, а во-вторых, возможно, Джуффину будет интересно взглянуть на эти тряпки. Похоже, они сперва мне приснились, а потом каким-то образом проснулись вместе со мной.
До сих пор я приносил из своих сновидений только свежие царапины, поначалу до полусмерти пугавшие меня своей подлинностью, а тут такой трофей. Из тех же соображений я взял с собой дурацкое карамельное яблоко. Даром, что ли, весь сон с ним таскался. Будет теперь шефу подарочек.В Дом у Моста я вошел уже через пять минут; причем примерно четыре из них были потрачены на скитания по собственным лестницам и коридорам.
Дверь кабинета Джуффина была чуть-чуть приоткрыта, из-за нее раздавались громкие голоса.
— Ты прекрасно знаешь, что все это время я вздохнуть не успевал, — говорил шеф. — Трудно тебе было девчонку под крылышком подержать?
— Такую подержишь, как же, — отвечала леди Сотофа. — Не говори глупости, ладно? Сам знаешь, подержала бы, если бы видела в том хоть какой-то смысл. Но от Орденской жизни таким, как она, никакой пользы, один вред.
Еще недавно я бы решил, что там, за дверью, сейчас разбалтывают страшные тайны, не предназначенные для моих ушей. И долго топтался бы на пороге, разрываясь от противоречивых желаний — честно сказать: «Эй, вас слишком хорошо слышно в Зале Общей Работы», — и, не поднимая шум, дослушать до конца.
Но я уже хорошо изучил Джуффина. Знал, что шеф никогда ничего не делает просто так. Рассеянность ему неведома. И если он не позаботился плотно закрыть дверь, значит, у него были на то свои причины. Например, дать мне возможность услышать ровно то, что я зачем-то должен услышать. Не больше и не меньше.
Поэтому я не стал топтаться на пороге, а распахнул дверь и вошел. Джуффин и Сотофа тут же прекратили спор и уставились на меня, как дети на бродячего циркача. Глаза у обоих стали большие и круглые, как у буривухов. Я даже растерялся. Не ожидал такого эффекта.
— Бедный мальчик, — наконец сказала леди Сотофа.
— Да, это, конечно, не какие-то дурацкие погремушки, — подхватил шеф. — Серьезный, продуманный удар по общественному сознанию. А окровавленное лицо — часть костюма? Или случайное совпадение?
— Это я так удачно проснулся носом в стенку, — объяснил я. — Очень больно, кстати. И чем дальше, тем хуже. Спасайте, пожалуйста.
— Да уж придется, — вздохнул Джуффин. — Взамен пообещай мне хотя бы полчаса не умываться. Когда я еще такую красоту увижу. Да еще и в сочетании со столь дивным костюмом.
— Костюм — это и есть самое интересное, — сказал я после того, как шеф милостиво возложил десницу на мою расквашенную физиономию. — Я в нем проснулся. То есть, когда я ложился спать, этой одежды не было. А теперь есть.
— Нос-то больше не болит? — сочувственно спросила леди Сотофа.
— Вроде нет. И вот еще, смотрите, — я положил на стол обломок прута с карамельным яблоком. — Тоже трофей, из того же сна.
— В следующий раз прихватывай что-то более полезное в хозяйстве, — посоветовал Джуффин. — Если уж обнаружился у тебя такой талант, грех не воспользоваться.
— Давайте я сразу расскажу вам все самое плохое, — предложил я. — А потом будем веселиться. Или не будем, как пойдет.
— Выкладывай, — согласился шеф. — Очень любопытно, как оно сейчас выглядит — твое «самое плохое».