Дар выживания

Объездив район, мы хотели сунуться севернее, к кинотеатру "Чайка" и высоткам, но внезапно комендант отозвал миссию.

– " Бешеный, срочно возвращайтесь! Обстановка осложнилась, вы нужны мне здесь "!
– севшим голосом сообщил Вышегородов.

– Принято, - коротко бросил я, многозначительно глядя на друзей, а Андрюха поддал газку. Добирались в напряжённом молчании, а на подъезде к убежищу увидели камуфлированный БТР и горстку вооружённых бойцов в полной снаряге, в брониках, касках, с рюкзаками. Встретили нас сдержанно. Молодой гвардеец-лейтенант в лихо заломленном набок голубом берете объяснил, что его отделение временно прикомандировано к убежищу по причине входа в город подразделений противника. Значит, дело серьёзное, раз к нам ВДВ приписали. На вопросы "как" и "почему" лейтенант ответил, что сам знает не больше нашего, но вроде как проворонили ещё один десант врага. Ну, отлично, нечего добавить!

Решив организационные вопросы по совместной службе, каждый приступил к выполнению своих обязанностей. Теперь десантники бдили на холме, оставив КПП на "бетонке" за нами. Десантура - молодые, крепкие парни, вели себя абсолютно адекватно. Всё по уставу, без каких-либо претензий на купание в фонтане или разбивание бутылок об голову. Нести службу совместно с десантниками оказалось легко. Лейтенант не претендовал на единоличное командование маленьким гарнизоном, занимался только своими, хотя суть дела понимал отлично. Порой мы собирались и советовались все вместе. К тому же Вадим, так звали офицера, помогал нам на КПП, когда повалил народ. А народ повалил, поэтому пока возвращаться в город с дипмиссией необходимость отпала. С тюками и сумками, со смешанными чувствами на лицах - все они шли, чтобы спастись. Но, ясное дело, не каждый попал внутрь. По сто раз проверив документы, пробив по базе данных, некоторых вносили в "дополнение к списку номер три", размещали в кубриках, проводили беседы и инструктажи. Усилились наряды. На КПП теперь, кроме четверых часовых из молодняка, всё время находилась группа пропуска и досмотра в лице Прапора и моих троих верных воинов. Ну, и Вадим к нам зачастил. На холме десантура дежурила в две смены - по пять бойцов в каждой. Подземелье жило под контролем остатка уже бывалых - Вити, Стрелка, сына опера Юры, Сани Мерзкого. Остальные тайшетцы - Малой и Иван - вскоре заступали на "бетонку", чтобы обкатывать молодняк. Вроде, всё проходило по отработанной схеме, всё находилось под контролем, но не обошлось и без эксцессов. Фильтровать народ - занятие не из лёгких. Во-первых, в убежище не допускались бывшие уголовные элементы. Причём, приходили и реальные урки. Они, наивные, считали, что если справку об освобождении с собой не брать, то по-другому мы не сможем догадаться о тёмном прошлом. Нам же помогала единая база данных. К тому же Денис давно занимался борьбой с преступностью под эгидой системы МВД. Да и мы не слепошарые котята. Уголовник или просто гопник, отморозок, что для меня едино, не скроет своей сути, он наглый, скалит зубы, ведёт себя вызывающе, имеет ярко выраженный жаргон и жестикуляцию. Плюс татуировки. Все подобные, даже со скандалом и применением силы отправлялись восвояси. Нет, вру. Одного всё же пустили, но случай был особый. Мужик лет сорока пришёл с ребенком, пацану семь лет от роду. По самому дядьке мало заметно прошлое, разве что истершийся татуированный перстень на пальце имелся. Но, не дожидаясь, пока его история всплывёт посредством КПК, мужчина сам признался, что восемь лет назад вышел из тюрьмы, отмотав десятку за убийство. Тогда судьи посчитали, что он виновен, хотя просто защищал девушку. Мужчина не просился в убежище, он просил взять его сына. На вопрос, где мать, ответил, что погибла год назад. Комендант разрешил ему остаться с сыном, но, понятное дело, дядьку взяли на контроль. Уже потом я узнал, что та самая девушка, которую он защитил, дождалась его из тюрьмы, у них родился сын. Добрая, но печальная история подтвердилась фактами из базы данных федералов. В общем, сын и отец обрели место в убежище. С другими сидельцами обстояло иначе. Поняв, что нам всё известно, они начинали гнуть пальцы. Да ты знаешь, кто я? Да щас приедут люди, объяснят тебе, как жить! Дай номер, тебе с лагеря перезвонят, пояснят чё - по чём! Короче, стандартная брехня. Их отправляли короткой дорогой в далекие дали. Один особо буйный выхватил обрез, вереща угрозы и проклятия. Судьба его оборвалась в тот же момент, пристрелили как собаку. Заодно дали понять толпе, что не прогулка здесь, а война. Вообще, это тяжёлое чувство, когда ты кому-то отказываешь. Стоит перед тобой вроде нормальный человек, всё в порядке, а Федеральная База Данных выдаёт про него что-то нехорошее и всё, до свидания. Не все урки остались урками, не каждый больной опасен, но для системы все равны. Тот мужик с сыном - исключение из правил, подтверждающее его существование.

Во- вторых, не пускали явно агрессивных людей, а такие тоже попадались. Приходилось стрелять в воздух, работать прикладами. Жестко, жалко, но выбора не оставалось. Голова разрывалась от всего этого и казалось, что сам сейчас слетишь с катушек. Каждый из нас терпел. Бывало, что попадались стоящие на различных учётах. Не пускали хроников, диабетиков, астматиков, онкобольных. Пытались, конечно, им объяснить, что заточение под землёй может затянуться, что в убежище просто нет нужных медикаментов для поддержания их жизни и здоровья. Этих людей жалко больше всего. И хорошо, что всего этого не видела мама. Она - диабетик, но знаем об этом только мы с братом и отцом. Конечно, к отъезду из Тайшета мы подготовились, выгребли несколько аптек подчистую. Ничего не поделаешь, каждый заботится о своих. Мне казалось, что я говорил этим людям "нет" со слезами на глазах, извинялся, по сто раз всё объяснял и советовал, что делать дальше. А что их ждало? Баррикадироваться дома и молиться, что снаряд смилостивится и упадёт на соседний дом. Люди уходили, убитые горем, в слезах, даже мужчины не могли сдержаться. В эти моменты мы не многим от них отличались. Я ненавидел государство за то, что приходится так поступать, что приходится идти против человечности, гнать прочь тех, кому на самом деле нужна защита, которую государство не дало. В конце концов, пока не поздно, могли бы эвакуировать город. Да, я тоже виноват, ведь мог уговорить коменданта кого-то впустить. Вместе с тем я понимал, что на самом деле им здесь делать нечего. Пребывание под землёй может продлиться всего сутки, но где гарантия, что не год? Им же будет хуже, вот и всё...

Как бы ни было, бомбоубежище заполнялось и, благодаря нашим усилиям и жёсткой системе, заполнялось людьми среднего возраста, часто семейными, редко с детьми, здоровыми, без каких-либо проблем с законом. Само собой, производился тщательный обыск при входе. Приходилось и в трусах копаться. Всё запрещённое изымалось. Помимо всего прочего, в приёме граждан приняли участие и профессор Павлов с Лизой, проводя какой-никакой медосмотр.

День тянулся. Мозги кипели от переизбытка лиц и паспортов. От проклятий тех, кого запрещено пускать, горели уши, а уж сколько раз нам обещали всадить перо в почку, и не сосчитать. На эти обещания никто уже не обращал внимание. Как назло, начался дождь в купе с ветром. Нам-то ладно, плащ-палатки накинули и продолжили нести службу. Людей жалко. Чем ближе и явственнее ощущался вечер, тем чаще и тревожней я поглядывал на часы. Поминутно поглядывая на ещё дымящиеся останки садоводства и двухэтажек, я точно знал, что именно их видел в своих кошмарах, и ощущение неизбежного конца всего сущего приближалось с каждым часом. Сердце учащённо билось в моей груди, да и курить я стал чаще. Хотя, казалось, куда уж чаще. Часам к шести вечера где-то со стороны Синюшиной горы слышалась непрерывная автоматическая стрельба. Похоже, наши схлестнулись с врагом в очной встрече. Затем работала артиллерия и вертолёты, шли звеньями на очередной заход после пополнения боекомплекта. Десантники взволнованно мяли свои модерновые 74-ки, подбадривающе кивая друг другу. В глазах этих тренированных юнцов изредка проскальзывал страх, но во-первых, тут же прятался за стеной отваги, а во-вторых, как без него, родимого, жить-то. Парни рвались в бой, но и опасались его, не совсем ведь дурные. Иногда лейтенант-здоровяк, размером даже больше Вити, размахивая автоматом, будто игрушкой, подбадривал их зычным голосом. В его металлическом голосе и движениях, в холодном взгляде серых глаз, чувствовалась уверенность, которой он заражал своих бойцов. Лейтенант, возможно, уже где-то воевал. Да нет, точно! Это чувствовалось во всём. Мы иногда с ним перемигивались, курили вместе, но толком поговорить не удавалось. Слова сами не лезли.

Создавалось впечатление, что я стал каким-то нервным центром убежища. Может, мне это всего лишь казалось, но выглядело так, будто вся масса укрывшихся в бомбаре копирует моё настроение, которое после обеда скатилось чуть не в Марианскую впадину. Ощущение надвигающейся трагедии для всего мира терзало меня каждую секунду, ведь я больше, чем на сто процентов был уверен, что всё случится именно сегодня. Был уверен, но и поверить не мог. Это ведь просто уму непостижимо. Каждый хоть немного вменяемый человек в мире понимает, к чему приведёт ядерная война. Хотя ещё месяц назад никто не допускал попытки революции в России, а она произошла. Неделю назад никто не думал, что НАТО решится на массовый десант на территории такой огромной и сильной страны, как РФ, но вот их солдаты уже топчут окраины наших городов. Как и несколько лет тому никто не верил в раскол Украины. Всё это попахивало бредом, но уже произошло, так почему не может быть ядерной войны, скажите на милость? В погоне за властью мировые политики давно показали свою полную неадекватность, значит, нельзя исключать ничего.

Ну что, как вы считаете, с такими мыслями может быть другое настроение? Вряд ли. Вот я и хандрил, большинство времени стараясь проводить снаружи и будто прощаясь с первозданным видом планеты. Менялись часовые, молча курили, пряча сигареты в ладонях, подрывались от каждого шороха. Уже не пытались подбодрить друг друга, просто молчали. Как-то странно иссяк людской поток, будто просто кончились люди. Но и без этого народу в бомбаре стало нестерпимо много, около тысячи человек. Мы сидели и вновь курили. В воздухе пахло надвигающейся грозой. Попытки друзей заговорить со мной заканчивались короткими словами "ясно" и "понятно". О своих переживаниях и снах я попытался поделиться с Андрюхой, своим единственным другом, но тот, услышав похожие на бред слова, тоже коротко бросил "ясно" и уныло побрёл в убежище. Не верил он мне, а скорее всего просто боялся верить.

В убежище не обходилось без неприятностей. Люди и так все на нервах. Плюс ко всему, убежище, хоть и являлось для всех нас местом спасения, но всё же в нём ограничивались свободы человека, к которым он так привык. Но мы и десантура работали слаженно и четко, по инструкции, пресекая любую дурость. Народу нужно дать время обвыкнуться, а времени этого нет, и ситуация к тому же в любой момент может повернуться в худшую сторону. Терпели, как могли, а день тянулся бесконечно долго. Я почему-то сравнил этот день с тягучим киселём. Ты его должен из одной бочки в другую перелить, а бочка полная, а кружечка, которой черпаешь, ма-аленькая. День, провалившийся в черную бездну бесконечности, шёл тяжело и медленно...

Глава 12. Последний бой.

Далекие и близкие выстрелы и взрывы уже так не пугали и не настораживали. Они стали такими же обыденными, как шелест листьев или человеческая речь. Просто шли фоном по нашей жизнедеятельности. Ближе к вечеру лейтенант Вадим, фамилию которого я так и не узнал, поменял одну группу бойцов на холме на другую, но инструктировал намного жёстче, с матами и криками. Объяснял он это тем, что ближе к ночи могут активизироваться вражеские диверсионные группы или объявятся снайперские пары. Над постами нависла мёртвая тишина, часовые не должны были издавать ни звука. Что ж, меры не лишены смысла, учитывая, что до ближайших позиций противника километра три-четыре по прямой. Сколько их там? Штаб скупо делился информацией, но и без щедрости понятно, что не менее пяти тысяч бойцов. Это уже с учетом уничтоженных двух тысяч. Конечно, работают артиллерия и авиация, но в условиях города с такой плотной застройкой высотными домами, с девяноста процентами неэвакуированных граждан, что конкретно может авиация? Раздолбить всё к чертям собачьим вместе с гражданами? Потому и работали мало и очень осторожно.

Из-за затянутых слоем дыма небес темнеть начало уже в девять, что нехарактерно для конца августа. Уныние в убежище нарастало, снаружи росло напряжение. В этом общем хаосе как-то обыденно слышались слова десантников из радиостанции о том, что метрах в трёхстах к северу от убежища, в "зелёнке", замечена группа противников. По сути, в том же месте, где мы бежали через рощу к двухэтажке. Я совершенно повседневно приготовился к бою, вспоминая давешний сон. Ну да, всё так и должно происходить. Врагов немало, группа из полусотни бойцов споро рассредоточивалась по оврагам. Они шли дальше на север, в район уничтоженных и уже почти остывших построек. Манёвр, в принципе, очевиден, ведь через эти пустоши можно незаметно подойти к артбригаде на Кайской горе. Да хоть куда можно идти. И вступать с ними в бой нам нельзя, потому что их намного больше. У нас преимущество лишь в том, что наши позиции пока скрыты, а сами мы сейчас в тылу врага. Но с первыми выстрелами всё изменится, и козырей у нас не будет. Поэтому, подумав трезвой головой, решил не атаковать противника, а просто доложить в штаб и сидеть тихо, наблюдая. И у нас всё это получилось бы, но как только противник закончил перемещение своих войск, готовясь к новому рывку, как прямо им навстречу выбрела целая орава гражданских. Конечно, без оружия, зато с тюками, полными вещей. Никто не ожидал этого. А натовцы, поняв, что им не избежать столкновения с гражданскими, а это значит, раскрыть себя, просто принялись расстреливать безоружных людей. Наших безоружных людей...

– Всё, хана пидорам, - обречённо произнёс лейтенант Вадим, сбрасывая переводчик огня на автоматическую стрельбу.
– По противнику огонь!!!

Я не спорил. Меня тоже накрыло негодование и ярость ударила в виски. Таиться дальше смысла не имело. По крайней мере, я, как и Вадим, не смог бы пережить этот момент, просидев тихо, как мышь.

– Огонь!!!
– заорал я.
– Никого не упускать!!!

Из недр бомбоубежища к нам неслось подкрепление, а мы, горстка в дюжину бойцов, неистово поливали свинцовым ливнем врага, потерявшего в самые первые секунды больше трети личного состава. У Вадима было два снайпера, оба якуты, а они прирождённые стрелки и охотники. СВУ одного из них долбила хлестко, не умолкая, отправляя нелюдей, поднявших руку на безоружного, одного за одним прямиком в ад. Пока натовцы пришли в себя, сменили позиции и сориентировались, их потери составили уже больше половины и наши с ними количественные силы сравнялись. Правда, на этом наши преимущества кончались, несмотря на то, что к нам из подземелья на подмогу прибывали бойцы. Бойцы не обстрелянные. К тому же наше положение было статичным, ведь мы должны защищать бомбарь. Противник же имел право на любой манёвр. А ещё прогрессивно темнело, что скрывало действия врага. Враг же, скорее всего, имел приборы ночного видения, не мог не иметь. Натовцы рассредоточились за укрытиями, начали огрызаться огнём. По мешкам, бетонным плитам и земле ударили первые пули. Прапор орал рядом в рацию, видимо со штабом связался:

– Ведём бой с противником! Их больше! Приём!

Ему вторили в ответ:

– " Понял вас, понял! Держитесь! Коробка на подходе! Чуть позже будет борт! "

Всё вокруг перемешалось в адском танце огня и металла. Американские морпехи спешно ретировались в "зелёнку", бросая своих раненых и ища укрытие, но те, что уже заняли позиции, вели активную стрельбу. Пули жужжали, как бешеные пчелы, выбивая фонтанчики песка и бетонную крошку. Кто-то рядом закричал от боли, а я, чувствуя, как раненого уже забирают с передовой, продолжал выцеливать врагов одного за другим. Удачные выстрелы получались не всегда, очень мешали летающие отовсюду стреляные гильзы. Горячие, суки. И ответный огонь врага прижимал к земле. Но дело своё мы знали и делали, постепенно уменьшая поголовье заморских спецов. На поверку оказывалось, что не такие уж они и спецы, раз нам удаётся успешно им противостоять. Но, к сожалению, и нас находили пули противника. Раненых тут же уносили в убежище, а убитых оттаскивали в сторону. Меняя магазин, я кинул взгляд в сторону, куда утаскивали погибших, и, чёрт возьми, мне не нравилась эта картина. Не меньше десятка, если не больше. Срань господня! Мы теряли инициативу, но и врагов осталось не больше дюжины. Как-то резко сократилась их численность. Я, чуя беду, взял пятерых и занял оборону на холме в противоположную сторону, отойдя от оборудованных огневых точек на добрые сто метров. Ждать нам пришлось недолго. Тяжело дыша, за деревьями появились фигуры в "марпатах". И я видел, что они тоже дико устали. Чуял их страх. Это и гнало их в обход. Морпехи надеялись обойти наши позиции, скинуть нас с холма и дожать сверху. Они, возможно, даже не знали, какого хрена мы тут забыли. Просто подразделение, случайно заметившее противника.