Дар юной княжны

— Вряд ли. Та его любовь была первым юношеским чувством. Она прошла как весенний дождь. Отец искренне любил мою мать. А вот Анна, похоже, его не забыла. Через год после рождения Юлии она умерла при странных обстоятельствах. Думаю, Зигмунд убил её в припадке ревности. Впрочем, это только мои предположения.

— И давно ты в замке?

— Почти год,

— Что же ты так долго тянешь со своей местью?

— Месть — не такое простое дело; при том, что Зигмунда его псы охраняют круглосуточно. А я хочу, чтобы даже птенцов в этом гнезде не осталось!

— И ты тоже станешь, как они, штыком в постели?

— Не знаю. Но жалости во мне нет ни к кому!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Кажется, совсем недавно Ольга клялась и божилась, что никогда не вернется к прежним привычкам. Но то ли черт её дергает за язык, то ли никак не повзрослеет, а только она заразила Альку, как прежде её дядя Николя, игрой в рифмование слов, и мальчишка так увлекся, что рифмует все подряд.

Василий Ильич между прочим заметил:

— Что-то много нынче ворон.

Алька тут же:

— Как бы не было похорон.

Ольга толкнула его в бок.

— Прекрати!

А тот:

— Иначе не будет пути?

— Тьфу, — плюнул Аренский-старший, — я уже и себя ловлю на том, что к любому вашему слову тут же рифму ищу. Ну, Ольга, удружила!

— Золотая жила.

— А это к чему? — вмешался Герасим.

— Я и сам не пойму.

— Тогда лучше; чтоб не скучно было.

— Все ясно, — подвел итог Василий Ильич, — если вы и Герасима заразили, значит, от безделья маетесь: пора за работу приниматься… Послушай, Герка, а чего это ты все вслушиваешься да вглядываешься, будто ищейка… Осталось только следы нюхать!

— Боюсь я, Василий, непрошеных гостей. Хотя бы и друзей-махновцев. Эти разбираться не будут: чуть подозрительные — в расход!

— Вот то-то и оно! — нахмурился Аренский. — Думаешь, я даром про работу заговорил? У самого плохие предчувствия… Спрашиваю серьезно: согласен ли ты, Герасим Титов, работать в моем цирке?

— Да уж возьми за ради Христа, отец родной, век за тебя буду бога молить! Согласен робить за похлебку, да за одежонку какую-никакую.

Герасим подчеркнуто просительно опустил хитрые повеселевшие глаза. Но Василий Ильич вовсе не был расположен шутить.

Люди, подобные Аренскому, — рабы своего чувства долга. Никто не просил его, не обязывал, но он уже чувствовал ответственность за них, тех, с кем свела его нелегкая судьба. Василий Ильич размышлял, мучился, страдал и… невольно втягивал окружающих в водоворот своих страданий, подчас раздражая их мелочной опекой и педантизмом.

— Как раз об одежонке-то и речь, — он машинально пощупал бушлат матроса. — С матросской робой тебе, друг ситцевый, лучше расстаться… Бери пример, Оля — княжна, а по одежке не скажешь. Не её бы умные глаза да аристократические ручки, — так, мещаночка из какой-нибудь Орловской губернии. Только внимательный да знающий глаз заметит, что платьишко на ней не такое уж простое. Видно, поработала над ним модистка высшего класса! Да и материалец недешев.

Ольга смутилась: зачем он так говорит? Конечно, она подозревала, что её попытки выглядеть простолюдинкой не очень-то удачны, "порода проступает", но что же делать…

— Да вы, Оленька, не краснейте! Это я так… придираюсь. Кто сейчас станет разбираться, дорогой или дешевый материал? Как говорил Шекспир, "распалась связь времен"! А платье можно на булку хлеба выменять, даже очень дорогое… Помогите-ка лучше Герасиму гардеробчик подобрать. Вот в этом леске мы остановимся, костер разведем, обед сварим — негоже без горячей пищи путешествовать — переоденемся, и за работу!

Они выбрали место на опушке небольшого леса, где почти стаял снег. Сложили пожитки. С помощью Альки Ольга стала перебирать их и, наконец, нашла то, что искала — это была красная атласная рубаха. Девушка отвернулась, чтобы не смущать переодевавшегося матроса, а когда повернулась вновь, то ахнула от неожиданности — в этой рубахе с наборным пояском Герасим показался ей именно завзятым циркачом. По крайней мере, какими она себе их представляла. Алька подскочил, поднял руку Герасима и провозгласил:

— Чемпион мира и Европы по французской борьбе — Герберт Титус!

— Чего это ты меня так обозвал? — удивился Герасим.

— Это называется — сценический псевдоним. Он есть у всех знаменитых цирковых борцов.

— A y меня, не будет! Герберт — придумал тоже. Чем плохо — Герасим?

— Герасим — морда восемь на семь? — тихо пробормотал Алька.

Но Аренский услышал и отвесил ему подзатыльник.

— Не обращай на него внимания, Гера: всю жизнь возле взрослых отирается, вот и распустил язык… Я вижу, ты готов? Погодь минутку!

Он раскатал одну из скаток и расстелил на лужайке довольно потертый цирковой ковер. Скинул пальто и стал в борцовскую стойку.

— Ну, берегись, Герасим!

И цыкнул на Альку:

— Ужо смотри мне, со своими рифмами!

Ольга подмигнула мальчишке:

— Борцы!

— Жеребцы! — сказал он ей на ухо и покосился на отца: не слышит ли?

— Держись, Василий, мордой синий! — все же не выдержал и схохмил Герасим. Все расхохотались.

— Как дети, ей-богу, никакой серьезности, — отворачиваясь, чтобы не видели его улыбки, проворчал Аренский и неожиданно сделал выпад в сторону соперника.

Тот отпрянул.

— Ой, напугал!

И, расставив руки, как медведь, вразвалку пошел на Василия.

Они выглядели рядом несколько комично: высокий, широкоплечий Герасим, точно глыба, нависал над коренастым, но много ниже его Аренским. Впрочем, разницу в росте тот с лихвой компенсировал мускулистостью и подвижностью.

Герасим попробовал применить против товарища захват, но не тут-то было! Аренский ловко нырнул под его руку и провел бросок. Герасим упал. Ольга с Алькой зааплодировали.

Их хлопки подействовали на лежащего, как удар бича. Он вскочил, засопел, всерьез начиная злиться. Неизвестно, чем бы закончилась их встреча, но они услышали топот копыт и не успели опомниться, как на опушку, где расположились артисты, выскочил отряд всадников человек в двадцать. Как подсчитал про себя Алька, — двадцать два.

— Посмотрите, поручик! — изумленно воскликнул старший из них в форме полковника царской армии. — Вся Россия воюет, а здесь, в лесочке идиллия… Насколько я понимаю, цирковые артисты проводят репетицию?