Дар

– Нет-нет, лучше будет сделать вид, будто ничего не произошло.

Он остановился.

– Да, пожалуй, что так…

Том налил себе еще чашку кофе и, казалось, погрузился в глубокие размышления.

– Я понимаю, что вы это не нарочно.

– Но это меня не извиняет. И именно это и пугает меня по-настоящему.

– Что пугает вас, Том?

– Такое количество ужасов, боли, страданий изменяет человека. Делает его бесчувственным по отношению к страданиям ближних.

Она с сочувствием посмотрела на него. Том меж тем уселся на диван.

– Я перегорел. Мне пора кончать со всем этим.

– Пора кончать с Ливаном?

– Да. Пока не стало слишком поздно.

Казалось, он пребывал в таком отчаянии, что она просто не знала, что сказать. Однако вскоре он сам возобновил беседу.

– Детское отделение будет заново отстроено на следующий год. Благодаря вам, фонд Кигана сумел встать на ноги. Пусть теперь им займутся другие – те, кто моложе и сильнее, чем я.

– Ах, Том, я так рада! Вы и так сделали более того, что в человеческих возможностях. Но чем вы тогда собираетесь заняться?

– Может быть, стану деревенским лекарем где-нибудь в здешних местах. – Он улыбнулся. – Вы ведь дадите мне какого-нибудь маленького конька и тележку, чтобы я смог объезжать клиентуру, не правда ли?

– Да я сама буду управлять этой тележкой!

Она заулыбалась.

– Но, Патриция, если говорить серьезно, мне предложено превосходное место в больнице Ленокс Хилл на Парк-авеню. И я решил принять это предложение. Мне хочется вернуться домой – хочется вернуться к вам.

– Ах, Том!

Руки Патриции обвились вокруг его шеи. Она поцеловала его.

Он крепко обнял ее и опустил рядом с собой на диван.

– Нам надо поговорить.

Ее сердце бешено забилось в предвкушении того, что он сейчас намеревался сказать. Он полез в карман пиджака и вынул оттуда небольшое колечко. Подержал его на ладони. Патриция увидела, как оно сверкает при свете лампы. Кольцо состояло из двух тонких серебряных полуобручей, скрепленных вместе.

– Это мусульманское кольцо. Его дала мне мать одного ребенка, которому я спас жизнь. В арабском мире кольцо – это символ совершенства. У него нет ни начала, ни конца. Оно длится и длится – вечно. Именно таковой я и представляю себе нашу совместную жизнь. Вам хочется надеть его себе на палец? – Взяв Патрицию за руку, он надел ей на палец серебряное кольцо. – Поглядите, Патриция, оно вам впору.

Слезы набежали ей на глаза и она уткнулась в его плечо.

– Том… как передать… то, что я чувствую… Насколько это…

– И не пытайся. Вместе – нам удастся превратить эту жизнь в нечто, подлинно великое…

– Конечно, Том, конечно. Именно этого мне так и хочется.

Он нежно поцеловал ее в лоб.

Мигель шваркнул за собой дверью и швырнул брошюру, полученную от Тома, в мусорное ведро. «Какого хрена берется он рассуждать о том, как мне себя вести, чтобы превратиться из урода в полуурода?» Сев на постель, он отстегнул протез.

Нынче вечером – впервые за все время, прошедшее после приключившегося с ним несчастья, – его откровенно унизили. Порой люди проявляли к нему чрезмерное любопытство, но в поведении Тома Кигана сквозила сознательная жестокость. Вот ведь сукин сын! Мигель посмотрел на протез, который держал в руке, и с отвращением зашвырнул его в дальний угол комнаты.

Он бросился на постель. Его душила ярость. И перед его мысленным взором витала рука Кигана, скользящая по золотым волосам Патриции.

К утру ударил мороз и все вокруг оказалось покрыто коркой льда. Когда Том с Деннисом решили покататься на лошадях, Патриция предупредила их, чтобы они не вздумали ехать по льду. И сейчас, когда они уже скрылись за деревьями, она по-прежнему напряженно всматривалась вдаль, тревожась за Тома.

От размышлений ее отвлек звонок телефона. Патриция взяла трубку. Женский голос с сильным акцентом с другого конца провода потребовал:

– Мне бы очень хотелось поговорить с сеньором Кардигой. Прошу вас!

– Минуточку, – сказала Патриция и, нажав кнопку внутренней связи, перевела вызов на Мигеля. Ей пришлось нажать на кнопку несколько раз – ответа не последовало.

– Прошу прощения, он не отвечает. Что-нибудь передать?

– Да. Передайте, что звонила Исабель Велосо. И по очень важному делу.

Патриция записала имя на клочке бумаги. Должно быть, это та самая женщина, которая, по рассказам Кончи, без конца названивает Мигелю. Голос женщины наводил на мысль о том, что она аристократка. Возможно даже, родственница Мигеля? Патриция решила пройтись до коттеджа и оставить записку под дверью.

Мигель сидел на скамье, вкруговую обходящей старую яблоню, у входа в коттедж. Почему он тут уселся, он же замерзнет? Его плечи уныло поникли, голова свесилась на грудь, – сейчас он ничуть не походил на высокомерного аристократа верхом на Ультимато. Он так глубоко задумался, что даже не расслышал се шагов.

– Мигель!

Он поднял голову.

– Вам только что звонили из Португалии.

Она передала ему клочок бумаги с именем той, что звонила.

Едва взглянув на листок, он поднялся на ноги.

– Благодарю вас, Патриция.

– И мне хотелось сказать вам… хотелось сказать, что я очень счастлива…

– Вот как?

– Мы с Томом заключили помолвку.

– Помолвку?

Мигель не знал этого слова на чужом языке.

– Да, мы собираемся пожениться.

– А, теперь понятно.

Но он не ответил ей улыбкой на улыбку.

– Что ж, мои поздравления… но тогда нам с вами следовало бы поздравить друг друга.

– Друг друга?

– Да! Я… как вы изволили выразиться… тоже помолвлен.

И он показал ей только что полученную от нее же записку.

– Что ж, тогда мои поздравления вам и мисс Велосо.

– Благодарю вас.

– И когда вы собираетесь пожениться?

– Как только вернусь на родину.

Что-то в его глазах заставило Патрицию насторожиться, но тут как раз показались возвращающиеся с конной прогулки Том с Деннисом.

Она бросилась к ним, а Мигель проводил взглядом ее изящную фигурку. Он скомкал бумажку, которую держал в руке. «Жениться на Исабель? По мне, лучше умереть!»

Патриции хотелось отметить последний вечер, который Тому суждено было провести на ферме, чем-нибудь необыкновенным. Она приказала Эдгару свозить Кончу в город, в кино, с тем, чтобы ей с Томом поужинать в одиночестве. Она испекла хлеб, приготовила яичное суфле, нарвала в теплице трав и приготовила зеленый салат по собственному рецепту. Том с большим аппетитом накинулся на ее стряпню, но сама Патриция почему-то не почувствовала за ужином того удовольствия, на которое заранее рассчитывала; напротив, ею овладела черная меланхолия. Она нехотя ковыряла вилкой у себя в тарелке, и мысль о том, что жених завтра утром уедет, вертелась у нее в голове.