Даргер и Довесок

— Да-а-а.

— Соль. Гло… тать.

— Когда все будут накормлены, обязательно сами съешьте по ложке соли, — сказал Довесок.

— Соли.

— Да-а-а.

Вскоре зомби пришли есть, и у них во рту вместо помоев оказалась соль. Их сознания начали чудесным образом очищаться. Десяток за десятком они читали написанное Даргером. Те, кто провел в заключении годы и даже десятилетия сверх срока, к которому их приговорили, вполне понятно, пришли в ярость. Которая определенно должна была подтолкнуть их к активным действиям.

— Солнце заходит, — сказал Даргер. Вдали виднелись возвращающиеся с полей зомби. — У нас как раз времени на то, чтобы вернуться в отель и принять взятку от Пирата Лафита, прежде чем начнется восстание.

Но, вернувшись в «Масон Фема», они увидели, что свет в номере потушен, а Тони Петикотс нигде нет. Как и Пирата Лафита.

Ящики с черной бумагой, сослужив свою службу, стояли по обе стороны двери в спальню Тони. Поспешно засветив масляную лампу, Даргер распахнул дверь. Посреди аккуратно заправленной постели лежала записка. Взяв ее в руки, он прочел вслух.

Дорогие мальчики!

Я знаю, вы не верите в любовь с первого взгляда, ведь вы оба Циники. Но Жан-Нажен и я — Родственные Души, созданные друг для друга. Я сказала ему, что такому Отважному мужчине не пристало заниматься Торговлей, имея собственные корабли, банки и пристани, и он согласился. Что он создан быть Пиратом согласно его имени, а я буду его Королевой Пиратов.

Прошу прощения за подставу с Черными Деньгами, но девушка не может начать новую жизнь, обманывая своего Муженька ни за что.

С любовью,

Тони Петикотс.

P. S. Вы такие прикольные мальчики, оба.

— Скажи мне, Тони с тобой спала? — спросил Даргер после долгой паузы.

Довесок слегка испугался. Но затем положил лапу на грудь и твердо сказал, правда, стараясь не смотреть Даргеру в глаза:

— По моей просьбе — нет. Ты не хочешь сказать, что она…

— Нет. Конечно же, нет.

Снова наступило неловкое молчание.

— Ну, ладно, — сказал Даргер. — Как я и предсказывал, после всех наших усилий мы остались ни с чем.

— Ты забыл про серебряные слитки, — сказал Довесок.

— Вряд ли даже стоит…

Но Довесок уже стал на колени и начал копаться под кроватью Тони. Вытащил три кожаные сумки и достал из них три слитка.

— Совершенно очевидно, что это…

Рывком открыв складной нож, Довесок царапнул каждый из слитков один за другим. Первый оказался свинцовым, покрытым серебром. А вот два других были серебряные. Даргер шумно выдохнул с невероятным облегчением.

— Тост! — воскликнул Довесок, вставая. — За женщин, благослови их Господь. Преданных, верных и непоколебимо честных! За образец всяческой добродетели, сэр!

Вдалеке раздался звук бьющегося оконного стекла.

— За это я выпью, — ответил Даргер. — Капельку, а потом делаем ноги. Думаю, нам надо избежать большой заварухи, которая уже началась. 

Я тоже жил в Аркадии (пер. А. Комаринец)

На холме в Аркадии Даргер беседовал с сатиром. 

— Э, секс дело хорошее, — говорил сатир. — Этого никто не станет отрицать. Но разве на нем свет клином сошелся? Не понимаю.

Сатира звали Деметриос Папатрагос, и по вечерам он играл на саксе в местном джаз-клубе. 

— Да вы философ, — заметил Даргер. — Разве что доморощенный. 

 Сатир поправил кожаный передничек, единственный предмет одежды. 

— Но хватит про меня. Вас-то что сюда привело? В последнее время гостей у нас не много. Если не считать, конечно, африканских ученых.

— А зачем африканские ученые сюда пожаловали?

— Создают богов.

— Богов! Этого еще не хватало! Зачем?

— Кто может знать замыслы ученых? Приехали из самого Великого Зимбабве, пересекли винно-темное Средиземное море, забрались в наши романтичные холмы — и все ради чего? Чтобы запереться в развалинах монастыря святого Василиоса, где трудятся так же усердно и безрадостно, как настоящие монахи. Никогда не выходят, разве что купить еду или вино и взять у местных анализ крови или соскоб кожи. Один как-то предложил нимфе деньги за секс — подумать только!

— Возмутительно!

У нимф, женской разновидности сатиров, не было ни копыт, ни рогов. Но от смертных они не беременели. Только так, помимо крошечного хвостика (а вот его-то обычно прятали под платьем), можно было определить, какой они расы. Нужно ли говорить, что у смертных мужчин они пользовались той же безграничной популярностью, что и сатиры у женщин.

— Секс или даруется по доброй воле, или гроша ломаного не стоит.

— А вы и сами философ, — отозвался Папатрагос. — Послушайте… несколько наших барышень, наверное, сейчас в охоте. Хотите, порасспрашиваю?

— Возможно, мой добрый друг Сэрплас откликнется на такое предложение, но не я. Сколько бы удовольствия ни приносил сам акт, после я всегда чувствую себя виноватым. Один из недостатков депрессивного склада ума.

На том Даргер попрощался, подобрал с земли трость и неспешно направился вниз, в город. Разговор дал ему обильную пишу для размышлений.

— Что слышно про Евангелосову бронзу? — спросил Сэрплас.

Он сидел на заднем дворике трактира со стаканом рестины и любовался закатом. Трактир на окраине городка стоял почти на опушке леса, где сосны, ели и каштаны уступали место садам и оливковым рощам, пастбищам для овец и коз и возделанным полям. Вид с заднего дворика был выше всяких похвал.

— Ничегошеньки. Местные счастливы порекомендовать руины амфитеатра или атомной электростанции, но при одном только упоминании бронзовых львов или металлического истукана смотрят недоуменно и растерянно трясут головами. Я начинаю подозревать, что тот школяр в Афинах нас надул.

— Ничего не поделаешь, профессиональный риск в нашем деле.

— Печально, но факт. Тем не менее если не в одном, так в другом бронза нам поможет. Вам не кажется странным, что два столь ревностных любителя древностей, как мы с вами, еще не осмотрели развалины монастыря святого Василиоса? Предлагаю завтра нанести тамошним ученым визит вежливости.