Дарители
Шрифт:
Наташа, обеспокоенная тем, что Вита снова отстала, не в силах оторвать глаз от дома, обернулась, намеренная схватить подругу за руку и тащить, пока хватит оставшихся сил. Они как раз проходили мимо окруженной невысоким кустарником беседки, похожей на маленький минарет, и она протянула руку, когда совсем рядом вдруг увидела Шестакова-Сканера. Наташа готова была поклясться, что доли секунды назад там никого не было, но теперь он стоял там, и туман словно расплескался вокруг него. Он стоял неподвижно, отчего казался удивительно гармоничной частью паркового ансамбля, — двигалась только его правая рука, сжимавшая пистолет побелевшими пальцами.
За крошечный промежуток времени Наташа успела увидеть еще очень многое. Она увидела, что пистолет
Крик бы опоздал.
Крики всегда опаздывали.
Она бросилась к Вите, протянув руки, — бросилась со всей силой, которая оставалась в ее ослабевшем, ставшем совсем чужим теле, и этой силы хватило на прыжок и на то, чтобы ее раскрытые ладони ударили в спину подруги, и та, вскрикнув, сунулась лицом в мокрые от росы заросли таволги. Она падала почему-то очень медленно, и Наташе казалось, что она целый час смотрела, как удаляется от нее стриженый светлый затылок. А потом что-то тупо и больно ударило ее в спину — верно кто-то метнул в нее камень — и она сразу же перестала чувствовать свои ноги. Звука выстрела Наташа так и не услышала. Ее толкнуло вперед, и известняковая дорожка понеслась навстречу с пугающей стремительностью. Так же в недавнем видении
видении?
летели навстречу острые, облепленные клочьями пены скалы, и боль там была много сильнее. А что, если ничего не произошло? Если она до сих пор не вернулась, и это — очередная чудовищная ловушка, и где-то в комнате с горящим камином живой и невредимый Баскаков наблюдает, как некто бросает на холст мазок за мазком?..
Она успела закрыть лицо руками, ударившись, ободрала ладони и мягко перекатилась на спину. Камни оказались очень холодными, холод мгновенно проник сквозь пальто и пополз внутрь, и только где-то в спине отчаянно жгло, словно туда ввинчивали раскаленное сверло. В ноздри лез густой запах сырости, мокрых листьев и почему-то моря, хотя моря здесь не было, и впервые за много дней у этого запаха не было цвета. Она лежала и слышала чьи-то крики, топот, низкий вой, перемежающийся с обезьяним хихиканьем и удаляющийся треск ломаемых веток.
Где-то, очень высоко над ней, из тумана вдруг выплыло лицо Виты, бледное, исцарапанное, с широко раскрытыми глазами, твердыми и тускло-зелеными, как два пыльных изумруда. Наташа попыталась спросить ее, почему здесь пахнет морем, но вместо слов изо рта хлынула кровь.
Сканер уронил разряженный пистолет, и тот с громким «чвак!» шлепнулся на раскисшую от ночного дождя землю. Дернувшись назад и чуть согнувшись, он хрипло выдохнул, точно чей-то невидимый кулак с размаху ударил его в живот. Потом его руки взлетели к лицу, пальцы, согнувшись, впились в виски и с силой поехали вниз, к подбородку, ногтями в клочья раздирая кожу и мышцы. Резко повернувшись, он скачками понесся прочь, но не к воротам, а в глубь парка. Теперь его руки вытянулись вперед, окровавленные пальцы комкали и раздирали воздух, словно он пробивал себе дорогу сквозь податливую преграду. Он спотыкался, падал и тут же вскакивал, ни на мгновение не останавливаясь. Глаза его закатились, и из-под век слепо сверкали белки, и надрывное «а-ха-ха-ха!», летевшее из разинутого рта, то и дело сменялось бессмысленным, вибрирующим на одной ноте криком, и человек, бежавший в тумане позади него, кричал тоже, но в его крике звучала ярость раненого зверя.
Сканер добежал до небольшого декоративного озерца, обложенного сланцем и несколькими крупными красноватыми валунами, когда человек догнал его и в прыжке сбил с ног. Оба рухнули в ледяную неглубокую воду, по пути сломав росшую возле озерца молоденькую березку и подняв тучу брызг.
Слава навалился Сканеру
на спину и, схватив его за уцелевшие волосы, с силой вдавил лицом в дно. Руки Сканера забили по воде, потом его тело выгнулось и он вскочил, легко сбросив с себя Славу, и тот, отлетев в сторону, рассадил себе бок об острое ребро камня. На секунду наступила тишина — только слышно было, как безмятежно журчит стекающий в озерцо ручеек. Потом Сканер издал захлебывающийся, кашляющий звук, прыгнул в сторону и без особых усилий выдрал из берега большой кусок сланца, выворотив при этом еще несколько мелких камней. Он развернулся, держа камень так легко, словно тот был имитацией из папье-маше. Голова Сканера ушла в плечи, и на разодранном лице теперь было отчетливое выражение скупца, наткнувшегося в своей драгоценной кладовой на орудующего вора.— Ничего не урвете! — выкрикнул он в туманный воздух. — Ни Дударев, ни вы… с-с-суки! Мое!
Слава пригнулся, и сланец, ударившись о валун за его спиной, брызнул во все стороны осколками, словно хрупкая ваза. Сканер, всхлипывая и причитая, бросился за новым снарядом, и в этот момент Новиков снова прыгнул, но уже молча. Удар смел Сканера на камни, и его лицо вмялось в них с сырым звуком, тут же приподнялось, и ударилось опять. Озверев, Слава бил снова и снова, громко и хрипло выдыхая при каждом ударе и не слыша, как в тумане полный ужаса девичий голос снова и снова пронзительно выкрикивает его имя. Скрюченные пальцы Сканера прыгали по камням все медленнее и медленнее, пока не застыли на них двумя мертвыми, окровавленными пауками, а впадающий в озеро ручеек тихо напевал что-то сам себе, торопясь поскорее разлохматить и растворить выматывающиеся с камней в неспокойную воду страшные, темные, густые нити, которым здесь было совсем не место.
— Забавно, что я все-таки сдержала слово, — пробормотала она склонившемуся над ней лицу. Говорить было больно, и Наташа выталкивала из себя слова вместе с кровью — торопливо, боясь не успеть. — Я обещала Сканеру, что никто, кроме него, не тронет больше его картину. Так и вышло… она в моем пальто была… под подкладкой… Глупый, он сам себя уничтожил…
— Не важно… — хрипло сказала Вита. Исчезнувший в тумане Шестаков и погнавшийся за ним Слава волновали ее сейчас меньше всего — она почти забыла о них. — Не болтай. Я сейчас найду… я позвоню… я…
Она хотела вскочить, но Наташа с неожиданной силой вцепилась в ее руку, заставив опуститься обратно.
— Нет. Все равно… не успеешь, я знаю… А в дом не ходи… нельзя.
К ним, тяжело дыша и держась за сердце, подполз Свиридов и непослушными руками вяло попытался отстранить Виту.
— Пустите… мне надо… кровотечение… пока не приедут…
— Оставьте… — сказала Наташа, ясно глядя в посеревшее лицо маленького врача, и чуть улыбнулась. — Вы же уже все понимаете, я знаю… Не бойтесь, живите… спокойно. Я ничего… у вас не взяла… я только из себя… выдрала… с корнем… и теперь… так легко… А ведь вы могли бы стать… нет, не скажу… Уйдите, пожалуйста…
Она отвела глаза и теперь смотрела только на Виту.
— Не дури, пусти руку! — прошептала та, боясь сделать это сама, — Наташа почему-то держала очень крепко, и вдруг, дернув, она навредит ее еще больше. — Я успею.
— А я ведь… все-таки побывала… богом… — в булькающем шепоте Наташи неожиданно появилась совершенно осознанная хитринка. — Боги — не те… кому удается сотворить что-нибудь… этакое… а те, кому удается… что-то уберечь…
Она дернулась, и ее рука вдруг сжалась так, что пальцы Виты захрустели, и та впилась зубами в нижнюю губу, сдерживая крик. Глаза Наташи широко раскрылись, на лице расползся дикий, животный ужас.
— Витка… я боюсь! Я так боюсь!.. Не отпускай меня! Где ты?! Где твоя рука… не отпускай меня!.. больно… так…Слава!.. Позови Славу!
Выгнувшись, она забилась, дергая запрокинувшейся назад головой и мелко стуча зубами, и кровь потекла из ее рта уже широкой, густой волной, а Вита, крепко обняв, держала ее — сначала молча, исходя судорожными рыданиями, но потом, не выдержав, закричала:
— Я здесь! Наташка, я здесь… слышишь?!.. я держу тебя!.. Слава!!!.. я не отпущу!.. Славка! Славка!