Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса

Он закрыл глаза. Устал. Вообще устал здесь жить. Жить. И… не верил он в этих людишек. И нелюдей. А они… они всё-таки всех обломали.

Он прекрасно знал, что начнётся теперь. Полная разбалансировка. Потому что они просто не знают, что делать в мире, в котором не совершилось того глобального, что они ожидали. Император не умер. Он…

Рэклиат печально ухмыльнулся. Всё началось с того, что мальчишка вообще посмел родиться. Просто – родиться. Причём на отшибе. Вне контролируемой зоны. У женщины, которая терпеть не могла джедаев. Поскольку защитники мира и порядка, как оказалось, действительно, не имели задачи освобождать рабов. А вот убивать своих же беглых – имели задачу. У этой женщины, его матери, был потрясающий нюх на лицемерие. А джедаи – лицемеры. Те, кто примеряет лица. И никогда не находит своего.

Эта женщина вообще была опасна. При всей своей обычности. При том, что плохо понимала мечты и возможности сына. Она его любила. Как свою часть. Но при этом хотела, чтобы тот осуществился. Она была сильной. Уважала силу сына. И она точно знала, чего хочет и чего не хочет она и её сын. Она с ним составила сильную пару. А мальчик должен был быть один. Один.

И тогда они убили её. Набег тускенов или ещё что-то – в масштабах Силы было не важно. Вылилось в набег тускенов. Могло в случайный взрыв кухонной машины. Мир вертится вокруг веретена случайных жестокости и боли. Почему бы не использовать этот рычаг?

Но ту партию они продули. С треском. Тускены им подгадили так, как не подгадил Палпатин. Кого было б ненавидеть за случайный взрыв? А в случае захвата и убийства объект для ненависти реален. Да ещё болван Кеноби подбавил. Играл и играл втемяшенную запись: это лишь сны, они прекратятся. Выражал общее отношение Храма к родственным связям. И привязанностям вообще. Довыражался.

И всё. Смерть матери омыла мальчишку так, что здесь всё содрогнулось. Не отчаяние от потери, не слабость. Ярость и жестокость. За одну ночь он умер и родился вновь. Настоящий.

Вместо того чтобы стать уязвимым, стал ненавидеть. Не подчинение – непримиримость. Не горе – гнев. Не вой о привязанности – ярость. Не признание великой истины Ордена: любая привязанность несёт боль. Не отказ от привязанностей. Напротив. Назло всем – влюбился и влюбил, и женил на себе ту девчонку. Пришёл к канцлеру. Предложил союз. А, узнав, что – ситх, испытал не страх, торжество. Союз двух сильных. Такой учитель, как Палпатин, на дороге не валяется. Мастер в лучшем смысле этого слова. Жёсткий, сильный, умелый. Да и сам отнюдь не пришедший в состояние глубоко разочарования от ученика. Столь сильного. И столь способного.

“Ты Избранный… ты же должен был убить ситха…”

Блеяние Кеноби на краю горящего моря. Сам не понимал, что говорит. А говорил он то, что и был должен. Потому что основной функцией избранного от Великой Силы было – уничтожить эту личностную и весьма сильную тварь. Свобода воли, которой нет. Которой просто нет у девяноста девяти процентов. Была – у этого. И у его мастера.

Он восхищался ими двумя. Уже после Мустафара, когда Вейдер выжил, было ясно – всем им придётся скверно. Потому что эти двое – смогут. Мир переделать. Силу противопоставить. Им всем противостоять. Учеников найдут… и нашли – каких. Никогда не разменивались на слабых. Не десять тысяч – где-то полторы сотни. И сто пятьдесят – стоили десяти тысяч. Для мира Великой Силы.

Откуда такие эмоции – у него? А надоело. Надоело вечность – глядеть в зеркало и видеть там самого себя. Захотелось посмотреть в окно. На что-то другое. Увидеть не собственную физию – сам мир. Не умиляться на созданные тобой законы. На то, как замечательно функционирует вверенная тебе территория. Как здорово ты её преобразил, построил, окультурил. Как она становится от года лучшей и лучшей, а делают её такой живые марионетки.

Как всё больше она становится похожей на отражение самого тебя.

Смерти нет, есть Великая Сила. А идеал – чтобы мира не было, а была только она.

И сам ты выбрал такой мир. И ничего не можешь поделать.

И вот пришли – двое. Тёмных лордов. Аморальных людей. Эгоистов. Ситхов. Убийц. Манипуляторов. И начали строить мир под себя. И мир Великой Силы потерял любой баланс. Потому что то, что казалось таким правильным, когда к этому прикладывались твои руки – оказалось непереносимым, когда на это сподвигалсь чужая рука. Вы что? С ума сошли? Что это такое? Решили подчинить мир… себе… под себя… Аморальность, беззаконничество… Мир не может, не должен никому служить… только нам. Но мы это делаем не для себя, а для высшего блага, потому мы знаем, в чём заключено высшее благо, мы его вывели в наших лабораториях… как плесень.

Я живу в отвратительном мире. Я приложил к этому руку. Я хотел, чтобы он таким был. Как меня звали, когда я всё это хотел? Когда я мечтал, так упоённо? Я уже не помню собственного имени. И не знаю, что заставляло меня так мечтать. Я? Великая Сила? Я. Мы сами создали свой мир. И устраиваем всё вокруг по его стандарту.

Я не помню своего имени. Вида. Расы. Лица. Я не помню своей жизни. Той, которая была жизнь. И другие тоже забудут. Эти. Новички. Они пока помнят свои имена. Свои жизни. Но уже в жизни став – всего лишь тем, через что проходит наиболее ясно общее воление и закон…

Мы забыли, что такое война. Не когда используют – когда бьют.

У нас будет шанс это вспомнить.

Гости съезжались на бал. Но музыку будут заказывать ситхи. И он… пожалуй, напоследок он всё-таки станцует.

Как долго он не сражался. Как давно не танцевал.

Лица тех, кто рассаживался за столом в большой комнате. И кто стоял и беседовал рядом. Их голоса. Фигуры. Взгляды. Лёгкие мимические движения. Скупые жесты. Та пантомима, что создаёт спектакль. Не игра. По крайней мере, не сознательная. Но, в конечном счёте, сходясь на сбор, общая масса что-то составляет. Толпа – организм. В толпе это выявлено всего чётче. Но любая группа, соединённая чем-то общим – тоже организм.

Увидеть – хотя бы одну компанию без общего лица. Невозможно. Всё равно лица собранных вместе будут повёрнуты к центру. Всё равно это будет одно лицо. Любая общность растворяет.

Он закрыл глаза. Вдохнул, открыл. Философские и психологические экзерсисы. Мало ли, что он думает там. Впрочем, он действительно видел общее лицо того, кто собрался в этой комнате. Темноватой зале. За длинным чёрным деревянным столом. Прочным, отполированном тысячью ладоней. С шероховатой поверхностью, к которой так приятно прикасаться…

– Ты о чём-то задумался? – спросил его Шат, материализуясь у левого локтя.

– Привычка думать – не самая худшая изо всех, - ответил он. – Тебе же думать некогда: ты принимаешь гостей.

– Что? – затормозил Шат, который было продолжил свой путь по заданной траектории. Гостеприимный хозяин, которому надо подойти к каждому.

– В моей фразе смысл ясно выражен и чётко обозначен, - сказал Рэк. После чего подобрал плащ и, не обращая внимания на Шата, двинулся с места – тоже в заданном направлении. Он наконец увидел того, к кому хотел подойти.