Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса

– Если вы считаете, что на станции и во флоте могут быть предатели, - сказал он Джерджерроду, - то ваша прямая обязанность – сообщить о своих подозрениях его императорскому величеству или господину главнокомандующему.

– Позвольте, - усмехнулся Джерджерод, - если бы я мог указать на конкретных людей пальцем… Я всего лишь говорю, что такое совещание было неосторожностью… если оно не было интригой, - умные глаза моффа смотрели прямо на адмирала Пиетта и, казалось, усмехались. Ну, обвини меня в отсутствии лояльности! – А, учитывая безусловный гений нашего императора, я, конечно же, склоняюсь ко второй версии. Вы, адмирал, - небрежно произнёс он, всё играя в руках бокалом, - случайно не знаете, в чём она состоит?

– Учитывая безусловный гений нашего императора, - ответил Пиетт ему в тон, - я бы не стал думать, что, если такая интрига имеет место, его императорское величество будет посвящать в неё всяких там адмиралов.

Мофф опустил взгляд. К сожалению, это были его собственные слова, сказанные им накануне. В следующий раз, положил он себе, я никогда не буду допускать таких ошибок. Меня оправдывает лишь то, что вчера положение было совершенно иным. И казалось вечным и неизменным. Положение всех. В том числе и Пиетта. Сейчас он равен ему, моффу. А может быть, и выше…

– Я прошу простить меня, - он поднял голову и взглянул на Пиетта прямо. – Это были мои слова. Я сожалею о них.

Адмирал удивился. Он не думал, что мофф ответит на намёк. Потом он подумал снова, что просто так никто не становится моффом и не занимает столь высокий пост. Этот человек умеет вести себя как надо с теми, с кем надо.

– Всё в полном порядке, господин мофф, - сказал он, наклонив голову. – Это я прошу простить меня за неуместные намёки.

Теперь мофф усилием воли заставил себя не сжать губы. Эта фраза говорила об изменившемся положении адмирала больше, чем прямой приказ главнокомандующего. Неуверенный в себе человек агрессивен и старается за счёт агрессии восполнить ощущение своей неполноценности. Пиетт…

На руке адмирала запищал небольшой комлинк. Он напоминал браслет и умещался под лацканом.

– Прошу прощения, - сказал Пиетт и, отогнув лацкан, взглянул на строчки текста. После чего надавил на миниатюрную пластину на панельке, что означало подтверждение приказа.

Пиетт встал и вытер руки салфеткой.

– Прошу простить меня, господин мофф, - сказал он Джерджерроду. – Меня вызывают. Благодарю вас за прекрасный обед. Боюсь, что не смогу в ближайшее время ответить вам тем же.

По тону, интонации, реакции Джерджеррод понял: адмирала вызывает главнокомандующий. На чей ещё приказ адмирал главного флота Империи будет реагировать так оперативно?

– Всё в порядке, - ответил он. – Я понимаю.

Пиетт коротко кивнул, повернулся и быстро зашагал прочь.

Командующий станцией смотрел на удаляющуюся фигуру. Для мужчины попросту низкий, метр шестьдесят пять, адмирал. Когда он скрылся, мофф почему-то твёрдо знал, что в Империи наступили новые времена.

Лея.

Можно умирать от страха, можно ненавидеть. Можно весь мир сконцентрировать в горьком и страшном чувстве поражения, сходном с тем, когда под ногой соскальзывает камень, и вот – вся горная тропинка, такая ровная на вид, обваливается фрагментом в пропасть. И ты летишь вместе с нею.

Чувство поражения не горечь, но страх. Отчаяние. Жизнь разбита. Жизнь расколота на бессмысленные куски. Ты в плену. И будешь игрушкой в руках твоих врагов. Или умрёшь.

Лея предпочитала умереть.

Но Вейдер с Люком ушли, оставил её и император. Ничего больше не сказал и оставил. Каюта вокруг не походила на камеру. Функциональное удобство. Но удобство.

Была душевая кабина. Линия доставки пищи. И одиночество. И неопределённость.

Можно умирать от страха. Может горло перехватывать от отчаяния. Можно быть готовым к смерти. Именно эта решимость крепла в Лее, как в горле комок. Палпатин поставил ей такое условие? Хорошо. Пусть. Жить ей незачем. Игрушкой в его отвратительных старческих руках она не будет. Он хочет, чтобы она умерла? Она умрёт. И пусть он не думает, что ей будет страшно. Страх свойственен только первой стадии. Когда ещё не знаешь, что тебя ждёт. Когда ещё надеешься. Но теперь, взглянув в его изменившие свой цвет глаза – древнее зло, тлен и дурная вечность – она знала, что надежды нет. Она умрёт. Она готова.

Она была готова ещё час. Но никто не пришёл. Никто не потревожил.

Можно ненавидеть, можно умирать. Но когда не умер – раньше или позже, но тело захочет пищи. И после нескольких дней в полевых условиях, после боёв, плена, камеры – оно захочет в душ.

Маленькие, бытовые, совсем не героичные мелочи. Грязь, пот, усталость… Для неё, выросшей на цивилизованном Альдераане, это было хуже всего. Из-за своего сложения и особенностей организма она могла обходиться без пищи довольно долго, даже о ней забывать. Самое яркое впечатление от определённого куска детства – она, плотно сжавшая губы и отворачивающая лицо от ложки с кашей. Тётя пытается накормить её завтраком, а маленькая девчонка, растрёпанная, тогда с короткой стрижкой, больше напоминающая мальчишку, смотрит за окно, на солнце и зелень: сбежать! Через придворцовый парк, кубарем по косогору, к друзьям. И бегать с ними до ночи, пока за маленькой, вымазанной, пятилетней наследницей альдераанского престола не будет послана куча дроидов под предводительством одной из её тёть…

Лея сухо усмехнулась. Нет того косогора. И придворцового парка нет. И друзей детства из окрестных мест. Их матерей, которые поили соком их ораву, ворвавшуюся после игр. Один миг. Женщина отворачивается от накрытого стола, смотрит в окно сквозь прозрачные занавески, там к дому бегут её дети, а потом вспышка – и всё…

Ветер и солнце.

Лея сжала виски и удержалась от того, чтобы заплакать. Хватит уже. Наплакалась.

И всё-таки тело невыносимо чесалось, и от него исходило то липкое, противное ощущение, от которого, и только от него, Лея страдала больше всего на протяжении всей своей кочевой жизни.

Ладно. Раз уж они не сразу собираются её убивать, она не доставит им такой радости и не будет ходить немытая, нечёсаная и с голодными глазами.

Лея решительно зашла в душевую.

А когда вышла из неё, завернувшись в махровое полотенце, поскольку одежду тут же пришлось засунуть в машину для чистки – в комнате за накрытым столом сидела та самая женщина. Мара… Джейд?

Принцесса от неожиданности остановилась.

– Присаживайтесь, ваше высочество, - домашним и мирным тоном сказала та. – Придётся нам какое-то время терпеть общество друг друга. Приказ императора, - она пожала своими точёными плечами. – Да, а чистая одежда – вон, - она кивнула на стул. Я заказала.