Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса

— А то, — Хан хмыкнул в ответ, не столько смущённо, сколько почти гордо. — Да я б тебе сказал, тайны не было. Но ты не спрашивала, тебя такие вещи вообще не интересовали. Мы с тобой участвовали в боевых операциях…

— В то время как твои ребятки перекрывали все торговые пути Джаббе и ввергли его хозяйство в состояние финансового кризиса.

— Ну да, — Хан усмехнулся. — Не надо было ему на меня на Татуине наезжать.

— А кому нравится, когда на его территорию приходит ещё одна группа?

— А я не приходил. В Мос-Айсли я просто сбывал свой товар. И мои ребята. Я в этой песочнице селиться не собирался.

— Не в этом же дело.

— Да, — Хан кивнул. — Не в этом. Я бы всё равно выдавил из сектора этого жирного слизняка. Тупоголовый жирный хатт. Ему, видите ли, не понравилось, что даже на окраины и даже в его бизнес пришли люди.

— Он заправлял этой окраиной больше тридцати лет.

— Из чего и следует, что время его истекло, и что ему стоило добровольно уступить мне место.

— Мне почему-то кажется, что он бы не согласился.

— Конечно. У хаттов вечно вместо мозгов один жир. Пришлось тогда с Татуина сваливать, ребят моих не было, а он что-то просёк и, кажется, хотел устранить конкурента раньше, чем он станет конкурентом.

— А я тебе, выходит, крупно помогла, — задумчиво сказала Лея. — Убила главного конкурента.

— А! — Хан махнул рукой. — Какой теперь в этом толк. Мои ребятки быстро просекут, что их босс загремел к властям в кутузку. Они спрячут все концы, они умные. Только спрячут так, что и я их не найду.

Лея насмешливо смотрела на него.

— Что, не удалась карьера короля контрабандистов?

Лицо Хана стало жёстким.

— Зато тебе удалось стать дочерью второго человека в государстве. И объектом внимания императора. И я думаю, что если ты останешься со мной, мне это компенсирует всё. Хана Соло, который имеет такие связи, мои ребятки бросить не посмеют. Ты теперь — мой шанс на возвышение. И на возвращение того, что я потерял. Мы — пара, Лея. Я всегда это знал. Вместе мы ещё не такие дела наворочаем… Ну, что ты улыбаешься?

— Люблю твою прагматичную морду. Ты способен на обман, но на чисто прагматичный… Хан, скажи мне честно — тебя когда-нибудь сподвигала хоть на что-то великая идея, мораль, не знаю… что-то большое… Что-то большее твоей коммерческой выгоды?

— А есть что-то большее? — усмехнулся Хан. — У нас за идеи уже платят? Если платят, я готов.

— Ну, как тебе идея избавить галактику от зла?

— Ваша цена, миледи?

Принцесса расхохоталась. Хан облегчённо перевёл дух. Это был не серебряный ускользающий смех, да и сама она стала привычной и понятной. Снова такой, которую он чувствовал затылком, с закрытыми глазами, в другой комнате, хоть во сне…

— Эй, — сказал Лея, — а так мы не договаривались.

— Да неужели? — Хан пока не собирался её выпускать. Глаза его подруги смотрели на него спокойно. Она прикидывала ситуацию, нисколько не нервничая и не поддаваясь.

— Ты мне нравишься, — сказала она спокойно. — Более того, мне нравится, что ты меня так держишь. Признаю, что мне сейчас хочется оказаться с тобой очень близко, наедине и без этих глупых слоёв одежды. Что ж, приходится признать, ты мне очень нравишься и как мужчина. Но, Хан. Это всё — моя разрядка. Сейчас, в этот момент, после всего, что произошло. Думаешь, это правильно?

— А если б мы всегда делали только то, что правильно, мир совсем б сбрендил, — агрессивно, но не по отношению к ней, ответил Хан. — Сто миллиардов несчастных идиотов возникают от того, что им прежде надо подумать и вписать себя в какую-то правильную схему!

— И не смей обещать на мне жениться.

— Ещё чего!

— А если войдут импы?

— Как войдут, так и выйдут!

Лея запрокинула голову и рассмеялась. На этот раз совершенно живым смехом. Который подействовал на Хана именно так как и должен был.

…Чуи сидел в ванной на полу и долго сушил себя феном. И ворчал что-то под нос, ворчал. Больше всего он боялся обсушиться не вовремя и ворваться туда, куда ему не было нужно. Но прислушивался к тому, что творится вне ванной, всё равно. Чтобы в случае чего заступить путь гвардейцам. Или этой рыжей мелочи.

Люк, брат Леи

Люк лежал в своей каюте на кровати и мрачно читал. Любезные до определённого предела гвардейцы принесли ему несколько книг по технике и два нашумевших в последнее время романа. Романы повествовали о контакте с существами из другой галактики, и написаны были столь живым языком, что Люк неожиданно для себя увлёкся, и только на середине первой книги понял, что яростно болеет душой за главного героя и его команду. А главный герой был имперец.

Вот пропаганда, мрачновато подумал он. Умелая пропаганда в этом и выражается. Не в голографических пятисотметровых транспарантных блоках: «Да здравствует наш великий император Кос Палпатин!» А в книгах, фильмах, играх, которые сочиняют, снимают и пишут не по заказу, а от души, в государственных стипендиях студентам на Корусканте, в поощрении порыва молодёжи идти в военные академии…

Додумался, называется. Люк хмыкнул сам себе. Если главный герой — имперец, не плакатный, обычный, спокойный, а ты ему сочувствуешь и сопереживаешь — сделано полдела. И не нужно никакой пропаганды…

Он вздохнул, захлопнул книжку и сел на постели. Он как хлопнулся на неё после перелёта на «Исполнитель», так и лежал. Мрачным он был ещё и от того, что перед отлётом не увидел отца. Они с императором перебрались на флагман ещё ранним утром.

Главный герой — имперец… Отец вчера ему сказал, что из него мог бы получится неплохой персонаж для героической саги под названием: добро всегда побеждает зло. И главным героем в нём был бы республиканец. Джедай. Ага, джедай. К вечеру вчерашних суток его отец то ли смягчился, то ли, и это скорей, пытался куда-то выплеснуть негативную эмоцию. Словом, они потренировались. Люк поверил тут же, что на Беспине Вейдер его не хотел убивать. И здесь, на станции. И даже возле первой Звезды смерти. Отец сначала просто продемонстрировал ему свой нормальный средний уровень. Жгучей насмешкой для Люка вышли слова:

— Я сейчас несколько не в форме.

Интересно, когда Вейдер в форме — это как? Люк поёжился и усмехнулся. Его вчера носило как пылинку, пока отец не соизволил прекратить демонстрацию и начать урок.

Потрясением большим, чем настоящая сила Вейдера оказалось, что отец его умет преподавать — и неплохо. Одно дело — уметь, другое — объяснить материал. Так ясно, понятно и одновременно нисколько не примитивно ему не объяснял никто. Ну да. Объясняли ему только Бен да Йода. И у них половину объяснений занимала идеология.