Дарвин
Шрифт:
1 ноября 1936 года по рекомендации Лайеля и Генсло Чарлз Дарвин был принят в Геологическое общество. Неделю разбирался с коллекциями, съездил в Шрусбери и Овертон к Марианне (замужней сестре). Фанни, бывшей Оуэн, послал букет без письма — ему казалось, что это очень элегантно. 12-го приехал в Мэр. Семьи к тому времени сроднились еще ближе: Каролина Дарвин вышла за Джосайю Веджвуда III. Эмма, одна из дочерей Джосайи II, перед визитом Чарлза писала невестке: «Мы волнуемся… нужно малость поумнеть к его приезду». Веджвуды советовали издать книгу о путешествии: не «геологию» с «зоологией», а рассказ для широкой публики. До сих пор Чарлзу это в голову не приходило. 2 декабря он прибыл в Лондон и увидел, что дела идут: Колледж хирургов распихал большую часть «хлама» по учреждениям, где ими займутся, еще несколько ученых вызвались помогать. Геолог Джордж Соуэрби и зоолог Хью Каминг опишут ископаемых, геолог Уильям Бакленд — минералы, геолог Уильям Лонсдэйл — кораллы, орнитолог Джон Гулд взял птиц, зоолог Джордж Уотер-хауз — млекопитающих, энтомолог Хоуп,
Издательство Генри Колберна должно было опубликовать отчет об экспедиции: первый том о прошлом плавании «Бигля», второй — о новом, их готовит Фицрой; четвертый том — сборник документов, а третий напишет Дарвин. Гонорар полагался только Фицрою. Совещались с Фицроем, кто о чем будет писать, запутались, поругались. 7 декабря Чарлз в раздражении сообщал Каролине, что все отменяется и он ничего, кроме «геологии», писать не будет. Дарвины и Веджвуды умоляли не валять дурака, но он был непреклонен. Уехал в Кембридж, снял квартиру на Фицуильям-стрит, 22, сел писать статью о поднятии побережья Чили, вечерами сидел у Генсло. 30 декабря пришло письмо от Фицроя: вспыльчивый, но благородный капитан сообщал Чарлзу, что тот волен делать свою часть работы как хочет и что доход будет поделен на три части: им двоим и капитану Кингу, командовавшему «Биглем» в первую экспедицию. Чарлз озаглавил свой том «Дневник и заметки» (Journal and Remarks) — это первый вариант книги, известной как «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле "Бигль"». 4 января 1837 года он впервые выступил публично: прочел доклад о Чили в Геологическом обществе. Нервничал, заикался, но все прошло нормально, ходил «распуша хвост как павлин». В тот же день выступил в Зоологическом обществе, представляя трофеи: 80 млекопитающих и 450 птиц.
Но то, что он услышал в Лондоне, было важнее того, что он сказал. Гулд, изучавший его птиц, заметил, что галапагосские родственны южноамериканским (под «родством» подразумевалось не генетическое родство, а сходство строения и функций, позволяющее относить объекты к одному виду или семейству, как «родственны» серебряная и пластмассовая вилки), а главное, утверждал, что пересмешники с разных островов — не одна и та же птичка, а отдельные виды, то же и вьюрки, на которых Дарвин не обратил внимания. (Теперь эти вьюрки называются дарвиновыми.) Оуэн обнаружил, что ископаемые звери «родственны» (в том же смысле) ныне живущим, и направил доклад в Геологическое общество; причин вымирания не объяснял, сказал, что время прошло, вот и вымерли. Чарлз же вернулся в Кембридж, где 27 февраля в Философском обществе прочел доклад о загадочном оплавленном песке в Мальдонадо — это сделали молнии. Хотел жить в Кембридже, но не получалось, из Лондона все время дергали; 6 марта переехал в столицу. Эразм нашел ему квартиру на Грейт-Мальборо-стрит, 36. Пять комнат, одна ему, одна Ковингтону, три под экспонаты (значительную часть их не удалось пристроить). Перевез туда ручных черепах, до сих пор живших у Эразма. Ходил по гостям: к Лайелю, к Оуэну (все еще дружелюбному). 14 марта узнал от Гулда, что открыл новый вид страуса, доложил о нем (получившем имя «нанду Дарвина») в Зоологическое общество. Со страуса и начинаются знаменитые заметки в Красной книжке, сделанные в марте 1837 года.
Обычный нанду большой, нанду Дарвина — маленький. Обычный живет на территории от севера Бразилии до центра Аргентины, дарвиновский — на юге Аргентины. Из-за разницы в размерах их сочли двумя разными видами. Ничего особенного в том, что новый вид похож на ранее известный, ученый мир не видел: просто все радовались, когда открывали какую-нибудь новинку, доказывавшую богатство Божьей фантазии или (неортодоксальный взгляд) ее мощь, даровавшую «животному вообще» возможность немножко измениться под действием климата. Дарвину идея «страуса вообще» сразу показалась дурацкой, и он ее не рассматривал. Итак, дедукция: Творец создал все живые и вымершие разновидности животных, два страуса различаются и живут в разных местах, значит, так их создали. Само по себе это умозаключение сомнений не вызывало. Но были и другие соображения.
В Южной Америке живет зверь с большими печальными глазами — гуанако (вид верблюда). Чарлз его видел. Видел и кости животного, которое давно вымерло, и зоологи подтвердили, что это тоже гуанако, только другой. Почему новый гуанако, которого Создатель сделал вместо вымершего, отличается от первого? И почему он опять сотворил гуанако, а не что-то иное? Сходство ископаемых и современных животных можно объяснить недостатком у Творца фантазии, различия — забывчивостью. Но это оскорбительно. Неполное сходство лам и страусов должно объясняться какой-то причиной. «Одна и та же связь между обычным страусом и малым, вымершим гуанако и современным…» А почему тот, первый, гуанако вымер? Зоологи
к тому времени в потоп уже не верили, считая, что животные вымирают «просто так» или из-за внешних причин: холода, голода, конкуренции. Лайель видел причину в «неприспособленности», это была ересь — Творец каждого создал приспособленным к своему месту, — но Лайель оговаривался, что обстоятельства могли измениться и тот, кто некогда был приспособлен идеально, с переменами не справился.Допустим, большой страус пришел на территорию маленького, большой лучше приспособлен или просто сильнее, малому остается либо вымереть, либо превратиться в большого, причем одним махом: «Если вид изменяется в другой, это должно происходить посредством сальтации (скачка) — или вид может погибнуть». Записи кратки, обрывочны, не ясно, как Дарвин представлял «изменение одного вида в другой». Взрослый маленький страус стал расти, и дети его родились большими? И что такое «скачок» — одно поколение или несколько? И почему не все маленькие страусы «изменились» в больших?
По такой логике древний гуанако, некогда созданный Творцом приспособленным к среде, мог бы, когда что-то начало ему мешать, «измениться в другой вид», но не сумел и вымер. Но тут Чарлз склонялся к точке зрения Оуэна: ничто гуанако не беспокоило, вымер просто потому, что старый был. «Мне нравится мысль, что животные сотворены на определенные сроки; они вымирают не вследствие изменения обстоятельств». «Собаки, кошки, лошади, козы, ослы — все одичали и успешно размножаются. Это показывает, что сотворение не связано только с приспособленностью животных. Также и вымирание может от этого не зависеть». Здесь он был ортодоксальнее Лайеля.
А почему островные животные похожи на материковых? Они же не могли забрести друг к другу, как большой страус к маленькому. «О сотворении особой растительности: если растительность может быть заново сотворена для таких ничтожных точек [островов], это не более удивительно, чем сотворение заново для больших областей, — Австралия… И все же заново созданные формы испытывают распространяющееся влияние соседнего материка. Словно сотворение форм в определенной области имеет особый характер». Пока его рассуждения были хаотичны и он задал лишь один правильный вопрос: «Следует ли искать общего предка?» (для двух страусов), но ничего не ответил. Неизвестно, делился ли он с кем-нибудь этими мыслями. Может быть, с Эразмом.
Следующая записная книжка: «Старые и бесполезные мысли о морали и разных метафизических вопросах». Вел он ее много лет. Вначале рассуждал о происхождении языков: «язык — изменяющийся элемент; мы видим изобретенные слова, видим их происхождение», предположил, что речи предшествовала музыка. Спрашивал: что такое искусство? Что такое красота? «Как курица определяет, какой самый красивый петух, какой лучше поет?» «Я подозреваю, что совесть — наследственная страсть, подобно жадности». «Есть что-то похожее на власть совести в материнском инстинкте…» Времени таким рассуждениям отводилось немного. Он переписывал «Дневник и заметки», делал в Геологическом обществе доклады о кораллах и ископаемых костях и читал, читал, читал. Изголодался: в экспедиции читать было нечего и некогда. Если приводить даже краткие перечни того, что он читал в тот или иной период, — библиография будет толщиной с дом. Например, чтение весны 1837-го: филолог Б. Смарт «Новая школа метафизики», врач Г. Мэйо «Философия жизни», историк Л. Эме-Марти «Как женщины цивилизовали человечество» (на французском), Бюффон «Естественная история» (на французском, в девяти томах), плюс еще сорок работ по ботанике, геологии и географии, и еще поэмы Вордсворта и романы Диккенса.
Не все привычки великих достойны подражания. Сын Дарвина рассказал, как немилосердно его папа обращался с книгами. Не переплетал, если книга разваливалась, зажимал скрепкой страницы, которые еще не прочел, остальное выкидывал на растопку. Толстые книги рвал на части, чтобы удобнее было держать в руке. Судьба тонких брошюрок была еще хуже: из них выдирался нужный лист, остальные — в камин. (Беллетристику постигала та же участь, пока он не женился. Тогда жена стала читать ему романы вслух. Только так можно было сберечь книгу.) Без почтения он обращался и с собственными бумагами: резал, клеил, ради экономии писал на оборотах, блокноты драл в клочья, записи не датировал и тем доставил нечеловеческие страдания архивистам. Так, не удалось датировать прелюбопытный текст, написанный карандашом на обороте чужого письма где-то между мартом 1837-го и серединой 1838 года. Впервые он был опубликован Н. Барлоу в 1958 году, приводим его в слегка сокращенном виде (курсив дарвиновский).
«С работой покончено, если не жениться; путешествовать! Европа — так ли? Америка???…
…работа над переходом видов — микроскопические наблюдения — простейшие формы жизни — Геология?
(В) Жить в Лондоне — ибо где же еще возможно? — В маленьком доме поблизости от Риджентс-парка — иметь лошадей — экскурсировать летом и собирать зоологические образцы; обдумывать вопросы географического распределения организмов…
С работой покончено, если жениться; средства ограниченные — чувствовать себя обязанным работать из-за денег. Жизнь в Лондоне: ничего кроме общества, ни деревенской жизни, ни путешествий, ни коллекционирования… Профессура в Кембридже… отказ от упомянутых выше потребностей. — Лучше, чем спячка в деревне; но в любой ли? Лучше даже, чем деревенский дом под Лондоном, ибо я не мог бы безболезненно примириться с деревенской жизнью и ничего не делать…