Дарвин
Шрифт:
Он понемногу обучал их ботанике, химии, поощрял коллекционирование. Их учеба беспокоила его: самому в школе не нравилось и он не хотел отдавать туда сыновей. Джон Мамфорд, учитель деревенской школы, преподавал старшим правописание. Девочек решили в пансионы не отправлять, нанимали гувернанток, которые учили их языкам и рукоделию. У каждой был огородик, этим особенно увлекалась Генриетта, она же сильнее других любила животных, кормила цыплят, чистила ослика, развела в Даун-хаузе толпы кошек. Из ее воспоминаний: «Маленькая подробность показывает, какое внимание отец проявлял ко всему, что являлось предметом наших забот. Он не очень любил кошек (хотя восхищался изяществом движений котят) и тем не менее знал и помнил особенности моих кошек и говорил о привычках и характере наиболее замечательных из них много лет спустя после их смерти». (Неприязнь Дарвина к кошкам — хотя к одному коту он потом привяжется — возможно, объяснялась их игрой с мышами, которую он не раз приводил как пример жестокости.) Мать поощряла девочек собирать медицинские и кулинарные рецепты. Из записей Энни: «Если
В апреле 1848 года Дарвин нашел на одной усоногой даме каких-то крохотных паразитиков и с изумлением понял, что это самцы того же вида. Назвал их «карманными мужьями». Такие обнаружились и у самок других разновидностей, у одной аж семеро. Были они дегенератами (чего еще ждать от карманного мужа): желудки и головы редуцированы, кроме размножения, ни на что не годятся. И это притом что усоногие — гермафродиты: они же не двигаются и не могут найти пару. Зачем такой особи какие-то самцы? Не зачем, а почему: это стадия перехода от гермафродитизма к двупол ости, когда-нибудь самцы вырвутся из кармана и начнут самостоятельную жизнь. 10 мая он писал Гукеру, что не понял бы этого явления, если бы не «теория видов», а так все логично: «Раздельность полов — процесс постепенный, и можно перейти от одного к другому и наоборот… Но я с трудом могу объяснить, что я имею в виду, и Вы, наверное, хотите послать к чертям моих усоногих и мою идею. Но мне все равно, что бы Вы ни говорили, это мое евангелие…» (Сейчас считают, что он ошибся в направлении: усоногие были двуполы и перешли к гермафродитизму, карманные мужья — не зачаток, а рудимент.)
В мае Роберту Дарвину исполнилось 82 года, сын приехал к нему, писал Эмме, что читает статью ее брата о свободе воли, но «наследственность доказывает, что свободы воли почти нет… Я не уверен, что хоть одно слово в этом письме действительно мое; все наследственно, кроме моей любви к тебе, которая, надеюсь, не такова. Но кто знает?..».
Глава шестая.
ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ
Эмма опять ждала ребенка, со старшими не справлялась, летом 1848 года взяли гувернантку, девятнадцатилетнюю Кэтрин Торли: этикет, музыка, французский. Генриетта сказала, что мисс Торли «хорошая, но нудная» (тут она пошла в отца: все учителя нудные). Мальчишки научили гувернантку ездить по перилам, отец — вести «дневник садовода» и ставить опыты. Гукеру: «Мисс Торли и я целые дни развлекаемся ботаническими исследованиями». В июле ездили семьей в Стоунхендж, а потом Дарвин заболел: головокружения, сильные приступы рвоты. 16 августа Эмма родила сына Фрэнсиса, хворала, опять был плох Роберт Дарвин, в октябре Чарлз, сам едва держась на ногах, съездил к нему, а 13 ноября, уже в Дауни, получил телеграмму от сестер. Пришел в отчаяние и не приехал к похоронам, опоздал надень, никого не хотел видеть, избегал даже детей, исключение делалось для сына Лаббока.
Примерно с этого момента он перестал ходить в церковь. (На отношениях с Иннесом это не сказалось.) «Во время плавания на "Бигле" я был вполне ортодоксален; вспоминаю, как некоторые офицеры… смеялись надо мной, когда по какому-то вопросу я сослался на Библию как на непреложный авторитет… Однако… я постепенно пришел к сознанию того, что Ветхий Завет с его до очевидности ложной историей мира… и с его приписыванием Богу чувств мстительного тирана заслуживает доверия не в большей мере, чем верования дикаря. Но я отнюдь не был склонен отказаться от веры; помню, как снова возвращался к фантастическим мечтам об открытии… рукописей, которые подтвердили бы все, что сказано в Евангелиях. Но даже при полной свободе, которую я предоставил воображению, мне становилось все труднее придумать доказательство, которое могло бы убедить меня». Но теперь он уже не хотел, чтобы его убеждали: «Вряд ли я в состоянии понять, как кто бы то ни было мог желать, чтобы христианское учение оказалось истинным; ибо если оно таково, то текст [Библии] показывает, что люди неверующие — а в их число надо было бы включить моего отца, моего брата и почти всех моих друзей — понесут вечное наказание. Отвратительное учение!»
Роберт завещал детям 150 тысяч фунтов, поместье в Шрусбери — незамужним Сюзанне и Кэтрин. Чарлз получил ферму в Линкольншире и 40 тысяч в акциях. Теперь его семья была богата: 80-тысячный капитал, годовой доход в пять тысяч. Он вкладывал деньги в железные дороги, первый раз неудачно, но не испугался и вскоре получал большой доход. Фрэнсис: «Он с заботливостью сохранял счета… и в конце года составлял баланс, точно купец… Он с уважением относился к деловым способностям и с восхищением говорил об одном родственнике, который удвоил свое состояние… Его стремление скопить деньги вызывалось главным образом опасением, что его дети не будут настолько здоровы, чтобы обеспечить свое существование…» Бояться было чего: говорили о финансовом кризисе и революции. Многие уезжали в США и Австралию. Дарвины тоже собрались. Накупили книг об Америке, глава семьи делился с Фоксом мечтами о приисках. Но вновь, как и тогда, когда хотел ехать в Штаты с лекциями, разболелся — то ли совпадение, то ли громадьё планов вынуждало его нервничать — и так и не стал американцем.
С осени 1848 года ему было плохо, как никогда прежде. Непрерывная рвота, руки дрожали, не спал. К Рождеству казалось очевидным:
всё — конец. В начале января 1849-го Эмма развезла детей по родным, не отходила от мужа, писала ему любовные письма и прятала. Дворецкому казалось, что хозяин вот-вот умрет у него на руках. Все давали советы, в феврале товарищ по «Биглю» Саливен рекомендовал модное лечение — гидротерапию в санатории Джеймса Галли в Малверне, курорте в графстве Вустершир. Фокс сказал, что слышал о желудочных больных, которых в Малверне вылечили. Прочли книжку Галли, ничего не поняли, Дарвин написал ему, тот разъяснил метод: холодная вода «оттягивает кровь от желудочных нервов». Кроме водолечения Галли практиковал гомеопатию и месмеризм [14] , Дарвин счел это вздором. Месмеризм он называл «уткой», сказал, что поверит, если ему продемонстрируют это явление на животных, которые не умеют притворяться и не занимаются самовнушением. «Один человек сказал мне, что сумел, но его утверждение сомнительно, как у того, кто заявлял, будто кошки поддаются гипнозу — "они такие электрические!"».14
Теория немецкого врача и астролога Ф. Месмера: «флюиды», то есть «магнитное поле» врача, передаются больному в результате пассов и прикосновений.
Но жена настояла: ехать надо. Далеко, 150 миль. 10 марта двинулись всем семейством, с мисс Торли и слугами, сняли дом. Дарвин сказал Галли, что у него «нервная диспепсия», тот согласился. Лечение было зверское: утром обертывание мокрыми холодными простынями, прогулка, завтрак, опять обертывание, простыни менять каждые два часа. В полдень 10 минут держать ноги в ледяной воде, потом 20 минут бегать. Жесткая диета: «нет» маслу, молоку, чаю, бекону, сахару. Пешие прогулки. И с утра до ночи пить воду и принимать гомеопатические лекарства. От месмеризма пациент отказался наотрез. Писал Сюзанне 19 марта, что Галли ему нравится, но гомеопатия вздор и в результат он не верит. Но уже 24-го сообщил Фоксу: «Я уверен, что система идет мне на пользу, а настоящие доктора ничего не могли сделать». 28-го отослал Гукеру длиннейшее ученое письмо и заявил, что скоро займется «возлюбленными усоногими». Ковингтону, 30 марта: «Я получил настолько значительное улучшение, что могу надеяться на поправку». Рвота прекратилась. Ел мало, но набрал вес. Стал нормально спать. И боли исчезли.
Сейчас считают, что спасла его не гомеопатия, а всё в комплексе. У людей с синдромом циклической рвоты бывают улучшения от обливаний водой. Плюс отмена молока и «нормальных» лекарств, содержавших мышьяк, опиум, стрихнин. Наконец, здоровый образ жизни: не лежать, а бегать. Он проходил семь миль ежедневно, искал жуков, по вечерам гулял с женой. Курорт был шикарный: концертные залы, много аристократов и знаменитостей. Детей записали в танцкласс. 18 апреля он написал Фоксу, что отупел и скучает: «Я превращаюсь в ходящий и едящий механизм». Эмма забеременела в восьмой раз; ребенок, зачатый в Малверне, вырастет самым здоровым, если не считать первенца, рожденного еще до болезни отца, но, как считалось в семье, туповатым…
Галли решил, что, если пациент отказывается от месмеризма, его может увлечь ясновидение, уговорил посетить сеанс. Дарвин запечатал в конверт банкноту и предложил гадалке назвать ее, дама обиделась и предрекла ему скорую смерть. Но суеверия в нем не было ни на грош. 13 июня он писал Герше-лю, что чувствует себя «идеально» и раскаивается, что отрицал водолечение, Гукеру в тот же день: «Все говорят, что у меня цветущий вид, многие думают, что я притворялся больным». 30 июня он вернулся домой здоровым, но водолечение надо было продолжать. Построили в саду душевую, бак на 40 галлонов. С утра Парслоу помогал хозяину принимать ледяной душ — Генриетта помнила, как дети, стоя снаружи, слышали, как отец кряхтит от холода, но выходил он бодрым, и все отправлялись гулять. Диета тоже соблюдалась — поначалу. И хвори отступили.
«Возлюбленные усоногие» дарили новые открытия. Сравнивая современных и вымерших, он видел, как они, имевшие одного предка с крабами, постепенно отклонялись от тех: исчезал панцирь, менялись органы чувств, способ питания. Постоянство видов — иллюзия: еле заметные переходы отделяют одну разновидность от другой. И сами разновидности — условность: нет двух одинаковых усачей, приписать их к одному виду или назвать разными — вопрос нашего удобства. И катастрофы не требуются, чтобы один зверек отличался от другого. И при таких судьбоносных открытиях он жаловался Лайелю, что «хочет выть» от невозможности заняться геологией…
В сентябре он ездил с Эммой на съезд БАРН в Бирмингем, делал доклад об усоногих. Там водой не обливался, диету не соблюдал, стало хуже, пал духом. Какая уж там геология. Все ужасно. Жена и дети разболелись, прошел слух, будто Гукер погиб в Гималаях, ископаемые усоногие, которых присылали издалека, в дороге разваливались, один американский геолог («поганец») обругал теорию коралловых рифов. Эмме рожать, решили попробовать хлороформ, муж сам пытался держать маску, затряслись руки, не сумел, вызвали доктора. 15 января 1850 года родился сын Леонард. После этого все разом успокоились, Гукер нашелся, дети выздоровели, Дарвин опять начал соблюдать режим и тоже выздоровел. С Иннесом они учредили Клуб друзей — еще одну кассу взаимопомощи, но с более широкими функциями, чем Угольный клуб, охватывающую в основном молодежь: крикетные матчи, организация ярмарок, распространение научно-популярных брошюр, в Духов день — парад, завершавшийся на лужайке перед Даун-хаузом. Фрэнсис: «Здесь отец встречал их и произносил маленькую речь о финансовом положении клуба, сдабривая ее несколькими крепкими остротами».