Дары и гнев Ледяного короля

– Какое тебе до них дело? Ты спасешь своих пассажиров – об этом мы можем договориться?

– Нет, – ответил Бреннон и, вскинув дробби, выстрелил из обоих стволов. Дирдайле с криком боли и ярости метнулась прочь – вверх, в паруса. На палубе осталась пурпурная лужица.

Говорят, серебро – кровь ушедших богов, и потому оно сжигает плоть лишенных тени. Так в Риаде частенько называли всякую нежить и нечисть. Дирдайле была голодна и ранена, и ему не стоило покидать пост перед дверью салона. Тварь могла броситься в любой момент, и потому Кеннет поспешил перезарядить дробби. Дирдайле получила в грудь две серебряные пули – разве она сможет удержаться, когда жертва совсем рядом? Если не от голода, то из мести.

«Нужно стрелять ей в голову», – подумал капитан, и «Аберрейн» полностью одобрила эту мысль. Дождь превратился в ливень, заливающий палубу, в небе клубились черные тучи, видимость сжалась до прыгающего по палубе круга света от фонаря, который болтался на крюке у двери салона. Вдруг взвыл ветер.

Бреннон ощутил резкую смену курса за миг до того, как бриг швырнуло на правый борт. «Аберрейн» почти закричала, застонал такелаж, и беспомощно захлопали паруса. Кеннета влепило в правый борт так, что ребра захрустели. Он упал на четвереньки, хватая ртом воздух. По груди быстро разлилась жгучая боль.

Капитан поднялся, ухватившись за декоративные перильца фальшборта, нагнулся, чтобы не сдуло, и упрямо двинулся к салону. К счастью, оружие Кеннет не обронил, но хватит ли двух серебряных пуль в башку, чтобы угомонить эту тварь? Сколько он уже в нее всадил… но крови она теперь не получит, подкрепиться некем.

Вдруг над ухом Бреннона пронесся короткий ехидный смешок, и тут же его вздернуло в воздух, как кролика. Дирдайле швырнула Кеннета об палубу, и он отчетливо услышал хруст собственных ребер. Капитан перевернулся на спину, отполз с открытого пространства и, задыхаясь, уперся спиной в основание мачты. Дирдайле парила над штурвалом, на него капало пурпурным. Черные волосы, как облако, окутывали стройную фигуру. Женщина раскинула руки. Снова взвыл ветер, волна сцапала бриг огромной лапой и потащила его к темному небу. Нос «Аберрейн» задрался, паруса захлопали, и Бреннон представил, каково сейчас пассажирам в салоне.

– Ты не знаешь правил игры, моряк. – Голос дирдайле отдавался в ушах капитана, словно прибой. – Не пытайся состязаться со мной, все равно проиграешь…

– Ты ошибаешься, – сипло шепнул Бреннон. – Здесь мои правила.

На этот раз «Аберрейн» прицелилась поточнее, и такелажный блок врезался дирдайле точно в спину. Ее бросило на палубу, канаты и снасти опутали кровопийцу, как змеи. Однако кипящее вокруг море снова отвлекло «Аберрейн» – корабль понесся вниз, скатываясь с волны, как с горки. Кеннет съехал по палубе, навстречу дирдайле, которая с гневным рычанием разрывала снасти.

Бреннон врезался в дирдайле, когда она уже поднялась на четвереньки, и они кубарем катились по палубе, пока не врезались в борт. Когти твари впились в бок капитана, над его лицом, как огни, загорелись сиреневые глаза, распахнулась пасть с длинными клыками. Пахло трупным зловонием, и Кеннет, не дожидаясь укуса, разрядил оба ствола дробби прямо в пасть твари.

Дирдайле откинулась назад, качнулась, словно нетвердо стояла на ногах, и полетела за борт. А вместе с ней рухнул в морскую пропасть и корабль.

Кеннет извернулся по-кошачьи, кинулся к мачте и вцепился в нее изо всех сил, стиснув зубы от боли в расходящихся ребрах. На палубу с силой молота, бьющего по наковальне, обрушился поток соленой воды. Но Бреннон не торопился на встречу с Господом и повис на мачте, как дейрский бульдог на шее волка.

Словно чья-то рука крепко прижала его к мачте, пока волна сползала с брига, утаскивая за собой все, что оказалось приколочено недостаточно крепко. К счастью, волна оказалась всего одна. Ветер вдруг угомонился, море, качнув бриг еще пару раз, стало успокаиваться, ливень сменился слабым дождем, а грозовые тучи расползлись, открыв глубокое синее небо с серпом луны и россыпью звезд.

Переведя дух и отплевавшись, Кеннет со второй попытки поднялся на ноги и привалился спиной к мачте. Сломанные ребра зверски болели, но легкие были целы. Он протер глаза и сощурился на бледную полоску луны. Сколько там еще до рассвета?

А потом, сунув руку в карман, он понял, что потерял ключ от двери салона.

Дары и гнев Ледяного Короля

Риада, Блэкуит 23 декабря 1841 года

– Ах, полюбуйтесь на это милое дитя! – экзальтированно вскричала миссис О’Доннелл, зябко кутаясь в шаль и стараясь не стучать зубами от холода. – Оно прекрасно вписывается в нашу желтую гостиную, не так ли?

«Милое дитя» одиннадцати лет от роду взглянуло на нее так, словно хотело укусить. Любоваться предлагалось нежным, будто нарисованным, личиком, копной золотисто-рыжих кудрей и большими зелеными глазами.

– Какая прелесть! – единогласно решили гости. Изрядно потрепанное войной светское общество Блэкуита собралось на предрождественский прием в доме мэра. Гости мужественно игнорировали грохот снарядов, но то там, то тут струились шепотки о пушках Шермана и пехотных полках в красных мундирах империи.

– Ну что же вы, Макколей! – воскликнула миссис О’Доннелл, нервно дергая рукой с зажатым в ней ощипанным веером. – Спойте, гости ждут!

– Этот прелестный мальчик – сын несчастной Эмили, – сообщила хозяйка вечера, как бы извиняясь за сестру, павшую так низко.

Мэк Мэдиан исподлобья оглядел гостей, которые сейчас больше напоминали уличных бродяг, чем высший свет, и запел очередную патриотичную песню высоким «ангельским» голосом под бряцание рояля, последнего предмета роскоши, спасенного миссис О’Доннелл ценой мебели из комнат слуг, пущенной на растопку.

Очень хотелось есть. Взрослые все время рассуждали о каком-то Шермане, то называли его «гением артиллерии», то отпускали шутки о том, как имперский полководец подавился риадским орешком. Мэк не очень хорошо понимал, что Шерману понадобилось в Риаде. Мальчик знал только, что с тех пор, как началась война, жизнь становилась все хуже и хуже. С весны он ни разу не ел досыта, а миссис О’Доннелл стала еще чаще повторять, что они кормят его из милости, «от себя отрывая». Паренек никак не мог понять, что же она от себя оторвала ради него, но еда была отвратительна.

Желудок, дождавшись паузы перед последним куплетом, громко заурчал. Миссис О’Доннелл вздрогнула, клавиши немелодично брякнули.

– Макколей! – с отвращением сказала опекунша. – Как вам не стыдно!

– Но я хочу есть, – громко ответил Мэк. Общество возмущенно ахнуло. Все хотели есть, но говорить об этом вслух… фи, так неприлично!

– Вы вчера съели последнюю курицу, но мне не дали ни кусочка, – зло добавил Мэк. Гости, забыв о патриотичном умилении, с подозрением уставились на хозяев. Откуда, интересно, у мэра целая курица, если жители Блэкуита не видели ни мяса, ни птицы с тех пор, как Шерман перекрыл все сухопутные подъезды к городу и регулярно обстреливал берега озера Уир?