das Los

– Ах, быть может, если бы я мог ходить! – насмешливо предположил Дмитрий, сохраняя спокойное выражение лица. Я прикрыл глаза и тихо рассмеялся, ничего не ответив.

Мы отзавтракали. Хозяйка позаботилась о ноге моего друга, даже подарила перемотанные тканью костыли – «отыскала в чулане». Этот дар был очень даже кстати, потому я был безмерно ей благодарен.

На самом деле, нога Дмитрия за эти несколько дней начала срастаться, конечно, неправильно. Хоть она и находилась в состоянии покоя, колено было полностью раздроблено, поэтому это неправильное срастание конечно сопровождалось невыносимой болью. По словам Дмитрия, он часто не мог заснуть из-за этого, но «не смел просить о помощи, ибо заслужил это наказание и понесет его достойно, если это достоинство вообще осталось».

Распрощавшись с хозяйкой, мы закинули вещи и сели в бричку. Дорога обещала быть долгой, извозчик предложил провести нас по короткому пути, однако я сразу же отказался от этого предложения, припоминая, сколько нам пришлось его ждать. А времени у нас действительно не было. По моим подсчетам, если ничего не случится, мы прибудем в К-город где-то за две-три недели до празднования.

Все бы ничего, но к Дмитрию вновь возвращалось недоброе расположение духа.

– Интересно, почему Суворов надумал вернуться в К-город? Если память мне не изменяет, он покинул К-город при первой же возможности, когда народ начал выступления, – с презрением рассуждал мой друг.

– Я слыхал, что он учился в Петербурге какое-то, относительно недавно должен был выйти кандидатом и возвратиться к родным, – вспомнил я. Нам несколько раз доводилось обмениваться письмами, но, конечно, не долго.

– У-у! Петербург! Ей-богу, на кого же он мог там выучиться? Уж таких, как он там не обучают! – скептически рассудил Дмитрий, скрещивая руки на груди.

– Решил медицину освоить, – продолжал вспоминать я. – Да-с, писал, что чуден ему народ в столице, но учеба интересна и дается относительно легко…

– Ну и ну – чуден! Не сам ли он чуден?

– …а на службу не смог поступить по состоянию здоровья.

– Полно, Владимир, хватит с меня сказок! – снова перебил меня Дмитрий. – Знал бы он, какие нравы в Петербурге, так и тоже не ехал бы. По состоянию здоровья! Комедия! Да струсил он и только!

– Еще в гимназии Суворову нездоровилось. А уж если он взаправду вышел из Петербургского университета кандидатом, то, я думаю, будет работать отменным доктором!

– Боже, прекрати же смешить меня! Умереть спокойней, чем идти к такому лекарю!

Я не стал никак отвечать на его реплику, а вместо этого чуть отодвинул шторку. Полутьма в бричке тут же рассеялась. Солнце уже светило высоко, начинало печь. Колеса подрагивали, лошади изредка фыркали, кучер что-то тихо напевал, а я наслаждался этим необыкновенным концертом. Для настоящего счастья настоящему человеку нужна лишь свобода, я в который раз убеждался в этом. Свобода и товарищ рядом.

– Знаешь, Владимир, наверное, ты был как обычно прав, – между тем вдруг произнес Дмитрий. – Поступил я нелепо, отнюдь не справедливо.

– Как жаль, что ты осознал это слишком поздно. – Я искренне вздохнул, вновь бросая взгляд на пейзаж за окном.

– Иногда я думаю, что выстрел того барина был не случайным, – продолжил он с тяжестью в голосе. – Он будто бы знал, что мир несправедливостью на меня глядит, что лишь флора добра ко мне, поэтому и забрал у меня все, что я имел. Отныне заперт я в своем теле на долгий мой век.

– Тогда внезапная вспышка молнии ослепила всех, зачем ему нарочно пускать пулю, не имея гарантию на точное попадание? Барин тот умен, но палец его непроизвольно спустил курок, это более вероятная теория.

– Значится, стихия наказала меня, – решил Дмитрий. – И поделом.

Тогда я в некоторой задумчивости взглянул на своего приятеля, стараясь не упускать из виду каждую мелкую деталь его поведения: пальцы в нервности теребят подол одеяния, взгляд опущен, губы поджаты. Я предполагал, о чем он думает, потому решительно перебил его не очень хорошие рассуждения:

– Ты считаешь, что лучше бы погиб на дуэли, достойно защищая права крепостных. Но кто бы узнал о твоих намерениях? Точнее, были ли они благими? Теперь уж мы и не узнаем, что стало с его крепостными. Быть может, сейчас у них более справедливый хозяин, а может – и нет. Твой поступок был скорее безрассудным, нежели благородным, извини меня за прямоту.

– Тебе не за что извиняться передо мной, я и сам слишком много времени посвятил этому. Но теперь ответь мне на вопрос: что же мне делать дальше?

– О, уверяю тебя, в К-городе мы найдем тебе предназначение, – заверил я Дмитрия, твердо пообещав себе, что сделаю все возможное, лишь бы он смог начать «новую» счастливую жизнь. – Кроме того, твое колено ведь не помешает тебе выходить на свежий воздух и глядеть на природу?

Однако Дмитрий горько рассмеялся:

– Я даже в некоторой степени рад, что ты с такой легкостью и наивностью рассуждаешь о стихии, о вере. Но если ты простил или сможешь простить меня в будущем за мое безрассудство, то природа не способна последовать твоему примеру.

– О, не говори глупости, выгляни же скорее в окно! Не этого ли ты разве жаждал увидеть?

– Ах, нет же! Стихия оставила меня еще в тот день, когда я принял вызов того барина, ибо сам для себя решил, что ни за что не отступлю. Ради бессмысленного героизма я потерял все, что у меня было. Природа не терпит предательства. Когда же я почувствовал, что в глазах темнеет от боли в ноге, в ту же секунду во мне словно умерла часть души. Вначале легкость, а потом – бесконечное ничего. Я не могу описать словами все, что чувствовал, чувствую и буду чувствовать, пока не оставлю свое тело в земле. Я лежал в кровати и надеялся, что мой дух, наконец, освободится, но этого не случилось. Я не видел смысла в своем дальнейшем существовании. Мне оставалось подчиниться судьбе и жить в мире лишним человеком. Мой дед рассказывал мне когда-то, что каждый человек рождается с каким-то своим предназначением. У кого-то это что-то великое, у кого-то – обыкновенное, «для баланса», так сказать. Но каждая жизнь ценна, если люди это предназначение выполняют, либо же делают что-то во благо миру, что, в принципе, равносильно. А я… – Он многозначительно посмотрел мне в глаза и грустно улыбнулся, как улыбаются детям, которые, взрослея, покидают отчий дом, так и не окончив свой монолог.

Несколько минут я глядел в окно, задумавшись над словами товарища. Как будто бы что-то переменилось в его мышлении. Если раньше вера в лучшее была ему присуща непреложно, то сейчас ее не было от слова совсем. Будто пуля пробила эту до того прочную решимость… и все-таки, случайность ли то, или же судьба, но Дмитрий находился здесь, со мной в бричке, а не глядел на меня с небес. Интересно, что чувствует тот барин, который вроде бы проиграл, но смог поставить крест на противнике, который уже невозможно будет снять? Знает ли он об этом? Любопытно ж, однако, что именно при таких обстоятельствах человек начитает искать ответы на самые разные философские вопросы, а поиски, конечно, оказываются напрасными, что вгоняет в еще большее отчаяние.

Конец ознакомительного фрагмента.