Дата моей смерти

Когда чужие люди, приходившие вместе с Помощником что-то прибить, подкрасить и подкрутить, наконец, справились со своей нехитрой работой, Помощник в сотый раз поинтересовался у меня, не может ли он быть еще чем-нибудь полезен? Я ответила ему: " Нет! " со всей решительностью, на которую только была способна, и добрый юноша с почтительным поклоном удалился.

Оставшись одна, я, наконец, словно в первый раз оглядела свою старую квартиру.

Она была совершенно такой, как в тот вечер, когда впервые Егор напросился ко мне на чашку кофе, которую получил утром следующего дня, что, собственно, и имелось в виду с самого начала.

Выходило так, что какой-то шутник, облаченный, впрочем, весьма существенными полномочиями вершить человеческие судьбы, просто-напросто отмотал на тех невидимых часах, отмеряющих время моей земной жизни, несколько лет назад, вернув меня на прежнее место и в прежнее положение с точностью почти филигранной.

А более не случилось ничего. Просто оборвалась некая связь.

Это была очень странная, сумбурная и исполненная самой, что ни на есть безумной романтики, связь.

Я имею в виду нашу встречу и всю последующую, на протяжении семи с половиной лет, жизнь с Егором. Видимо, теперь то, что происходило между нами все эти годы, следует называть именно так, потому что слово «брак» можно употреблять теперь только с приставкой «бывший». Мне это не под силу, и потому я буду говорить « связь». Ибо связь, она и есть связь. В самом глубинном смысле этого понятия уже таится некая недолговечность.

Один мой добрый старый приятель, который многое из области связей, романов и браков проверил на собственном опыте, вывел, правда, иную формулу.

Он говорит, что «жена» — это категория временная, но «бывшая жена» — субстанция постоянная. Возможно, это и так, но у мужчин иной взгляд на вопросы встреч и расставаний.

Меня постоянство в его трактовке устраивала слабо, и я прибегала к своей терминологии. Щадящей.

Итак, семь лет назад началась наша связь, удивив и шокировав многих.

Егор был молодым (моложе меня на целых пять лет ) преуспевающим предпринимателем, напористым, самоуверенным, по-голливудски красивым.

По — голливудски, в понимании моих тогдашних подруг означало, что у него был волевой, красиво очерченный подбородок, белозубая улыбка, прямой крупный нос и нахальный взгляд пронзительных карих глаз. К сему прилагалась атлетическая фигура при росте метр девяносто.

«Чего ж вам боле? — писал, правда, по поводу совершенно другого плейбоя Александр Сергеевич Пушкин. Но все совпало и с моим героем. А посему, и дальнейшее можно было отнести на его счет — Свет решил, что он умен и очень мил»

Впрочем, Егор, действительно был умен. Правда, ум его был скроен по какому-то совершенно неведомому мне фасону. Впрочем, применительно к нему, более уместно будет сказать « сконструирован». Ибо он работал денно и нощно, не зная усталости, и зависимости от эмоционального состояния, как тонкая, отменно отлаженная электронная машина. Это иногда удивляло, реже — восхищало, очень часто — бесило меня и выводило из себя. Но ничто, а уж тем более мои эмоции, не могло изменить мерного ритма ее безупречной работы. "

Просчитаем" — было любимым словечком Егора. Он употреблял его, порой, совершенно не к месту и не во время, и сам понимал это, спеша как — ни — будь поизящнее обставить оговорку, но все равно оговаривался снова и снова.

Поделись я этим наблюдением с моим противным психоаналитиком, он, наверняка, разъяснил бы мне, что это маленькое предательство совершало подсознание Егора, которое, действительно, постоянно занято было просчетом каждого последующего поступка, шага, телодвижения и даже едва заметного движения глаз, прикрытых пушистыми темными ресницами. Но это было ясно и без всякого психоаналитика.

Однако, все это ни как не портило Егора внешне, разве что, самую малость, и то, заметную очень прозорливым людям. Что же касается выгод, то их в этой связи было не счесть. И главное — это было стремительное и не правдоподобное даже продвижение его вверх по лестнице сокрушительного успеха, следствием которого становился на глазах жиреющий достаток.

При всех означенных достоинствах двадцатисемилетний бизнесмен, уверенной поступью приближающийся к венценосной когорте отечественных олигархов, просто обязан был иметь соответствующую спутницу.

Иными словами, он уже несколько лет должен был быть женат на фотомодели, или популярной актрисе, или дочери прочно занимающего свою нишу высокопоставленного чиновника, или деятеля, входящего в самую-самую верхушку творческой элиты. Потому что, чуть ниже самой верхушки, этот некогда могущественный айсберг давно уже погружен был в нечто, даже отдаленно не напоминающее прозрачные воды океана.

Однако ж — не имел!

Позже, когда наша связь уже кипела вовсю, ошпаривая любопытствующих, далеко летящими раскаленными брызгами самых невероятных сплетен, он поведал мне причину этого, по крайней мере, так, как сам ее осознал, но поскольку электронная машина, заменявшая ему мозг никогда не давала сбоев, надо полагать, осознал он все правильно.

Отметив первые свои четверть века, рассказывал мне Егор, он едва ли не на следующее утро, разглядывая взъерошенную, но от того не менее великолепную копну волос очередной роскошной подруги, на своей подушке, решил, что настало время связать себя узами брака и тут же озадачил свой не знающий отдыха компьютер этой проблемой.

Для компьютера проблема была плевой. Уже стоя в душе Егор имел четкое представление о том, что именно ему необходимо.

Пышноволосая подруга досматривала утренние сны.

А Егор, накинув на плечи халат, присел за стол в кабинете и на листке бумаги летящим и твердым одновременно почерком набрасывал, перечень необходимых действий: звонков, встреч, переговоров — как всегда, строго нумеруя пункты по очередности и помечая содержания лишь несколькими заглавными буквами. Понять зашифрованные таким образом планы — наброски, которыми он предварял, как правило, любое значительное свое начинание, не мог никто. Я — научилась, но это было много позже, и не о том сейчас речь Через неделю, он беседовал по телефону со своей Избранницей, которой еще только предстояло об этом узнать.

Девушка и впрямь была достойной Егора во всех отношениях: мозговой компьютер оказался на высоте. Профессорская дочь, к тому же хороших дворянских корней, она щедро одарена была природой роскошной внешностью и тонким умом. Ранняя карьера фотомодели не вскружила прагматичную головку и не завела юную звезду на хорошо известную многим ее коллегам тропинку, поначалу гладкую, освещенную дивными огнями и усыпанную благоухающими розами, лишенными, к тому же, всяческих досадных шипов. Однако, по мере движения по ней, тропинка, как правило, становится все более извилистой, тускнеют и меркнут освещавшие путь огни, вянут, а после и вовсе исчезают розы, зато откуда ни возьмись, выползают мерзкие шипы, продираться сквозь них становится все труднее. Но обратной дороги нет, а впереди в зарослях чертополоха и Бог весть еще каких мерзких кустарников и зловонных трав проступает и вовсе уж смертельная холодная и безжалостная трясина. Картина, конечно, весьма аллегорическая, но судьбы многих сияющих мотыльков, порхнувших с подиума во тьму восторженного вроде бы зала — увы! — вплетаются в ее мрачную ткань очень органично и правдоподобно. Однако, избранница Егора, была не из таковских. В ее планы не входило прощаться с миром высокой моды, когда карьера модели будет завершена, и она сделала все, чтобы мир высокой моды с этим ее решением согласился. В двадцать три, продолжая с успехом появляться на парижском подиуме, она уже тесно сотрудничала с одним из самых известных модных журналов, издаваемых в Париже, недавно пришедшем на российский рынок, соответственно в русском варианте. Писала избранница, разумеется, для русского издания, а сотрудничала преимущественно, с одним из владельцев журнала, вследствие чего имела все основания рассчитывать на кресло главного редактора русского издания, когда карьера на подиуме будет окончательно завершена. Это было совсем неплохое начало.