Давай никому не скажем

— Увидимся вечером? — томно выдохнул Ян мне в шею и легко коснулся губами мочки уха. По телу сразу же прошла приятная волна удовольствия от близости, но, собрав волю в кулак, я резко отпрянула, опасаясь быть замеченной.

— Не знаю. Я позвоню, — дождавшись, когда снаружи станет достаточно пусто, выскользнула из-под лестницы. — Да… спасибо тебе.

— За что? — удивился Ян.

— Ну, за Круглова…

— А, это. Я давно уже хотел ему по морде съездить, так что спасибо за повод, — улыбнулся он, и беспечно махнул рукой.

— Яна Альбертовна, а с кем это вы тут… — откуда ни возьмись появившийся завуч заглянул под лестницу.

Ян облокотился о маты, сохраняя невозмутимое выражение лица. Я же густо покраснела, осознавая, как двояко можно расценить эту ситуацию. Да даже не двояко, по-моему, всё было так очевидно!

Денис Павлович хмыкнул себе под нос, но тактично промолчал, уставившись куда-то ниже моего бедра.

— У вас там… э…

Я опустила глаза: на чёрной юбке пыльный отпечаток. Краснея ещё гуще, хотя, казалось бы, куда уж больше, отряхнула одежду и стремглав понеслась по коридору.

Вот что он теперь подумает!? А главное, вдруг разболтает директрисе, я же не знаю, о чём они там воркуют у неё в кабинете.

Будет хотя бы один день, чтобы я не вляпалась в какую-нибудь нелепую ситуацию?! Даже позавидовала Яну, мне бы хоть немного его самообладания. Умеет он посмотреть так, что все вокруг тушуются, ощущая себя идиотами. Даже завуч рядом с ним двух слов связать не мог.

Войдя в кабинет, проверила стул, стол, и только после этого села. С некоторых пор приходилось быть предусмотрительной.

Несколько студентов сидели в кабинете, громко переговариваясь и хохоча. До звонка всего пару минут, а я как всегда была не готова к занятию. Но как сосредоточиться на работе, когда в личной жизни творится такое?

В мыслях крутилось только одно: кто же рассказал Эмме Валентиновне о Заболоцком? И каким будет следующий шаг этого таинственного инкогнито…

***

Сразу после работы поспешила на остановку, постоянно озираясь, разглядывая в лице каждого случайного прохожего таинственного вредителя. Мания преследования достигла своего апогея: казалось, что за мной постоянно кто-то наблюдает, подсматривает, подслушивает. Нужно срочно ограничить наше общение с Яном, по крайней мере в колледже и на территории рядом точно. Здесь же просто рассадник любопытных глаз и ушей!

Добравшись на дребезжащем автобусе до дома, открыла дверь и сразу же увидела следы недавней гулянки. Раковина заполнена грязными тарелками, повсюду следы обуви, окурки валялись прямо на полу. У окна, уронив голову на подоконник, спал какой-то мужик. Накатило чувство злости, брезгливости, какого-то безграничного отчаяния. Это никогда не закончится! Никогда.

Тихо прошла в нашу комнату. Коля лежал поперёк дивана и громко храпел, мать, устроившись с краешку, тоже спала. На заляпанном столе, среди объедков, опрокинутая бутылка армянского коньяка, под столом ещё такая же и несколько пустых пивных бутылок. Но шокировало меня другое: на паласе, прямо по центру комнаты, чернело обугленное пятно от утюга. На новом паласе, который мы с Никой совсем недавно тащили с рынка!

Я тратила свои деньги, чтобы вот эти напивались и портили чужое имущество?

Хотелось поднять мать за грудки и вытрясти из неё всю дурь, растолкать храпящего алкоголика и выкинуть взашей на улицу. Закрыть дверь, заколотить окна, сменить замки, и никого не впускать! Бутылки, окурки, пьяные чужаки… Так жить нельзя! Неужели они сами не видят, что это дно?

Невозможно! Надоело так жить! Надоел этот свинарник! Всё, не могу так больше!

Забежав в свою комнату, достала из-под кровати чемодан, раскрыла, и принялась вынимать с полок одежду, хаотично запихивая тряпки в чемодан. Платья, джинсы, бельё… Следом пошли вешалки с пиджаками, куртка, пальто… На полу уже высилась пёстрая гора одежды, а я всё продолжала в безумном состоянии опустошать полки.

Сейчас же уеду отсюда, куда угодно! Сниму номер в гостинице, переночую на вокзале. Нет больше сил смотреть на это всё!

Взял стул, залезла наверх и вытащила спрятанную за постельным бельём коробку из-под обуви. Старые открытки, вырезанные заметки газет, какие-то памятные безделушки из детства. Конверт! Где конверт с деньгами?

Сбросив с кровати сваленные в кучу смятые футболки, вытряхнула содержимое коробки на одеяло. Вот она, бумажка с выведенной красными чернилами накопленной суммой. Каждый раз, докладывая деньги, я переписывала цифру, радуясь, что она растёт, а не уменьшается.

Трижды переворошила рассыпанные мелочи.

Конверт с деньгами исчез.

Не помня себя, выскочила из комнаты и, не церемонясь, грубо растолкала мать. Та с большим усилием приняла вертикальное положение и, непонимающе моргая, уставилась стеклянными глазами.

— Где деньги? — стараясь держать себя в руках, прошипела я.

— К-какие деньги? — обдав волной тошнотворного перегара, пролепетала она.

— Мои деньги! Из коробки!

— Не знаю я ничего, ничего не брала я, — забубнила, явно испугавшись. — Ко-оль, Коль… — толкнула сожителя в бок. Тот лишь что-то хрюкнул, больше ни на что не реагируя.

— Деньги лежали в моей комнате! Наверху! В коробке! — прокричала ей в лицо, будто выплёвывая каждое слово. Руки трясло мелкой дрожью, в горле пересохло.

— Не видела, не брала! Коля! Коль! — повторяла как заведённая мать, расталкивая невменяемого любовника. Щёки и шея покрылись алыми пятнами, глаза бегали, выдавая очевидную ложь.

Впервые в жизни мне захотелось ударить собственную мать, и стало страшно от подобной мысли.

— Это же были мои деньги… на дом… — губы задрожали. Медленно села на табурет, уставившись на испорченный палас.

Два года я копила эту сумму, откладывала каждую копейку ущемляя себя во всем. Ездила по всей Москве, обучая избалованных деток столичных толстосумов. И вот так, разом, потеряла всё, что имела.

Теперь стало ясно, откуда столько дорогой выпивки, закуски, новая одежда… Дура! Как же я сразу не догадалась! Надеялась на порядочность родных людей. Мы же не чужие, она же мать!

Надо было положить деньги на книжку сразу же, а я всё откладывала на потом. А теперь всё… Как теперь быть? Что делать? А как же дом, моя мечта…

Слёзы жгли глаза, я вытирала их рукавом, размазывая тушь. Мать в полголоса причитала, не оставляя попыток разбудить Колю.

У меня нет дома, нет денег, и я скоро останусь без работы. Мать меня ненавидит, сестра видит во мне врага, директор вставляет палки в колёса. Есть Ян… Но ведь никто и никогда не даст нам быть вместе.

Кажется, теперь я начинала понимать, почему спиваются люди. Они просто устали, перестали бороться.

Не знаю, сколько я так просидела. Мать уснула, неудобно привалившись к подлокотнику дивана, а я сидела напротив, утирая слёзы и жалея себя.