Давай, расплачивайся

— Не переживай так. Я просто подержу тебя за руку, — повторил он, горячим дыханием касаясь моих губ. Медленно отстраняясь и отпуская мою талию, после чего, еле уловимым движением, показывая, что я могу идти дальше.

Я помялась на месте. Судорожно выдохнула, но все же, пытаясь переступить через внутреннюю стену из битого стекла, пошла дальше по бордюру. Даже попыталась представить, что я все так же на канате, но уже это было за гранью. Как что-то подобное сделать, если Лонго теперь держал мою ладонь в своей?

И почему руки у Матео настолько горячие, словно он только что вынул их из кипящего котла в аду?

Но, главное, почему мы вообще сейчас шли держась за руки?

От этого по коже ознобом пробегал страх. Становилось не по себе даже от того, насколько спокоен Лонго в этот момент.

Я спрыгнула с бордюра и все же выдернула свою ладонь, тут же быстро идя вперед.

К счастью, мы уже были рядом с домом. Я сапогами прошаркала по сухой листве, разбрасывая ее в разные стороны. Перепрыгнула через лужу и, толкнула калитку. Я ее никогда не закрывала на ключ.

Уже оказавшись в доме, быстро, в полной темноте пошла к лестнице. Упасть не боялась. В конце концов, в период, когда на мне только появились эти ожоги и глаза были сильно повреждены, я какое-то время вообще ничего не видела. Естественно, по дому приходилось передвигаться на ощупь. Тогда я фамильный особняк узнала с новой стороны. Правда, не сразу, словно дом отторгал мое существование. Я терялась в комнатах и коридорах. Часами не могла попасть туда, куда нужно. Пару раз падала на пол и ревела. Однажды вообще ночевала в коридоре. В отчаянии разговаривала со стенами, считая, что вообще сошла с ума.

Но потом стало как-то проще. Когда ты переживаешь ад, становишься сильнее и уже теперь я даже в полном мраке с легкостью могла найти путь до спальни.

Ворвавшись в свою комнату, включила свет и закрыла дверь, в первую очередь подняв руку и посмотрев на свою ладонь, которой только что касался Лонго. Можно ли считать, что она теперь отравлена? Может, просто отгрызть себе руку?

Сняв очки, я потерла лицо кончиками пальцев, после чего сдернув куртку и, бросив ее на стул, пошла в ванную.

Наверное, лучше бы я не видела себя. Все еще заплаканная, растрепанная и до ужаса бледная. Вот только, чувствовала я себя еще хуже. Особенно, когда вспоминала про Гуидо.

До онемения пальцами сжав край раковины, я наклонилась и лбом прикоснулась к зеркалу.

Интересно, я когда-нибудь смогу смириться с тем, что сегодня увидела? Или с тем, что Лонго… такое чудовище находится рядом со мной?

Он же только что какого-то черта держал меня за руку.

Стиснув зубы, я сорвала с себя платье. Даже с какой-то яростью обнажалась, после чего залезла в ванну и включила ледяную воду. К сожалению, другой не было, но, может, так и лучше. Это немного отрезвляло.

И я думала над двумя вариантами. Первый — выбежать на улицу и кричать, реветь, упасть, плакать. То есть, делать все, к чему я подходила эмоционально.

Второй… Тяжелый. Но я выбрала именно его.

Искупавшись, переоделась в лосины и в легкую кофту. Взяла тоналку и замазала покраснения на лице.

Я сегодня была красивой? И буду такой дальше. А еще стальной. Иначе, судя по всему, мне никак.

Но, главное, я хотела быть счастливой.

Покрутившись на стуле, я надела очки, расчесала волосы и обняла плюшевого динозавра. Все. Теперь со мной все в порядке.

Я понятия не имела, где Лонго, но, держа динозавра под мышкой, спустилась вниз, зашла на кухню. Включила там свет и радио. После этого сделала себе чай и, сидя на столе, размешивала в нем сахар. А еще думала о том, что сейчас, наверное, около трех часов ночи, но, естественно, спать не хотелось.

Спустя десять минут на кухню вошел Лонго. Лениво расстегивая верхнюю пуговицу на рубашке. Волосы все так же были растрепанными и на лице ни одной эмоции.

— Не спишь? — останавливаясь в дверях, он скользнул по мне медленным взглядом. По ногам в лосинах. Затем посмотрел на лицо. На нем особенно акцентируя внимание и мне хотелось сжаться от такого взгляда, но разве я не решила, что пусть все идет к черту?

Поэтому, я наоборот выпрямилась и, расправив плечи, отпила чай.

— Спасибо, но после того представления, которое ты устроил мне сегодня, я еще неделю не засну.

— Могу помочь тебе с этим, — положив ладони в карманы брюк, он медленно подошел ко мне. Останавливаясь настолько близко, что я коленом соприкоснулась с его ногой. — Давай, заглажу свою вину перед тобой.

Глава 32. Момент

— Не нужно, — опершись свободной рукой о стол, я пододвинулась назад, стараясь не соприкасаться с Лонго. Но все равно напряглась, ведь в его словах ощутила что-то похуже угрозы. — Чтобы ты не задумал, не смей. Ни в коем случае.

— Испугалась? — еле заметно наклонив голову набок, Лонго расстегнул пуговицу на манжете, подкатывая рукав.

— Нет. С чего бы? Ты же такая лапочка. Булочка. Сладкий пирожочек, — произнесла на одном выдохе, стараясь не пролить горячий чай.

Матео приподнял бровь, расстегивая уже второй манжет.

А я, взяв своего динозавра, спрыгнула со стола, настороженно обходя Лонго стороной.

— Даже не спросишь, как я мог бы загладить свою вину? — повернув голову, Матео посмотрел на то, как я отодвинула стул, лишь бы расчистить себе путь, который будет еще дальше от него.

— Пусть это останется тайной. Просто… вообще ничего не делай, — я спиной прижавшись к стене и, боком подходя к столешнице, добавила: — Пожалуйста.

— Как хочешь, — Лонго безразлично пожал плечами. — Я все равно не считаю, что в чем-то виноват.

У меня по спине пробежал холодок. Какая же он глобальная скотина.

Сжимая динозавра под мышкой, я посмотрела на свой чай. Хотела спокойно попить его. Послушать музыку по радио. Эмоционально перезагрузиться. А теперь что? Идти в свою спальню? Но ведь она…

— Ты же не будешь спать в моей комнате? — спросила, поставив чашку на столешницу, чтобы вынуть из нее ложку. Но при этом не отрывала напряженного взгляда от Лонго.

— Буду.

— Может, давай я тебе на диване в холле постелю?

— Может, ты мне еще на пол бросишь тряпки?

У Лонго имелась одна суперспособность — полностью спокойным и безэмоциональным голосом задавать вопрос так, что сразу возникало ощущение того, что если ты ответишь хоть немного не так, как нужно, тебя потом так же спокойно на части порвут.