Давайте напишем что-нибудь

– О чем Вы? – сухо осведомился Деткин-Вклеткин.

– Я должен… я просто обязан сознаться, что и я виноват перед Вами. Я бы, конечно, не стал сознаваться – какого черта? – но Ваша героическая преданность идее потрясла меня. Так вот… Юрта – это переносное жилище: нет ничего проще, чем сдвинуть ее с места. Простите, что я морочил Вам голову. Я торжественно клянусь, – тут Хухры-Мухры принялся есть снег и съел чуть ли не весь. – Я клянусь, что к моменту Вашего возвращения юрта будет стоять в ста километрах от исторического прогресса.

– Что было, то было… – Деткин-Вклеткин поцеловал Хухры-Мухры. – Вот только боюсь, что, пока Вы тут будете таскаться туда-сюда с Вашей юртой, это чудовище улучит момент и загубит еще, по крайней мере, одну спичку.

– Не бойтесь ничего, ангел мой, – сказал Хухры-Мухры. – Мы, эскимосы, знаем, как обращаться с такими мерзавцами.

– Верю Вам, – присягнул Деткин-Вклеткин. – Не спускайте глаз с этого… человеческого отброса.

И, повернувшись на сорок градусов северной широты, он зашагал в направлении Змбрафля – маленький голый борец за идею.

…До чего же трогательная вышла сцена! Не знаю, как тебя, читатель, а меня поведение Деткин-Вклеткина проняло до слез. Так вот он какой, Деткин-этот-Вклеткин… Что там гвозди! Из него рельсы можно делать… прокатные станы, блюминги и слябинги! Поистине, такие люди – украшение истории человечества.

ГЛАВА 6 Ретардация ни с того ни с сего

Теперь вернемся назад: так и будем скакать взад-вперед. Это соблазнительно – издергать читателя до такой степени, чтобы он вообще весь растерялся. И чтобы не знал, куда тут ткнуться. И чтобы вообще ничего хорошего от автора не ждал. Читатель должен быть всегда готов к какому-нибудь подвоху: это его дисциплинирует. А дисциплинированный читатель – мечта всякого уважающего себя автора. Каковым ваш покорный слуга и является, что бы вы там себе ни думали. А потом вы ведь знаете, что за автором и вообще глаз да глаз нужен. Попробуйте пойти на поводу у автора: вроде, все спокойно, все хорошо, повод крепок и рука надежна. И вдруг эта самая рука, которая надежна, обрывает этот самый повод, который крепок, и приветственно машет вам: пока, дескать, дорогой мой, дальше, дескать, живи как знаешь, а с меня, дескать, взятки гладки! И плутать тебе с этого времени, милейший, одному-как-персту по нарочно запутанным дорожкам романа безо всякого присмотра – и озираться вокруг, и, может быть, даже немножко скучать. Но только ты решишься бросить все, вернуться домой, ан – постой-ка, дорогой мой! Куда это ты, когда ты у меня на поводу? Повод, видишь ли, крепок, а рука, видишь ли, надежна. Как это – обрывался? Когда это – обрывался? Ничего подобного! Лучше не уклоняйся, хороший мой, и не дергайся, потому что воли тебе век не видать. Велено вперед – иди вперед, велено назад – счастливого пути…

Назад, любезный читатель!

Марта была хорошая девочка. Она бегала в трусиках горошком по брегам Невы – и дело с концом. Была она мала, наивна и мила. Мила она была, наивна и мала. Мала она мила, наивна и была. Вся жизнь ее прошла в бегах на берегах. И так далее.

Обыкновенно Марта бегала, как тронутая первым морозцем, пока ее не окликали извне. Будучи же окликнутою, она неслась на оклик – не разбирая дороги абсолютно. Такая уж она была, эта Марта. Эта странная Марта. Эта прекрасная Марта. Она никогда никого не обидела, кроме одной только мухи, которая укусила ее в красивую уже тогда ногу, – и Марта сразу обидела муху, убив ее. А потом долго плакала и, будучи еще в слезах, написала стихотворение:

Я убила муху,Потому что шлюха, –

поставив всех в неловкое положение последним словом, непонятно к кому именно относившимся. С тех пор она больше уж никого не убивала, а только бегала в трусиках горошком по брегам Невы – и все.

Однажды ее окликнули особенно громко – и она понеслась навстречу голосу, как еще раз укушенная мухой… мимо кого-то, кого она не заметила, потому что органы человеческого зрения его просто не регистрировали.

Но то, что кто-то сидел на брегах Невы, Марта запомнила на всю свою жизнь.

– Кто там сидел, на брегах Невы, мать? – строго спросила она с матери, подбежав к ее голосу.

– Где, я не заметила? – спросила мать и за это услышала в ответ:

– Ты мне теперь не мать. Ты мне теперь мать-мачеха.

С тех пор Марта почувствовала себя сиротой, замкнулась и дальше жила очень замкнутой. То, что кто-то сидел на брегах Невы, определило ее судьбу. Этот кто-то тревожил ее. Не всегда, изредка. Допустим, все шло хорошо и даже замечательно: удача за удачей, подарок судьбы за подарком судьбы, как вдруг – трах-тарарах: кто-то сидел на брегах Невы. Ничего больше – Кто-то Сидел На Брегах Невы. Вот оно как, дорогой и даже очень дорогой читатель: с бухты-барахты возникает в душе нечто – и жить дальше становится невозможно, не-воз-мож-но… кто-то-сидел-на-брегах-Невы. И все, что шло хорошо и даже замечательно, начинает идти плохо и даже отвратительно. Ктотосиделнабрегахневы.

Впрочем, Марта все равно жила – вопреки тому, что однажды кто-то сидел на брегах Невы. Ей, правда, стоило большого труда не думать об этом постоянно. Она старалась думать об этом не постоянно, а временно – в конце концов у нее получилось, но не очень хорошо. То есть совсем не то получилось, чего ей хотелось: ведь известно, что постоянные муки причиняют тупую боль, а временные – острую. Острая же боль хуже тупой. Правда, реже. Марта предпочитала хуже, но реже.

У Марты в жизни было много всякого – и ей это нравилось. Как только она понимала, что чего-то не было в жизни ее, так сразу же совершала какое-либо действие – и оно становилось быть.

Раньше всего Марта поняла, что у нее вообще нет никакой собаки. Когда ей неожиданно исполнилось пять лет, ее это удивило, и она спросила:

– Почему у меня вообще нет никакой собаки?

– Потому что собака нам не нужна, – ответили в доме.

– Ну, не скажите, – не согласилась Марта и отправилась за собакой.

Собак поблизости не было. Тогда Марта пошла вдаль и там, вдали за рекой, увидела одну собаку, которая вела на поводке какого-то человека небольшого размера. Марта придвинулась к собаке и отрезала от нее человека маникюрными ножницами, которые всегда носила с собой для красоты. Человек зашагал дальше по инерции, оставшейся от собаки, а Марта взялась за свободную часть поводка и сказала собаке:

– Собака, теперь ты не имеешь с тем человеком ничего общего.

– Я и раньше ничего общего с ним не имела, кроме поводка, – объяснилась собака. – Он очень глуп и по этой причине всегда напоминал мне пуп.

– Чей пуп? – заинтересовалась Марта.

– Общий, – непонятно ответила собака.

– Понятно, – сказала Марта и повела собаку издали вблизь, домой. Так у Марты стала собака.

Потом Марта задумалась, чего еще у нее нет. И через некоторое время поняла, что у нее практически ничего нет – ни хомяка никакого, ни тигра, ни крокодила, ни жирафа. В то время как у жирафа очень длинная шея, и это забавно.

– Я пойду заведу себе всех и каждого, – предупредила она в доме, и в доме сказали:

– Мы не разрешаем тебе. Мы не хотим жить в зоопарке.

– А я хочу, – ответила Марта и ушла с собакой жить в зоопарк. Там она вошла в клетку к тигру и сказала ему:

– Привет!

– Привет, – обалдел тигр и осведомился: – Тебя сожрать? Или собаку твою?

– Может, лучше мы с собакой тебя сожрем?

Тигр помотал большой головой, Марта – средней, собака – маленькой. И тут все они обнялись. Так у Марты стал тигр. А потом разные прочие животные стали. И они жили с ней в зоопарке душа в душу и делились пищей: сырым мясом, живой рыбой, сеном и другим.

Из дому приходили за Мартой много раз и кричали сквозь прутья решетки:

– Мы отдадим тебя в школу дураков!

Марта не понимала духа и буквы этой угрозы, в силу чего всегда промалчивала.

Нажившись в зоопарке, она опять задумалась, чего у нее нет, и поняла, что, в сущности, кроме животных, ничего у нее нет. Например, замка нет. Никакого.

– Мне нужен замок, – сказала Марта во весь голос. Но ее услышала только собака, у которой тоже не было замка – так что собака пока промолчала.