Давайте разведемся, Ваша Светлость!
Шрифт:
«Нет, – мысленно покачала она головой. – Не может быть. Та боль и страдания, которые я пережила, никак не могут быть всего лишь сном. А это значит… неужели молитвы о втором шансе были услышаны?»
Мысль меня настолько поразила, что я замерла, смотря в одну точку, чтобы сдержать внезапно набежавшие слезы.
«Спасибо! Господи, спасибо! Я не упущу эту возможность!» – взмолилась я, сжав в кулаках подол платья, и прикрыла глаза, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце. – «Но если я так и останусь в этом месте… все эти люди… Смогу ли я вытерпеть их вновь?»
– Очевидно, это была ваша очередная забава… – прервал мои мысленные восторги голос
Прежде, в прошлой жизни я бы непременно смолчала или, того хуже, стала бы молить о прощении за свою дерзость. Но то было прежде. Я же поклялась себе, что непременно эту жизнь проживу лишь для себя. Я отказываюсь и дальше жить как удобное дополнение интерьера!
– Ваша Светлость! – подскочила я на месте, боясь, что это последняя возможность высказаться. – У меня действительно есть к вам просьба!
Казалось, что герцог, что его помощник были крайне удивлены моим поведением, которое нельзя было назвать свойственным, ведь я всегда пыталась вести как можно тише и неприметнее. Возможно, лишь по этой причине меня и не проигнорировали на сей раз и замерли на месте. Я же, пользуясь подобной возможностью, боясь сорваться на крик, твердо и слегка отчаянно произнесла:
– Давайте разведемся, Ваша Светлость! – выпалила я на одном дыхании и кожей ощутила сменившуюся атмосферу в комнате и то, как вскрикнули служанки, как вздрогнул секретарь, из чьих рук едва не вывалилась папка с документами и даже сам герцог… Его глаза стали еще холоднее обычного.
Лишь произнеся заветную просьбу, я начала осознавать, что, вероятно, поторопилась. Не здесь и не при этих обстоятельствах следовало бы озвучивать данные просьбы, ведь я публично оскорбила герцога. И подобное не прощается…
Я не особо верила, что мужчина, что вечно был холоден и безразличен ко мне, вдруг выйдет из себя от подобного, но он и не был одним из тех, кто терпел хоть малейшие оскорбления в свой адрес. Эта роль обычно была отведена именно мне.
Потому я приготовилась к угрозам и сдержанным оскорблениям, но услышала только:
– Не знал, что у вас такое извращенное чувство юмора, мадам. За эти три года это первый раз, когда вы его демонстрируете, но попытка неудачная. Шутки, это не про вас, бросьте это дело, вы безнадежны в данной стезе, – спокойно произнес он, и мимолетное удивление из темных глаз исчезло, сменившись привычным безразличием.
Все в груди рвалось и требовало закричать о том, что это не шутка, а моя жизнь, которую я отчаянно желаю изменить. Ведь он, его семейка, слуги и даже место, в котором меня поселили, отравляют мое существование. Теперь, зная, какая судьба меня ждет, каждое мгновение, каждой вдох в этом месте буквально душили меня, причиняя почти физическую боль.
А для него это… шутка?
Впрочем, стоит ли удивляться? Для этого мужчины само мое существование всегда было ничем иным, как недоразумением. Еще и несмешным.
– На этом я откланяюсь, мадам. Впредь, не отвлекайте меня во время работы по таким пустякам, – предупредил меня мужчина, пока я до дрожи сжимала кулаки, чтобы не закричать и не устроить истерику, которую так же никто не примет всерьез. –
Жак, идем в кабинет, – позвал он вновь пришедшего в себя надменного секретаря, а затем, не оглядываясь, вышел из столовой.«Нет, не так. Я не могу действовать безрассудно. Рано. Еще слишком рано, мне нужно быть осторожно и подготовиться. Разведись я сейчас, мой конец ничем не будет отличаться от того, что уже произошло. У меня ничего нет, и родители меня назад не примут, – не обращая внимания на откровенные смешки и шепотки, которые, после ухода герцога, стали позволять себе распустившиеся наглые слуги, думала я. – В таком случае, я должна обеспечить себе безопасность и финансовую независимость. А уж затем…»
Герцог сказал, что слышит мои шутки впервые за три года. Наш брачный договор, составленный с моими родителями, рассчитанный на пять лет, будет расторгнут через два года из-за того, что я не смогла родить наследника.
Но я не собираюсь столько ждать и жить в этом гадюшнике.
«Полгода, – мысленно пообещала я себе. – За эти полгода я должна предпринять все меры, чтобы после ухода жить тихо и спокойно, без мужа и родителей. А затем… Сиэль не посмеет отказать мне в разводе!»
***
– Госпожа…
– Оставь меня, – ворвалась я в свои покои, заметив личную горничную, которая дожидалась меня.
– Но… – привычно хотела она возразить, нисколько не считаясь с моими приказами. Впрочем, учитывая, что Доротти приставила ко мне главная горничная, которая меня терпеть не могла, нечего удивляться, что и обычная прислуга мной откровенно пренебрегала, не понимая, почему обязаны прислуживать мне – еще вчера такой же простолюдинке, какими являлись и они.
Хотя и главная горничная не могла бы вести себя так нагло, не будь приближенной к матери герцога и няней последнего, кого воспитывала с младенчества. Потому, по факту, свекрови у меня было две. И обеих я не устраивала.
Видя отношение ко мне двух главных женщин этого поместья, прислуга приняла за правило нисколько со мной не считаться, проявляя минимум учтивости лишь при самом герцоге.
– Я сказала, пошла вон! – рявкнула я, чего себе прежде также не позволяла, считая, что скандалами с прислугой нисколько не помогу своему положению. Напротив, настрою всех против себя еще больше. Был у меня печальный опыт добиться помощи в данном вопросе у герцога, но тот даже не отвлекаясь от бумаг, сказал, что передаст мою просьбу матери, которая займется вопросом воспитания прислуги. Она и занялась. Стоит ли говорить, что жизнь моя после этого стала еще сложнее? После этого с просьбами о защите я к герцогу более не обращалась и старалась просто терпеть и не создавать проблем, как и требовала от меня свекровь. Но, как показала практика, сколько бы терпеливой и доброжелательной по отношению к прислуге я ни была, это не поможет добиться признательности. Так есть ли смысл терпеть невежество и пренебрежение?
Девушка немногим старше меня с рыжими волосами, веснушчатым и курносым лицом, недовольно сморщилась и в негодовании покраснела, отчего стала похожа на поросенка, но видя мое выражение глаз, молча удалилась, даже не проявив каплю учтивости и всем видом показывая, куда направится первым же делом. А именно, наябедничает главной горничной, а та, в свою очередь, старшей герцогине.
Услышав, как за горничной закрылась дверь, я добежала до постели с разбегу повалилась на подушки, переводя дыхание, так как ощущала, что сейчас могу просто задохнуться, а сердце просто разорвется в груди от волнения.