Давний спор славян. Россия. Польша. Литва [с иллюстрациями]
Шрифт:
Патологическую трусость перед Англией и франкофилию Горчакова отмечали многие современники. Так, Бисмарк говорил в рейхстаге: «Я пришел к убеждению, что в русском кабинете действуют два начала: одно — я мог бы назвать его антинемецким, — желавшее приобресть благоволение поляков и французов, главными представителями которого служили: вице-канцлер князь Горчаков, а в Варшаве — маркиз Велепольский; другое — носителями которого был преимущественно сам император и прочие его слуги, — основанное на потребности твердо придерживаться во всем дружественных отношений с Пруссией. Можно сказать, что в среде русского кабинета вели борьбу за преобладание дружественно расположенная к Пруссии антипольская политика с политикой польской, дружественно расположенной к Франции».
Позиция британского кабинета в польском вопросе нашла поддержку — правда, с некоторыми оговорками, — в Париже и Вене. Например,
На особенности позиции Австрии наложило отпечаток ее участие в трех разделах Речи Посполитой, но в отличие от Пруссии австрийский кабинет пытался разыгрывать славянскую карту и был не прочь дать любую автономию жителям Царства Польского, если бы они захотели сменить русское подданство на австрийское.
С большим трудом три державы пришли к соглашению, сохранив, впрочем, каждая свой взгляд на мотивы обращения к России и условясь лишь о том, чтобы сообщения эти были переданы русскому двору в один и тот же день.
5 апреля 1863 г. представители Англии, Франции и Австрии в Петербурге вручили князю Горчакову ноты, полученные от своих министров иностранных дел.
В английской ноте обосновывалось право вмешательства в польские дела на основе 1-й статьи заключительного акта Венского конгресса, по которой Царство Польское присоединялось к Российской империи на условиях, перечисленных в той же статье, и которые, по мнению британского кабинета, не были исполнены Россией. Граф Руссель утверждал, что даже после восстания 1830–1831 гг. русское правительство не имело права обращаться с Польшей как с завоеванной страной, не нарушая обязательств, занесенных в договор, потому что самой Польшей оно владеет в силу трактата, заключенного с восемью европейскими державами, в том числе и с Англией. Но независимо от помянутых обязательств на России как на члене европейской семьи лежит и другая обязанность: не увековечивать в Польше положения, служащего источником опасности не только для России, но и для мира в Европе. Польский мятеж будоражит общественное мнение в других европейских государствах, вызывает тревогу у правительств и грозит серьезными осложнениями, а потому британское правительство «ревностно надеется» (fervently hopes), что русское правительство уладит это дело так, чтобы мир на прочном основании был возвращен польскому народу.
Во французской ноте не упоминалось о Венском трактате. Французское правительство свое заступничество за поляков обусловливало исключительно тревогой, которую волнения в Польше вызывают в соседних странах, и их воздействием на спокойствие в Европе. Волнения эти должны быть прекращены в интересах европейских держав. Французское правительство надеется, что русский двор признает необходимость «поставить Польшу в условия прочного мира».
В ноте австрийского министра иностранных дел указывалось на возбуждение умов в Галиции как на последствие продолжительного вооруженного восстания в соседней Польше и выражалась надежда, что русское правительство, осознав опасность этих столь часто повторяющихся потрясений, «не замедлит положить им конец умиротворением края».
На этот раз вице-канцлер не стал уклоняться от письменного ответа на предъявленные ноты. В депеше к русскому послу в Лондоне он вступил в пространные рассуждения об обязательствах, наложенных на Россию по отношению к Царству Польскому статьями Венского договора 1815 г., и доказал, что постановления их не нарушены русским правительством, повторив все доводы первого своего устного возражения британскому послу. Переходя к заключению английской ноты, Горчаков снова заявил, что живейшее желание государя — перейти к практическому разрешению польского вопроса, но решением этим станет не введение в Польше конституции, подобной той, что действует в Англии. Прежде чем достичь политической зрелости Великобритании, другим странам необходимо пройти несколько ступеней развития, и обязанность монарха — соразмерить даруемые им учреждения с истинными потребностями своих подданных.
Александр II с самого своего восшествия на престол начал проводить в стране преобразования и реформы и за короткое время совершил общественный переворот, для которого в других странах Европы потребовалось бы много времени и усилий. Система постепенного развития приложена им ко всем отраслям управления и к существующим учреждениям. Император не уклонился от этого пути, шествуя которым он приобрел любовь и преданность своих подданных и право на сочувствие Европы. Те же намерения одушевляют его и относительно
поляков. В Европе не поняли и не оценили по достоинству дарованных Царству Польскому учреждений, заключающих в себе задатки, развитие которых зависит от времени и опыта. Они приведут к полной административной автономии Польши на основе областных и муниципальных учреждений, которые были исходной точкой величия и благосостояния самой Англии. Но в этом деле император встретился с препятствием, возбужденным «партией беспорядка». Она помешала введению новых учреждений. Несмотря на это, в манифесте об амнистии Александр II заявил, что не возьмет обратно дарованных Царству Польскому прав и преимуществ и желает дать им дальнейшее развитие.«Итак, — рассуждал Горчаков, — его величество может сослаться на прошлое в прямодушии своей совести; что же касается до будущего, то оно, естественно, зависит от доверия, с коим отнесутся к его намерениям. Не покидая этой почвы, наш августейший государь уверен, что поступает как лучший друг Польши и один только стремится к ее благу практическим путем».
Вице-канцлер не оставил без возражения напоминания графа Русселя об обязанностях России относительно прочих европейских государств. Обязанности эти Россия никогда не теряла из виду, но ей не всегда отвечали взаимностью. В доказательство Горчаков сослался на то, что заговор, приведший к восстанию в Польше, составился вне ее. С одной стороны, возбуждение извне влияло на восстание, с другой — восстание влияло на возбуждение общественного мнения в Европе. Русский император искренне желал восстановления спокойствия в Царстве Польском. Он допускает, что державы, подписавшие акт Венского конгресса, остаются небезучастными к событиям, происходящим в этой стране, и что дружественные объяснения с ними могут привести к результату, отвечающему общим интересам. Император принимает к сведению доверие, выраженное ему британским правительством, которое полагается на него в деле умиротворения Царства Польского, но на нем лежит долг обратить внимание лондонского двора на пагубное действие возбуждений Европы на поляков. Возбуждения эти исходят от партий всесветной революции, всюду стремящейся к ниспровержению порядка и ныне идущей к той же цели не в одной только Польше, но и в целом в Европе.
Если европейские державы действительно желают восстановить спокойствие в Польше, то для достижения этой цели они должны принять меры против нравственного и материального брожения, распространенного в Европе, так чтобы прикрыть этот постоянный источник смут.
В ответ на французскую ноту Горчаков ограничился повторением заключения своей депеши к русскому послу в Лондоне и предложил императору Наполеону ІІІ оказать России нравственное содействие в исполнении задачи, возлагаемой на русского государя попечением о благе его польских подданных и сознанием долга перед Россией и великими державами.
В том же духе был составлен ответ и венскому двору с прибавлением, что от Австрии зависит помочь России умиротворить Царство Польское принятием строгих мер против мятежников в пограничных с ней областях.
Между тем лондонский и парижский кабинеты, не довольствуясь собственными представлениями в пользу мятежных поляков, обратились ко всем европейским державам с приглашением принять участие в давлении на Россию с целью вынудить ее пойти на уступки. Французский министр иностранных дел писал по этому поводу: «Дипломатическое вмешательство всех кабинетов оправдывается само собой в деле общеевропейского интереса, и они не могут сомневаться в спасительном во всех отношениях влиянии единодушной манифестации Европы».
Однако не все державы откликнулись на этот призыв. Бельгия и Швейцария, ссылаясь на свой нейтралитет, уклонились от участия в манифестации. Глава берлинского кабинета прямо заявил английскому посланнику, что согласие на его предложение поставило бы его в противоречие с самим собой. Нельзя же ему, в самом деле, после того, как он в течение двух лет настаивал перед русским двором на необходимости не отступать перед строгими мерами для подавления мятежа, вдруг обратиться к нему же с советом даровать полякам автономию. Следуя примеру Пруссии, воздержались от всякого вмешательства и другие германские дворы.
Зато с ходатайствами за Польшу выступили Испания, Швеция, Италия, Нидерланды, Дания, Португалия и даже Турция.
Папа Пий IX, с самого начала восстания в Польше проявлявший сочувствие к полякам, обратился с личным письмом к Александру II, где жаловался на притеснения Римско-католической церкви в Царстве Польском и требовал для себя права непосредственно сноситься вне всякого правительственного контроля с местными епископами, а для духовенства — восстановления участия в народном образовании.