Давно это было

Очень я любил, когда бабушка лепила пироги. Рассыпит по поверхности этого стола пшеничную муку, вывалит из большой коричневого цвета с белыми, нет, не пятнами, а как бы небольшими мазками, кастрюли уже подошедшее тесто, оно «дышит», пузырится, она его немного еще посбивает руками, затем скалкой раскатает, нарежет ножом на примерно одинаковые кусочки, и начнет большой ложкой выкладывать на них заранее приготовленную просоленную и просахарную начинку. Чаще всего начинка состояла из смеси тушеной пропитанной маслом капусты и измельченных ножом, сваренных «в крутую» куриных яиц, но мне особенно нравилась другая: вареный рис и измельченные яйца. А как ловко она «защипывала» сведенные друг к другу края кусочков теста! В этом ей не уступала и моя мама. А, вот, у меня всегда что-то не получалось так, как у них: хотя бы чуть-чуть, а края расходились, так было и тогда, и позже, и сейчас. Слепит бабушка пирог и сразу его на промазанный нерафинированным подсолнечным маслом противень, и так ловко, что пирог оставался без каких-либо изменений. Потом поместит противень в духовку предварительно разогретой плиты и пока пироги выпекаются заполняет второй противень. Так два протвеня и чередовались. Бывало, я сижу на кухне, чаще всего на кровати, куда меня отправляла бабушка, чтобы я не суетился под ее руками, а по кухне распространяется теплый вкусный запах пирогов. Бабушка приоткроет духовку, длинным, как я понимаю, гусиным пером проткнет пироги, только убедившись, что тесто не прилипает, вынет из духовки проверь и выложит пироги на большое плоское эллипсоидной формы блюдо. Они лежат большие пышные, покрытые светло-коричневый корочкой, а бабушка сможет их маслом и накроет чистым полотенцем: пусть «доходят».

Рано или поздно я не выдерживал и просил бабушку дать мне что-нибудь слепить из теста. Она отрезала мне кусок теста, посыпала мне ладони мукой, чтобы тесто не прилипало, и я начинал что-то «создавать» … То, что у меня получалось, бабушка обязательно размещала на протвене и выпекала.

Если теста оставалось много из-за нехватки начинки, бабушка лепила из него своего рода «завитушки»: скручивала полоски теста в длинные трубочки и завивала их по кругу, каждую отдельно, получались как бы булочки. Бабушка обильно посыпала их сахарным песком и запекала. Конечно, «завитушки» были суховаты, но каким никаким «деликатесом» были. Правда я все же предпочитал пироги с рисом.

Большим удовольствием было участвовать в приготовлении даже не знаю, как точно назвать, в общем, чего-то среднего между маленькой лепешкой и печеньем. Лепешкой потому, что она была толщиной не менее одного сантиметра, а печеньем потому, что оно было сладким и круглым. У нас было, да и сейчас где-то лежит, специальное приспособление из нержавеющей стали: некоторое подобие очень маленькой, диаметром сантиметров семь, миски, с квадратным отверстием во дне, с двух противоположных сторон были приподнятые над дном полоски, в которые, как в пазы, вставлялась металлическая полоска, на которой были вырезаны отверстия: силуэт елки и др. Бабушка скатывала из сладкого теста шарик, это шарик накрывался вышеназванным приспособлением и плотно прижимался им, после чего приспособление поднималось и откладывалось, а на поверхности уже не шарика, а то ли лепешки, то ли печенья оставался выпуклый силуэт елки и т. п. Такие лепешки-печенья выкладывались бабушкой на промазанный бабушкой противень, который она помещала в духовку.

Вообще выпекать лепешки-печенья мы прекратили уже в «сером» доме, после я часто предлагал маме повторить их, но все как-то у нас «руки не доходили» …

Не могу не сказать, что бабушка и мама кулинарным искусством владели в совершенстве. Их холодцы и заливная рыба– это было что-то! Особенно нравились мне приготовленные ими холодцы из свиных ножек. Вываренные со срезанными с них мясом, суставы и косточки бабушка и мама всегда отдавали мне, и я с удовольствием не только слизывал с них уже чуть загустевший жирный мясной бульон, но и, выбив из полых костей так называемые плотные и жирные «мозги», съедал их.

У бабушки я научился выращивать в домашних условиях репчатый лук «на перо». Перед глазами так и стоит такая картинка: освещенный через чисто вымытое оконное стекло солнцем белый подоконник, а на нем на верхних гранях низких стеклянных баночек «сидят» крупные светло-коричневые, чуть-чуть красноватые луковицы, из которых вытянулись темно-зеленые толстенькие плотно сомкнутые различной высоты ростки – луковые «перья»; а внутри баночек в воде – сгустки мочковатых белых тонких корешков. Почему-то мне кажется, что это ранняя весна … «Перья» мы, естественно, ели, они были сочными и не жесткими. Это, как мне теперь понятно, был наш «оконный витаминный огород». Иногда, возможно, когда уже начинавших прорастать луковиц было много и баночек не хватало, бабушка помещала луковицы во влажные комки ваты, периодически смачивая эти комки ее по мере того, как они подсыхали.

Я любил смотреть в окно, особенно в комнате. Обычно, придвигал к окну стул, забирался на него и облокотившись на подоконник, рассматривал Октябрьскую улицу, такие же из красного кирпиче дома напротив, аэростат, который довольно часто висел в небе, слева, там, как я знал, находился завод, на котором до выхода на пенсию работала бабушка. В небе над домами всегда летало большое количество птиц, это были, очевидно вороны, большие черные. Когда бабушка была рядом, она сажала меня на подоконники показывая мне на стаи птиц что-то приговаривала. Начало не помню, помню только окончание: «… и мне денег мешок».

После стола в проеме от окна до правой стены стояла плита, о которой я уже рассказывал. Далее по этой стене, если я не ошибаюсь, была раковина с таким же краном, как и над раковиной в ванной. Именно над, потому что и на кухне, и в ванной краны были не вмонтированные в раковины, а возвышались над ними, видимо, были установлены на прикрепленные к стенам трубы холодного водоснабжения.

С плитой у меня связано и следующее воспоминание. У меня, как и у всех в моем возрасте, время от времени выпадали «молочные» зубы. Я подбирал выпавший зуб, бабушка в каждом таком случае просила меня встать спиной к плите и бросить через мое же плечо, не помню какое, выпавший зуб, и при этом что-то произнести. Что-то потому, что я текст не помню, помню только в нем что-то было про мышку и «зубок».

По стене от раковины до двери в кухню стоял лакированный платяной шкаф, по-моему, спокойного темно-фиолетового цвета. Таких шкафов не то, что сейчас, но и уже в 60-х годах прошлого века уже не было. Не знаю, был ли он ручной работы, но, на мой взгляд, он был уникальным. Условно, в нем можно выделить три части: две верхние и одна нижняя. Если смотреть на него, то его верхняя левая часть, представляла собой, не помню точно, три или четыре полки, закрытые «глухой» дверцей, а верхняя правая – отсек для размещения на «плечиках» одежды. Верхняя правая часть была намного шире левой и закрывалась большой дверцей, в которую было вмонтировано немногим меньшим, чем эта дверца, размером зеркало. В нижней части шкафа на всю ширину и глубину верхней правой части находились друг над другом два выдвижных ящика, два намного меньшего размера ящика находились и под левой верхней частью шкафа. Да, еще: левая верхняя часть и по своей глубине была меньше, чем правая. Стенки и дверки шкафа были из фанеры, думаю, четырехмиллиметровой толщины, полки также из фанеры, но, наверное, восьмимиллиметровой, каркасы шкафа и ящиков – из доски, кажется, десятимиллиметровой. Очень красивыми были бронзового цвета изогнутые дугой трехмиллиметровой толщины ручки, вставленные в шары, прикрепленные к плоской пластине эллипсоидной формы с тиснением. Этим шкафом мы пользовались много лет, даже в московской квартире он стоял за дверью в коридоре, и только тогда, когда я служил в Советской Армии, мой брат Сергей разобрал его и вынес во двор дома в Москве, а взамен шкафа была приобретена и установлена в коридоре квартиры современная по тем временам «вешалка».

При входе из коридора в комнату по левой стене стояла большая деревянная кровать, на стене висел ковёр, он также сохранился. До того, как родители купили эту кровать, на ее месте стояла металлическая кровать, про которую я рассказывал, описывая кухню. А вместо этой кровати на кухне стояла другая металлическая, помнится, на спинках ее были блестящие металлические шарики. Куда она делась, не знаю, может быть, отдали в Хлебниково маминой сестре Лидии … Но не уверен.

Про меблировку комнаты помню, но воспоминания за разные годы настроились друг на друга, поэтому буду рассказывать так, как мне представляется, может быть, что-то переставлю местами или упущу.

По стене от кровати к стене с окном стояла тахта: широкая с двумя большими валиками по краям сплошного сиденья, ее «спинкой» были три толстые квадратные подушки. Мама сделала из серой, по-моему, холщевой или льняной ткани чехлы на всю тахту. А на чехлах подушек вышила большие розы, где–то в квартире, как мне кажется, эти чехлы должны лежать и сейчас. Мама очень хорошо вышивала, у нас и сейчас есть вышитые ее умелыми руками чехлы на маленькие подушечки: «снежинка» и «деревенская девушка», так я их называю …

После дивана в углу стоял столик с телевизором «КВН», потом его, опять-таки, по-моему, переместили в другой угол, по крайней мере в памяти осталось, что сообщение о полете спутника, не знаю в каком году, я с родителями и бабушкой слушал, когда радиоприемник «Рекорд» стоял именно в этом углу. Может быть, это был один и тот же стол, возможно тот круглый, о котором я рассказывал выше, не помню. «Рекорд» был с проигрывателем, для этого надо было поднять крышку, установить на диск грампластинку, включить и на крутящуюся грампластинку поставить рычаг звукоснимателя. Пластинок у нас было много, и мы их часто слушали. Часть из них сохранилась.