Давно не пахло земляникой

— Как мало вам надо… — убедившись, что Волька плетется сзади, продолжила Инна. — Достаточно неверно понятого жеста или взгляда…

— Да. Достаточно, — уныло согласился Волька, а сам подумал: «Ничего себе жест — едва башка не разлетелась пополам. И это еще неправильный жест, а что ж тогда правильный? Чтоб совсем без башки остаться?»

— Нет-нет! Молчите, Владислав. Не нужно слов. — Инна повернулась на каблуках и пошла обратно. Волька послушно брел за ней. Он глядел Инне на пятки и думал о нахальстве. Как много, оказывается, оно значит в судьбе настоящего мужчины, если имеешь дело с девчонками…

— Инна, я давно… я хотел… спросить… сказать… — залепетал снова Волька.

— Отнюдь, — прошептала Инна.

— Только не смейтесь, пожалуйста, — попросил Волька поникшим голосом, потому что в душе подозревал, что Инна обязательно будет смеяться, даже хохотать будет.

— Вы находите… — не то утвердительно, не то вопросительно сказала Инна.

Нет, на таком русском языке Волька ничего не понимал! Это был какой-то другой русский язык. Шифрованный какой-то. Шпионский, что ли?

— Инна, я давно хотел…

— Погодите, Владислав, — прошептала торжественно Инна и заговорщицки огляделась.

Волька насторожился и тоже поглядел по сторонам. Вокзальная площадь была пустынна. Часы-блюдце показывали без пятнадцати два… Станционные фонари, запрятанные в разросшихся кронах деревьев, светили сквозь листву, отчего землю в глубине станционного садика, и низенький белый забор, и стены станционных построек покрывала тонкая голубая сеть.

— Ну? — убедившись в отсутствии лишних ушей, требовательно произнесла Инна. — Давайте. Что вы там хотели сказать про глаза? Я же видела, как вы смотрели. Даже не отпирайтесь. И брови совершенно ординарные. И лицо. Только не врите!

— При чем тут лицо? — ошалело спросил Волька.

— Именно. Но походка… Походка вам нравится. Да? Ну, признавайтесь, — прошептала с судорожным придыханием Инна.

В чем Вольке было признаваться? От всего этого монолога он пришел в ужас. Волька и представить себе не мог, что жалкие попытки задать мучивший его вопрос вызовут такую реакцию. Но, даже понимая, что сейчас произойдет что-то ужасное, Волька уже не мог остановиться.

— Я вам… вас хотел спросить… Только вы не смейтесь, хорошо? — уже в который раз начал Волька и наконец, сгорая от стыда, выдавил: — Кого это едят, а оно пищит?

Торжественное и загадочное выражение лица Инны вдруг куда-то поплыло.

— Нет, ну когда его ножом… Вы же сами говорили. И что вам не нравится, что оно пищит… — И Волька поднял на Инну глаза и приготовился слушать объяснение.

— И это всё?! — свистящим шепотом поинтересовалась Инна. — И ЭТО ВСЁ?!

— Всё, — Волька с громадным облегчением кивнул головой. Конечно, смешно выглядеть незнающим простофилей в глазах образованных попутчиков, которые бог знает что едят в своих роскошных городских ресторанах.

— Мальчик! — страшно просипела Инна.

Волька нервно сглотнул и попятился от нее.

— У-у какая вы личность! Личина! Я сразу, когда увидела вас, подумала: это цветочки… У-у — у… — Инна обошла вокруг Вольки, как в музее вокруг статуи. Тот развернулся, чтобы нечаянно не оказаться к ней спиной. А то еще один такой неправильно понятый жест — и ты покойник. Ишь как ее задело! Это неспроста.

— Я же ничего… Я же только поинтересоваться, — пролепетал Волька в оправдание.

— У-у — у, так вон вы какой? — удивилась Инна еще раз и быстро зашагала к открытой двери вагона.

Волька, как дурак, побрел за ней. Не оставаться же на этой полуночной станции…

В коридоре вагона Инна остановилась и смерила Вольку взглядом с головы до ног.

— И не заходите, пока я не лягу. А то вы еще подглядывать будете! — бросила она и скрылась за дверью.

— Ну и дура, — тихо проворчал раздосадованный Волька, — Здравствуй, дерево, — до свидания, дуб!

Крыша упала с чердака и поехала. Еще жалел ее. Целых два раза. Или три? Подглядывать будете! Большое спасибо! Что там смотреть?! А строит из себя, строит..

Волька бродил по коридору, заложив руки за спину, и даже не заметил, как поезд тронулся. Потому что размышлял о наклонной плоскости, по которой некоторые куда-то катятся. Куда?

«Легла, наверное, уже», — подумал Волька и потянул дверь купе.

Внутри было темно. Только сумеречно теплилась под потолком лампочка. Позвякивали на столе стаканы, да привычно храпела Анастасия Ивановна.

«Еще и тетка!» — опять разволновался Волька.

— На бок! Немедленно! Молчать! — приказал он и ткнул обнаглевшую тетку в бок. Одеяло зашевелилось, и в проход, освещенный тусклым светом, вынырнула всклокоченная голова.

— Николаев? — спросила голова растерянно.

— Шаляпин, — пятясь, представился Волька и вылетел из купе, захлопнув за собой дверь.

«Как она изменилась?! Зачем ей моя фамилия?!» — пронеслось в Волькиной голове. Но тут же он понял, что, рассуждая о высоких материях, нечаянно попал не в свое купе. Это было уже слишком! Что человек подумает? Зашел Шаляпин, хотя должен был Николаев… Тьфу! Это же станция такая! И все это из-за Инны. Вот они цветочки. А он еще, дурак, жалел ее отца. Тут не жалеть надо, а рыдать.

В родном купе было тихо. Тетка сопела умиротворенно. Наверное, Инна ей уже скомандовала. Волька взобрался на свою полку и, чтобы побыстрее заснуть, стал думать о разных приятных вещах. О ругательствах, например. На соседней полке притаилась Инна. Колеса стучали по рельсам четко и точно, иногда, правда повизгивая жалобно на поворотах.

«Вы находите?» — «Я — отнюдь. А вы?» — «И я тоже — отнюдь»», — сонно размышлял Волька.

— Эй, Владислав, — тихо позвала Инна. — Ты не спишь?

«Очнулась, — вздохнул Волька. — Сейчас опять начнется. Вот вишу я над пропастью, а веревка сейчас треснет пополам!»

— Теперь Владислав, ты будешь меня проклинать всю жизнь, — прошептала Инна, глядя в потолок. — Она сломала мне жизнь. Еще она била меня из любопытства подстаканником по голове. Обзывала на чем свет стоит. Она удивительно несобранный человек, хотя и замечательный в душе. Только об этом я… — Инна тяжело вздохнула, — я, непроницательный, не догадывался. И вот, проснувшись одним чудесным утром, я обнаружил ее остывший…